Не та профессия. Тетрология (СИ) - Афанасьев Семён

– Даже не знаю, что и сказать, – озадаченно выдвигает вперёд нижнюю челюсть детина. – Необычно. Очень необычно.

– Ты сам говорил, в исключительных ситуациях обычные способы могут не работать. – Девка зачем‑то вплотную придвигается к здоровяку и прихватывает его под локоть, ничуть не заботясь приличиями посреди города.

– Кровь ему останавливать не буду! – слегка отшатывается здоровяк. – И вообще, никак ни участвовать, ни помогать не буду!

– А что там помогать?! – искренне удивляется девчонка. – Мы что, баранов редко кастрируем, что ли?! Там десять минут всех дел‑то… Вон сто человек сзади, и без тебя всё сделают, – она снисходительно улыбается, хлопая лысого по плечу.

А Юсуф, всё ещё не веря в происходящее, тщетно выгибается мостом, пытаясь хоть ненадолго отсрочить ужасное, либо выплюнуть кляп, либо разорвать путы.

Глава 35

– Слушай, а ты вообще уверена в том, что ты сейчас права? – не поворачивая головы, спрашиваю Алтынай, которая отъезжала в хвост колонны и теперь тихо приближается сзади, подстраивая ход своего коня под шаг моего. – Я, конечно, и сам не сторонник кровопролития. Но в данном случае решение не то чтоб половинчатое, а вообще… Оставлять такого  врага за спиной… Не уверен, что тебя бы понял даже твой собственный отец, будь он жив.

– А как ты узнал, что это я?! – смеётся Алтынай, выравнивая коней и выстраивая свою лошадь рядом с моей, морда в морду.

– Гхм… А сколько ещё сейчас в нашей сотне верховых, с длинными женскими волосами, непокрытыми и распущенными? – в качестве иллюстрации, киваю на её тень, перемещающуюся впереди её коня.

– О, не подумала, – веселится Алтынай. – Эхх, жаль, что тот фонтан с собой забрать было нельзя… Кстати! Надо Иосифу предложить сделать у нас внутри квартала такой же! – она неожиданно воодушевляется, на время погружается в себя и какое‑то время едет молча (наверняка прикидывая возможную смету и где взять мастеров‑исполнителей «на проект»).

– Большинство хороших правителей и справедливых правлений сходили с праведного пути именно тогда, когда правитель всерьёз и искренне начинал прикидывать, как бы ему поточнее ублажить собственную страсть, не важно к кому или к чему, – говорю ровным тоном. – Никого не учу жизни, просто делюсь наблюдениями.

– Именно что учишь, – разочарованно вздыхает Алтынай, выныривая из сонма своих размышлений и ударяя меня кулаком в бок (для чего свешивается с коня почти перпендикулярно ему. Хм, я так не смогу…). – Ладно, ты прав где‑то. Согласна… Что до твоего вопроса, то причин у меня целых четыре. Я ведь долго думала, как поступить.

– Ага. Ударов двести сердца, – хмыкаю.

– Где‑то так, – покладисто соглашается она. – Может даже побольше. Но поверь, для такой очевидной ситуации это было очень много. До знакомства с тобой, я б не раздумывала и мгновения. И был бы там шестой кол в их клумбе, с шестой головой. Тем более что наша провинция скоро, видимо, выйдет из Султаната. Что же до моих резонов…

– СТОП. Хотел спросить ещё там, но всё случая не выпадало, – пользуюсь удачно пришедшей в голову мыслью, устраняя пробелы в информации. – Если ты всерьёз рассматриваешь выход из состава Султаната, почему ты потащила с собой людей Главного Казначея и Главного Аудитора? Более того, всерьёз с ними работаешь, насколько я успел заметить?

– Так а причём одно к другому? – слегка удивляется Алтынай. – Они дадут лично мне рекомендации по управлению, плюс научат лично меня тем вещам, которые именно мне нужны сейчас, либо могут понадобиться в будущем. Вне зависимости, будет ли провинция в Султанате или нет, мои‑то знания навсегда останутся со мной. А такие учителя, насколько я успела понять жизнь, чего‑то стоят…

Молча хлопаю в ладоши три раза. Потом, подумав, добавляю:

– Когда дети растут и взрослеют, это всегда неожиданно. Даже не могу подобрать слов.

– Ну и ещё одна тонкость есть… – Алтынай свешивается с седла, срывает какой‑то стебелёк из‑под копыт коня и принимается обдирать с него листики, вообще отпуская поводья при этом. – Хорошие чиновники, которые действительно умеют  работать, всегда в меньшинстве. Судя по этой  провинции, эти двое из того числа, которые умеют. Что бы ни было в будущем, такие личные знакомства не повредят. Ну смотри: вдруг Султан решит отойти от дел, захочет отдыхать, а власть передаст одному из сыновей. Что будет с этими стариками?

– А что с ними будет? – эту сторону придворной жизни я вообще не знаю.

– А их вышибут со службы те, кто придёт в Казначейство с сыном Султана. И уже другие начнут пинать оставшихся без власти стариков, пытаясь отобрать у них то, что они действительно относительно честно заработали, – просвещает меня Алтынай.

А меня некстати посещает мысль, что за тысячелетия мало что меняется в жизни, если не меняются сами люди.

– А так, будучи знакомыми со мной и имея от меня приглашения, они вполне смогут перебраться советниками ко мне, – заканчивает свою недетскую мысль девочка. – Имея такой большой опыт на таких разнообразных землях, они и на другой территории его охотно применят.

– Признайся, у тебя есть какие‑то интересные мысли в сторону Гуджарата?! – меня неожиданно простреливает давно висящая в воздухе догадка.

– Ну, не то чтоб прямо, но… – мнётся Алтынай, потом смеётся. – Завоёвывать никого не буду. Но такие хорошие чиновники – это, как ты говоришь, тоже важный инструмент. Пусть лучше у этого инструмента будут свои возможности, о которых никто кроме них самих не знает. Чем…

– Да согласен, чего уж там, – хмыкаю. – Мне старики тоже понравились. А кстати! Они ничего не выяснят обо мне из того списка, который им знать не положено? – не то чтоб меня это сильно волновало, но с тактикой в отношениях лучше определиться сейчас.

– Нет, у них своя дворня. – Отрезает Алтынай. – И после Площади, наши люди друг с другом почти не общаются. Всё же мы достаточно разные народы. Только подчёркнутая вежливость и никакого интереса в адрес друг друга. Ты этого просто не заметил. А что до Наместника… Знаешь, а ведь он очень хороший чиновник на своём месте, – она неожиданно возвращается к теме, с которой я уже переключился. – Это если убрать его текущее отношение к женщинам. Я оставила его вживых не ради него самого, а ради простого народа. Пусть у обычных людей будет хоть тень надежды на относительно справедливое управление. Что ни говори, а под этим Юсуфом город скорее расцвёл, чем пришёл в упадок.

– Ага, только те вещи, что творит иногда его стража, с его попустительства… – хмыкаю, не договаривая.

– Ты спросил, какие причины моего решения, – напоминает Алтынай. – Вот я насчитала четыре. Первую сказала. Вторая вытекает из твоего вопроса. Я, конечно, не знаю ничего о мужчинах, но думаю, что от баранов и быков они не сильно отличаются, – последние слова она говорит шёпотом, предварительно оглянувшись по сторонам. – Ты просто раньше не имел дела с животными‑самцами, у которых отре зали всё !..

– Бог миловал! – вздрагиваю, рефлекторно морщась от неприятных ассоциаций.

– Ну вот! После отрезания всего , самец‑баран обычно становится смирным, послушным, перестаёт драться с окружающими и гораздо легче управляется чабаном! Или взять народы на западе; они то же самое, говорят, проделывают с быками. Вот эти быки, после отрезания всего , говорят, тянут повозки либо пахотные плуги дольше и лучше! – Алтынай в восхищении расписывает ожидающие только что покинутую нами провинцию перспективы ещё минуты две.

Затем обращает внимание на выражение моего лица, и снова суёт кулаком мне по рёбрам:

– Ну чего ты распереживался?!

– Да страшно стало, если честно. Какими кровожадными категориями, оказывается, могут мыслить маленькие девочки, стремясь ко всеобщему благу, – тихонько посмеиваюсь собственным мыслям.