Жестокий век - Исай Калистратович Калашников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И начались метания по стране. Стоило ему прибыть в какой-нибудь город, как через день-другой крик: «Неверные!» – заставлял его вскакивать на коня и искать спасения в бегстве. Лишь несколько раз удавалось оторваться от упорного преследования врагов и дать себе отдых. В такие дни Джалал ад-Дин старался собрать воинов, а он шел в мечеть, просил имама читать Коран, отворачивался к стене и плакал. Он чувствовал себя виноватым перед богом и людьми. Крик «Неверные!» – отрывал его от покаяния, а Джалал ад-Дина от воинских забот, и вновь кони несли их мимо селений и городов.
Измученный страхом, беспрерывной скачкой, он прибыл в горы Мазандерана. Хотел остановиться в каком-нибудь укреплении, уповая на волю Аллаха. И тут узнал: мать с его гаремом укрылась в Илалской крепости, вознесенной на вершины скал. Подходы к ней узки, тропа на краю ущелья, где могли с трудом разминуться двое конных, – потому крепость считалась неприступной. На скалах не было ни одного источника, однако жажда не угрожала обитателям крепости. В этих местах над горами почти всегда висели тучи, часто шли дожди. Но в этот раз не пролилось ни единой капли. Несколько недель пекло солнце, а монголы охраняли тропы, ведущие вниз. Жажда заставила распахнуть ворота крепости. И, будто в насмешку, в ту же ночь небо завалило тучами, а утром пошел дождь. Это ли не подтверждение того, что Аллах отвратил свое лицо от шаха и его дома! Монголы отрубили голову изворотливому Шихаб Салиху, казнили малолетних сыновей шаха, а дочерей роздали в жены людям низкого рода. Гордую Хан-Султан, вдову Османа, получил красильщик тканей. А мать отправили в Самарканд, к хану.
Оплакав наедине своих детей, шах стал готовиться к смерти. Бежать больше некуда и незачем. Но Джалал ад-Дину кто-то подсказал, что шаха можно спасти, если переправить на один из островов Абескунского моря[113]. Он принудил отца тронуться в путь. С шахом осталось не больше двадцати человек, считая сыновей. Скакали, стараясь никому не показываться на глаза. На берегу моря в маленьком селении взяли две лодки, стали усаживаться.
Стоял холодный, ветреный день. Седогривые волны накатывались на песчаную отмель, вскидывали лодки. Шах пошел по прыгающей под ногами доске, брошенной одним концом на борт, поскользнулся и упал. Волна окатила его, сорвала с головы высокую шапку с накрученной на нее чалмой. Его подхватили, перевалили через борт, гребцы налегли на весла. Лодка, то взлетая на волне, то запахиваясь носом в воду, отошла от берега. Обгоняя ее, прыгала, крутилась, переворачивалась и уплывала в море его шапка.
Ветер прохватывал шаха насквозь. Кто-то набросил на его плечи чапан, но это не помогло. Мокрая одежда прилипла к телу, он не мог сдержать дрожь. Когда пристали к острову, не мог разогнуть закоченевшие ноги. Его перенесли на берег, воины сняли с себя кто рубашку, кто шаровары, он переоделся в сухое, согрелся у огня. Остров был небольшой, с песчаными барханами по краям. В глубине его росли кусты со сваленными в одну сторону ветвями. Редкая жесткая трава не прикрывала наготу земли. За полосой вспененного моря был виден берег – далекие горы со снежными чалмами на вершинах, его владения. После того как он завоевал столько земель, утвердил свою власть над столькими народами, клочок этой скудной суши среди бушующего моря – все его владения. И надолго ли? Слезы душили шаха, и только стыд перед сыновьями удерживал его от рыданий.
