Синеет парус - Сергей Александрович Кишларь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы бы сапоги поставили сушиться, и курить бросали бы. Впечатление такое, что вас сейчас разорвёт от кашля.
Подполковник наконец откашлялся, поднял прослезившиеся от натуги глаза, срезал протянутую Милюхиным колоду.
– Всё равно пропадать. Куда я без армии? Всю жизнь ей отдал, вместе с ней и пропаду… – Он нервно затряс коленкой, захлюпал водой. – Чёрт!.. Просил же вас, не начинайте, господа. Давайте о чём-нибудь хорошем, и так настроения – ноль.
– Можно и о хорошем… – Милюхин, не выпуская папиросу, зло оскалил зубы. – Самое хорошее, что предвидится, это то, что дожди смоют дерьмо и в окопах станет легче дышать. Удивительно как русский мужик понимает демократию: раз свобода, значит, можно не ходить в отхожее место, можно гадить прямо у входа в землянку.
– У вас тоже удивительное понятие о хорошем, Пал Петрович, – укоризненно глянул на Милюхина Краевский. – Сдавать будете?
– Тошнит от карт.
– А вы знаете другой способ убить время?
– Как вам будет угодно, – прищурив от дыма один глаз, Милюхин ловкими движениями пальцев стал кидать на одеяло карты, круг за кругом. – Чёрт возьми, где же Гузеев?
– Что вам так не терпится? Кроме очередной гадости, он ничего не принесёт. Нынче, что ни новость, то гадость.
– Не сомневаюсь, но гадости лучше знать заранее. – Милюхин поднёс к глазам свои карты, стал осторожно, с краешку открывать их одну за другой. – О том, что происходит в Петрограде, солдаты осведомлены намного лучше нас. Все эти подозрительные личности, шатающиеся от батальона к батальону, эти шушуканья, эти сборища в землянках… Мы скажем – пас, – он досадливо вмял папиросу в гору окурков, заполнивших приспособленную под пепельницу консервную жестянку. – Хочу и я, чёрт возьми, знать, что происходит.
Все разом обернулись на скрип. В приоткрывшуюся дверь с улицы кинулась вспышка молнии. Ветер занёс из ночи чёрный осенний лист, следом, согнувшись в три погибели, вошёл капитан Гузеев. Лампада едва не погасла от ветра, на секунду стало совсем темно.
Пока воскресал лампадный огонёк, Гузеев молча выпростал из-под брезентового плаща руки, неторопливо стал развязывать под горлом узел. Вода струями цедилась с капюшона, лица было не разглядеть. Милюхин сел на краю нар, Артемьев выжидающе высунул из-под шинели голову, Краевский нетерпеливо встал с зарядного ящика.
– Ну что там? Не томите, Виктор Иванович.
Гузеев откинул за спину капюшон, подставил густому бордовому свету своё красивое породистое лицо, наполовину украденное чёрной тенью.
– Сведения по-прежнему противоречивые, но уже известно точно, – власть в Петрограде перешла к большевикам.
Повесил плащ на ржавый гвоздь, сел за почерневший деревянный стол, на котором хмарились, как серый осенний день, тусклые алюминиевые кружки и примятый сбоку прокопченный чайник.
– Правительство разогнали, