Невозвращенцы - Михаил Черных

Церковь Единого одной из самых первых в Риме поняла, что людей, высовывающихся из общего стада, которому они были пастырями, не следует укорачивать на голову, по крайней мере сразу. Плебса море, а чем-то необычных, тем более так, рождается всегда мало. Их этого мальчика может вырасти либо еретик, который вскоре окончит свою жизнь в очищающем пламени костра, либо великолепный проповедник, который с той же силой будет обращать язычников к Книге. А для этого всего лишь следует правильно огранить этот крупный камень, превратив его из невзрачной стекляшки в великолепный брильянт. Ну а если не получиться, или у мастера-ювелира по людским душам дрогнет рука, что ж — церковь всегда беспощадно огнем и мечом боролась с ересью, в том числе и в собственных рядах…

Ретус замолчал, охваченный воспоминаниями, потом вытер небольшую старческую слезинку, вытекшую из его глаза, и махнув на все рукой, достал бутылку и налил себе еще одну стопку. Выпил резко, втянул воздух, и продолжил рассказ о своей жизни затаившему от интереса дыхание Яру.

… Поначалу, лет этак до двадцати, молодым теологам позволяли все. Свобода была не только физическая — в пище, в женщинах и выпивке (они не знали, что эта свобода является одним из самых серьезных испытаний — сможешь ли ты сам преодолеть тягу к легкой жизни), но и в рассуждениях. Наставники мудро позволяли своим воспитанникам сначала наесться до отвала разнообразной ересью, чтобы потом уже со всем пылом обратиться к Книге, а не наоборот. Тех разговоров или тех вопросов, которые молодые теологи задавали своим наставникам, тех книг, которые они читали, хватило бы на столько «горячих приговоров», что этими кострами можно было бы согреть небольшой город. Они не знали что уже приносят огромную пользу церкви своими еретическими вопросами укрепляя веру и понимание Книги у своих наставников.

После восьми лет пребывания в высшей школе жрецов каждый ученик, в том числе и Ретус, должен был сделать то, что студенты вашего мира назвали бы дипломом. К каждому «студенту», из тех, кто преодолел различные ловушки и явные и неявные стадии отсева, по его выбору прикреплялся нераскаявшийся еретик одной из мировых ересей. Ретус, помня о своих детских мечтах, выбрал росского волхва, которого, закованного в цепи, ему и предоставили спустя месяц. Еретик был матерый, держать его пришлось все время в цепях, но своих проповедей, или как он это называл «правдивых сказов», он не прекращал.

У Ретуса не получилось сломить еретика в его поганой вере, найти в его язычестве слабые места и белые пятна. Разозлившись, он оповестил наставником об окончании своей «дипломной работы», сдача которой подразумевала в том числе и костер еретику. После сдачи, полюбовавшись на яркий огонек, в котором сгорел его материал, Ретуса посвятили в жрецы и отправили бороться с ересью.

После этого последовало двадцать лет в различных битвах с еретиках. Ретус проявил себя как непримиримый и хитрый боец с язычеством. Время шло, различные поощрения и благодарности — все это уже надоело и не вызывало никаких положительных эмоций. Ретус понимал, и его командиры понимали, что устал и выдохся он на ниве непрерывной борьбы. Запах горелой плоти казалось уже преследовал его во сне, мясных блюд он уже не мог есть, отдавая предпочтения рыбе, но все равно, Ретус пока не собирался даже на кратковременный отдых. Он хотел временно прекратить свою охоту только после присвоения ему звания великого борца, а для этого нужно было разоблачить не больше не меньше как 300 еретиков. Как раз трехсотый все и изменил…

— Что все? Что случилось? — спросил после очень долгой паузы прервавшего рассказ Ретуса Ярослав.

— Все изменил…

…В результате некоторых событий считавшийся до этого великий борец и надежда будущих поколений теологов Ретус отправился в бега. На пятках у него висели несколько таких же как он великих борцов, но он успевал их опережать и уходить из капканов. Подлило масла в огонь еще и то, что старший брат Квинтуса решил на свою голову, которую вскоре все увидели насажанной на копье, вмешаться в какую-то большую политику, и теперь, согласно Эдикту, весь род смутьяна до 12 колена подлежал уничтожению. И если у родственников начиная с 8-го колена были шансы откупиться, то у родного брата шансов не было. Если раньше за ним шла охота не желающей огласки своих проколов церкви, если так можно сказать, «исподтишка», то теперь за ним охотились еще и официально, со всем размахом, и охота эта кончалась только одним — смертью добычи. К пятидесяти годам пряток и запутывания следов Ретус добрался до великого княжества Новогородского. Там очень удачно в это время болел великий княжич, и бывший великий борец, к этому времени уже неплохо знавший врачевание, смог поставить наследника на ноги. Благодаря этому мы с князем заключили договор, что он прикрывает меня от всех моих врагов, а также от волхвов, чьей крови на моих руках достаточно… Вот так я и живу здесь уже пятнадцать лет…Уже даже забыл как по римски говорить…

— А почему тебя называют колдуном?

— Потому, что я смог местное темное население убедить в своих колдовских способностях. Нас еще в школе учили «чудотворению»… — ухмыльнулся Ретус.

— А чем же ты зарабатываешь?

— А зарабатываю я тем, что все меня считают колдуном…

— И что ты делаешь?

— Ну привороты, отвороты, полечить там несложное что… Фокусы всякие…

— Получается? — спросил Ярослав, и тут же себе ответил — Наверное да, иначе бы давно тебя поленьями побили. А дань ты за что платишь?

— Так ведь князь, жадная его душа, сказал, чтобы ради сохранения тайны я выглядел как обычный полудикий бирюк-охотник, живущий в лесу. Вот дом мне подарил… В глуши…

— А что там за клятва, что князь с тебя потребовал?

— А… Это… Ну князь, боясь меня, иноземца, да еще «ромея» взял с меня клятву «ни единого росича, али другого мужа или жены держав мира сего не быть ко мне в услужении». Он хотел чтобы я один тут помер… — ответил старик и осекся, будто сказал что-то лишнее.

— Понятно-о…. - потянул Ярослав, хотя даже он своим небольшим опытом чувствовал массу недоговоренностей.

— Ну раз понятно, скажи — чем ты собираешься заняться? Скоро ты совсем выздоровеешь, и чем собираешься заниматься? Ты здесь еще больший чужак, чем я. Как ты работаешь в поле — это я видел, тебя даже за рабом убирать не оставили бы на плантации у меня дома. Воевать ты с нашим оружием не обучен… Да и зима на носу…

— И какие твои предложения? Ты ведь не просто так завел разговор, не так ли?

— А оставайся у меня! Перезимуешь, а по лету, если захочешь уйдешь. А за зиму я тебя научу лекарству. Разносолов не заработаешь, но и голодным не останешься…

— Хм… А фокусам научишь?

— Нет, — твердо ответил дед.

— Почему?

— Знаешь, фокусы это фокусы и есть, обман. А вот знание, когда какой можно применить, какой подействует на плебс, а какой нет… Это опыт нужен, или учеба правильная. Без нее ты только побит будешь камнями. Надо тебе это? Вот и я говорю нет.

— А как же клятва? — подумав спросил Ярослав.

— Да я же ее не нарушаю — разве ты «от мира сего»?

— …!

— Вот то-то.

— Не зря итальянцев считают самыми ушлыми интриганами… Кстати, а почему бы просто не нарушить клятву? Чего она стоит?

— Хм… — Ретус отвернулся, помолчал и выдавил из себя, — некоторые клятвы нельзя нарушить… Так ты согласен?

— Да!

— Ну вот и отлично! — обрадовался старик. — С утра прямо начнем разбирать травы, а пока слушай. Основные проявления лихоманки, которой ты заболел, в отличие от…

Глава 56

Всю зиму Ярослав провел за учебой. Ретус учил его на совесть, и бывало так, что парень с грустью вспоминал простые и легкие деньки работы в поле. Физическая усталость проще и легче проходит, чем усталость умственная: «Коли эту травку сорвать и высушить в липец, то она помогает от того-то, а если в травень — то от другого. А вот эту — наоборот надо срывать и использовать пока еще свежая. И ни в коем случае обе эти травки нельзя смешивать — получиться сущая отрава…». И так каждый день: с утра, еще затемно, по зимней поре, и до вечера. Отсутствие практики подводило — если кто и приходил зимой с какой болезнью, то Ярославу опять приходилось прятаться. Ближе к весне, когда запасы еды стали не то чтобы кончаться, но быть близкими к этому, утомленный бесконечными вопросами Ярослава о заработках этой самой разнообразной пищи Ретус стал нехотя рассказывать.

— …Сразу говорю, все это самое что ни но есть дремучее суеверие. В нашей просвещенной Империи такого нет, каждый молится только Единому, а все остальное — от отринувших Его милость еретиков, которые должны мучаться и гореть как при жизни так и в аду…

— Хм… А можно поподробнее про суеверия? — прервал разглагольствования Ретуса Ярослав. Как это выяснилось за долгую зиму — жрец был готов был проповедовать, по старой привычке, бесконечно, при этом ни разу не повторившись — его жреческая школа была просто великолепна.