Не та профессия. Тетрология (СИ) - Афанасьев Семён

А самое интересное, что для рапорта в Столицу ситуация в городе не изменилась ни на ноготь и за рамки приличий никак не вышла.

Наместник провинции остался тот же самый. Ни власть его, ни аппарат умалены не были никак.

То, что ему на площади что‑то там прилюдно отстригли, могло являться сильным огорчением лично для него, но никак не для Султана и не для Столицы (по целому ряду причин, о которых не стоит лишний раз говорить вслух). Поскольку «рабочие» способности Наместника остались без изменений – руки, ноги, язык и голова были на месте.

Казнённые же полусотники городской стражи, во‑первых, были никак не фигурами для доклада в Столицу (не тот уровень). Во‑вторых, дело проходило по разряду оскорбления Престола (в лице членов Семьи); и защищать казнённых постфактум было равносильно тому самому преступлению против Престола.

Ну или как решит конкретный судья, но вступаться за уже мёртвых перед лицом закона было просто некому.

А трактовка событий всегда принадлежит победителям, в данном случае – девочке.

Удивительно, но больше никого в городе и не тронули, если не считать часть стражи, посечённой стрелами в момент выяснения отношений (не насмерть). Потому тут тоже всё было без претензий, поскольку осталось в рамках выяснения отношений между аристократами конкретной местности.

Оставался, правда, ещё городской судья, но Городу его вполне мог заменить Совет кадиев (что и случилось). Фигура судьи Столицу не интересует от слова «вообще». Это, если можно так сказать, вспомогательная функция, нужная исключительно для местных; «наверху» неинтересная.

Именно об этом, неспешно покачиваясь в сёдлах, и беседовали два старика последние несколько часов.

– Почтенный Хамид, а ведь девочка оказалась не слабее Юсуфа в интриге! Не так ли? – со смешком заметил аудитор, направляя своего коня в обход небольшого оползня на дороге (который кочевники преодолевали вскачь, заставляя своих коей перепрыгивать «барьер». Но аудитор был слишком стар для подобных выходок).

– Сам удивлён, как в течение каких‑то нескольких часов всё и закрутилось, и разрешилось, – согласно покивал в ответ казначей, направляя своего коня следом (он‑то как раз мог перескочить завал и поверху, но не стал напоминать лишний раз товарищу о возрасте). – Хотя, общаясь с Наместником лично в течение достаточно долгого времени, не могу не отметить: он силён во всём, кроме обращения с женским полом. Знаешь, Селим, я думал, что он свернёт себе шею ещё тогда, с Лейлой‑ханум..

– Тс‑с‑с‑с‑с! Без имён, – укоризненно покачал головой товарищ. – Я прекрасно понимаю и так. Более того, сам ожидал в тот момент того же самого. Мне тоже было не понятно, отчего Светлейший поступил тогда необъяснимо мягко. Когда оказалась задетой честь его родни, причём достаточно близкой.

– Ну, Юсуф её в жёны в итоге же взял, – задумчиво протянул казначей. – Видимо, всё же поэтому. К тому вдобавок, нанесённого ей чисто физически ущерба было уже не исправить, потому пусть лучше у «порченой» родственницы будет живой муж. Чем…

– … мёртвый преступник, – завершил мысль товарища аудитор, согласно кивая. – Знаешь, а ведь нарушение правил сходит с рук не каждый раз. Я ещё тогда подумал, что это всё может когда‑нибудь плохо закончиться.

– К сожалению, властные мужи часто смешивают приязнь народа в свой адрес, как к чиновникам, с преклонением перед ними, как перед людьми, – уронил Хамид. – Когда пытаешься завоёвывать женщину, на авторитет Правителя рассчитывать не приходится.

– Угу… Особенно когда эта женщина не ниже тебя рангом и возможностями превосходит, – Селиму было легко и приятно беседовать со старым другом, поскольку в этом захолустье людей их возраста, происходящих к тому же из Столицы, больше не было. – Впрочем девочке повезло, что она встретила этого сотника. Возможно, без него всё не было бы настолько … м‑м‑м… ярко на площади.

– Вот тут не уверен, – не согласился казначей. – Начать с того, что городская стража – сброд. Подходящий лишь для того, чтоб трясти лавочников на рынке. Как только запахло горячим, они куда‑то сразу растеряли весь свой пыл и воинственность.

– Ты немного не в курсе. Почти половина стражников, которые пуштуны, отказались участвовать в междоусобице туркан и туркан. Они так и сказали: туркан потом между собой помирятся. А виноватыми, прими сейчас какую‑то сторону, станут пашто.

– Даже не могу их осуждать за такую предусмотрительность! – весело хохотнул Хамид‑казначей. – Они, конечно, не понимают во всех различиях между нашими народами… ведь не все туркан друг другу товарищи…

– Тс‑с‑с‑с! – теперь уже Селим жестом остановил собеседника. – Я‑то согласен. Где‑то в глубине души… но вслух ты всё же воздержись. Пашто действительно поступили мудро, причём на два или три шага вперёд. Кстати, этот сотник и с ними вон общий язык быстро нашёл.

– Дикари потому что, – как о чём‑то само собой разумеющемся, пожал плечами Хамид. – И он, и они постоянно льют кровь, презрительно относятся к чужим жизням и привыкли клинок считать лучшим аргументом в любых разногласиях.

– Нашей городской страже близость подобных взглядов что‑то не сильно помогла, – засмеялся аудитор. – Кстати, а ты заметил, что сотник с девочкой говорят на одном языке, как будто из одной местности?

– Так может они и из одной. Ты что, хорошо знаешь весь Восточный Туркестан? – фыркнул Хамид. – Мало ли, кто у него родители. Может, они в каком‑то колене из одного народа. А уж в «красных» полках каких только народов нет… – заметил казначей через мгновение, мерно покачиваясь в седле.

– Верно. Говорят, в Магрибе сейчас даже темнокожих в войсках полно, слыхал? Светлейший лично разрешил принимать выходцев с юга, даже без их перехода в Веру. Служивого мяса всегда не хватает…

– Ты заметил, что в Бамиане охрана девочки схватила какого‑то фарси? Говорят, казнили прямо на стоянке. Интересно, а этот в чём провинился?

– Не знаю, и тебе не советую забивать голову. Лично мне девочка показалась здравой и неглупой. В отличие от того же Юсуфа, у неё эмоции не влияют на разум. Согласен?..

– Я бы сказал, что у неё скорее хорошие советчики, – осторожно молвил казначей, обдумывая вопрос. – Сама она всё же слишком молода для подобной мудрости.

– А у Юсуфа советчики плохие?! – не удержался от подначки аудитор. – Проблема в том, что такие, как Юсуф, слушают советы далеко не всегда. Советчик – это лишь инструмент. В руках правителя, принимающего решение. Вопрос, кто своими инструментами лучше владеет.

_____________________

– … для того, чтоб заставить человека перестать думать, надо заставить его бояться, – пожимаю плечами. – Это достаточно известный приём. И я удивлён, что все местные, практически без исключения, на него попались.

– Вот так просто? – незамысловато и искренне поражается Алтынай.

– Ну да. Когда человек боится, он не может думать. Вернее, не может генерировать  точные решения…

– Создавать? – тактично переспрашивает Алтынай, скорее для трюхающего рядом Актара.

– Угу… Знаешь, это давно известно, – говорю задумчиво. – Я, честно говоря, полагал, что и тут тоже. Особенно в свете потрясающего развития местной иранской менталистики… Любой страх автоматически парализует работу ума. Чем сильнее страх, тем больше парализует. Как правило. Самый умный и учёный муж, если напуган, проиграет в шахматы, например, малому ребёнку. Ну и в других сферах это работает соответственно.

– А как именно это работает? – не на шутку заинтересовывается моя собеседница, свешиваясь с седла почти до земли и обдирая с какого‑то низкого куста очередную веточку.

– Да шут его знает, я‑то не менталист. В сухой науке есть такое понятие, «цепочка ассоциативных связей»; Алтынай, не спрашивай, потом объясню … Вот пугать надо тем, что у него по этой цепочке в подсознании вызывает наибольший страх. Магов я не боялся, уже говорил раньше.