Свита натягивала палатку. Всем распоряжался Джалал ад-Дин, неутомимый, не подверженный унынию. Младший, Ак-шах, лежал по другую сторону огня, закрыв лицо ладонями. О чем он думает? О матери, которая попала в руки монголов? О властной бабушке? О нем, о своем отце, растерявшем все? Наследник Озлаг-шах сидит рядом с братом, строго посматривает на свиту. Теркен-хатун успела ему внушить, что он будущий шах и потому на голову выше своих братьев. Из того многого, что должен знать и понимать правитель, Озлаг-шах понял только это. Джалал ад-Дину он неровня. Ни большого ума, ни бесстрашия…
К вечеру шаха стало знобить, потом бросило в жар. Утром он не смог встать с постели, лежал в палатке, обливаясь холодным потом; болела голова, в груди что-то сипело и хлюпало. И никто ничем не мог облегчить его страдания. Он попросил Джалал ад-Дина почитать Коран, но смысл слов откровений пророка ускользал от обремененного болью сознания. Он отпустил сына. Внезапно подумал, что ему уже не подняться. Вспомнил своего отца, шаха Текеша, умиравшего во дворце, в окружении ученых лекарей, заботливых слуг. Отец ему оставил крепкое государство, воинов, сокровища. А прадед шаха Текеша был простым рабом, своим умом, храбростью он добился всего. Его предки из рабов вышли в шахи, а он…
Свита сидела у огня. Люди тихо разговаривали. Кому-то возражая, Джалал ад-Дин сказал:
– Потеряно не все. Найдутся тысячи отважных воинов. Если их собрать и повести за собой, они заставят попятиться хана. Я в это верю.
– Где они, эти воины? – спросил Озлаг-шах.
– Они есть. И они гадают: «Где те, что должны повести нас в битву?» Мы спрятались от врагов и друзей. Мы достойны презрения.
То, что говорил старший сын, больше всего относилось к нему, шаху Мухаммеду. Он попытался мысленно поспорить с Джалал ад-Дином и не нашел себе оправдания. Возвеличивался над слабыми и уступал силе. Все, что случилось, должно было случиться.
Ему становилось все хуже. Временами впадал в забытье. Он позвал в палатку сыновей.
– Дети, Аллах зовет мою душу.
Ак-шах пустил слезу, засопел, Озлаг-шах и Джалал ад-Дин наклонились над ним.
– Может быть, все пройдет…
Но в голосе старшего сына не было надежды, а притворяться он не умел.
– Я оставляю вас в страшное время. Только Аллах может защитить вас. Озлаг-шах, я меняю свое решение. Своим наследником назначаю Джалал ад-Дина. Принесите бумаги…
Он заставил Озлаг-шаха написать указ о лишении его прав наследника престола хорезмшахов и о назначении своим преемником Джалал ад-Дина. Неверной рукой подписался, поставил печать. На бумаге четко оттиснулось: «Повелитель правоверных, тень бога на земле, хорезмшах Ала ад-Дин Мухаммед». Слеза упала рядом с оттиском, на бумаге расплылось пятно.
Он велел подать саблю. Опоясал ею Джалал ад-Дина.
– Может быть, сын, ты будешь счастливее меня.
– Клянусь Аллахом и именем пророка, я сделаю все, чтобы изгнать врагов!
Ветер трепал полотно палатки, оно гудело и хлопало. Шаху было холодно и больше всего хотелось оказаться в мягкой и теплой постели. Из всех желаний это было главным. И неисполнимым, как все другие.
…Шах умер ночью, когда все спали. В тот же день его похоронили. Не нашлось даже клочка материи на саван, опустили тело в могилу в чужой одежде. Сразу же после похорон все сели в лодки и по неспокойному морю поплыли к полуострову Мангышлак. Там, к счастью, врагов не оказалось. Отсюда, добыв лошадей, благополучно добрались до Гурганджа.
Сыновей шаха узнали еще в пригороде, и молва об их возвращении полетела вперед. Люди высыпали на улицы, они улыбались и плакали, многие бежали рядом, хватаясь руками за стремена, за полы чекменей.
У шахского дворца стояли эмиры во главе с Хумар-тегином. О смерти Мухаммеда они, как видно, уже прослышали, но еще не знали, что новый шах – Джалал ад-Дин. Все бросились к Озлаг-шаху, кланялись ему как повелителю. Он что-то бормотал и слабо отбивался. Джалал ад-Дин соскочил с коня, увидев Тимур-Мелика, пробился к нему сквозь толпу придворных, взял за руку.
– Пойдем.
Они направились во дворец. Их обогнали эмиры. Они устремились в покой для приемов, увлекая за собой Озлаг-шаха, тот вдруг уперся, крикнул Джалал ад-Дину:
– Скажи им, брат! Они ничего не понимают!
Джалал ад-Дин подошел к трону хорезмшахов. Сердцу стало больно. Давно ли тут сидел отец, грозный владыка… Отца нет. И вся
