Продолжение «Тысячи и одной ночи» - Жак Казот

Те сбежали бы, когда бы их люди, что держались позади, не застыли от ужаса. Получив страшные удары в головы, вся троица осталась лежать на земле.

Саламис и его сын вернулись в стан племени бану хиляль. Все, кто мог держать оружие, обступили их. Радость на лицах утративших былую доблесть мужчин смешалась с завистью и стыдом. Им не терпелось узнать, кто эти двое, что вступились за их честь с такой уверенностью и неустрашимостью и вдвоем столь скоро и безоговорочно одолели шестерых.

Два героя ехали, не поднимая забрал, и только молча кланялись тем, кто прославлял их. Конюший не говорил ничего, кроме того, что эти благородные иноземцы приехали предложить свои услуги Саламису и попросили проводить их в его шатер, дабы представиться эмиру и поклясться в своей верности.

Проводив всадников до шатра Саламиса, прислужник зашел внутрь как бы для того, чтобы сообщить об их прибытии, а затем пригласил рыцарей войти.

Там наши герои попали в руки Амиралы и Дорат-иль-Говас. Железные доспехи на груди воинов, казалось, размякли и прогнулись от сильных и нежных объятий их жен.

Рыцари-победители всегда восхищают своих возлюбленных. Ах, сколько похвал присоединяют они к самым сладким и самым безумным своим ласкам! В тот час две счастливые четы безбоязненно предавались им, однако чистая и добродетельная любовь хоть и переходит границы, но всегда знает меру.

Жены разоблачили своих мужей и усадили за стол, ибо им пора было подкрепиться. Конюший сообщил Саламису, что его шатер окружен любопытными. Эмир приказал передать им, что этой ночью он плохо спал и ему нужен покой. В то же время он велел сообщить всему народу, что после полуденной молитвы будет держать совет со всеми воинами.

Слух о прибытии лекаря, который собирался исцелить эмира, распространился по стану, но и врачеватель, и его помощник бесследно исчезли. Люди думали, что правитель, не поверив в то, что ему помогут, сразу отослал человека, который посмел уверять, будто возвратит слепцу зрение.

С другой стороны, все задавались вопросом: когда и через какую заставу проникли два вооруженных воина в закрытый со всех сторон стан и как, никем не замеченные, прошли к шатру эмира.

Пока все строили предположения насчет этих двух событий, Саламис, Амирала, Хабиб и Дорат-иль-Говас наслаждались отдыхом, который был им совершенно необходим, а все, кто входил в совет эмира, чувствуя, что услышат на его собрании какую-то важную новость, готовились прибыть в его шатер в назначенное время.

Саламис встретил рыцарей, сидя на софе и подперев лоб ладонью, чтобы никто не заметил, как живо блестят его глаза.

Как только все собрались и расселись по местам, правитель взял слово.

— Эмиры и рыцари, вы были гордостью племени бану хиляль, пока на него не обрушился гнев Великого Пророка. Я уже не надеялся ни узнать, в чем причина наших невзгод, ни увидеть конец этим несчастьям… Я уповал лишь на Аллаха, я покорился его воле, и он соблаговолил открыть мне правду и поведал о страшном преступлении, совершенном сыновьями нашего племени. Они разгневали Небо, и оно обрушило на нас бедствия, от которых пострадал весь народ… О эмиры! И особенно вы, арабские воины, слушайте меня! Среди вас есть трусы и лжецы, что осквернили свои души самой страшной изменой и самым подлым вероломством… Как только они совершили этот грех, Мухаммад отвернулся от нас, Небо отдалилось, звезды стали враждебны нам, и мы попали под власть неверных. Хоть я не был ни в чем виноват, меня, как вашего вождя, покарали слепотой, чтобы, лишившись возможности действовать, я дожил до того, что вы начали пренебрегать даже моими советами! У вас отняли веру в собственные силы, вы уже не осмеливались дать отпор неприятелю и превратились для него в посмешище. Мужчины, что раньше во всем полагались на себя, почувствовали, как затряслись их поджилки, и в страхе попрятались… Племена, находившиеся под нашей властью, отделились, но не смогли избежать бедствий, которые грех навлек на народ бану хиляль. Враги арабов, столь же малодушные, как мы, но еще и неосторожные и разобщенные, позволили своим братьям пасть от меча восставших рабов, а те, кто не присоединился к мятежу, укрылись в знойных пустынях, где влачат самое жалкое существование… Когда наши беды достигли своего предела, Небо наконец обратило на нас свой сочувственный взгляд, и теперь божественная справедливость ждет лишь одного: чтобы мы покарали преступников, из-за которых она разит безвинные народы, и чтобы она смогла обратиться против наших врагов… Согласны ли вы немедленно предать заслуженному наказанию тех, кто будет признан виновным в том, что навлек на правоверных арабов-мусульман ужасные несчастья?

Эмир произнес свою речь голосом твердым и властным, чего никто не ожидал от слабого и слепого старика, сокрушенного потерей сына. Собрание замерло в изумлении, некоторые потупились, но затем все, вроде бы единодушно, высказались за то, что преступников, навлекших на народ гнев небесный, следует немедленно судить, и, если вина их будет доказана, они должны поплатиться жизнью.

— Вы хотите доказательств, — с этими словами Саламис встал и отодвинул занавес, за которым скрывался Хабиб. — Выходи, сын мой, и расскажи, как девятнадцать рыцарей, присутствующих здесь, солгали, доложив о твоей смерти мне и моему народу. Трусливые и жестокие лжецы, — продолжал эмир, обращаясь к виновным, — осмелитесь ли вы отрицать, что вы, мои избранники, которым я поручил охранять и защищать вашего царевича, решили, перейдя от заговора к преступлению, бросить его, дабы избавиться от стыда и расплаты. Вы ушли тайком, когда он спал, лишили его всего необходимого, забрав всё, вплоть до оружия, и оставив его один на один с голодом и жаждой, со стихиями и бешенством диких зверей!

При виде Хабиба изменники застыли как громом пораженные, а Саламис продолжал:

— Рыцари народа бану хиляль, от вас зависит суд и наказание этих преступников. Вам надлежит отомстить за всех сыновей Мухаммада тем, кто обесчестил избранный им народ и навлек кару небесную на него и другие племена.

Виновные не произнесли ни слова, да и что они могли сказать в свою защиту? Их тут же окружили, разоружили и связали. Затем палачи схватили преступников, вывели за ограду и отрубили им головы, а тела бросили на растерзание диким зверям.

Только Рабир избежал позорной смерти, ибо умер вскоре после своего возвращения. Мысль о преступлении, на которое он согласился, не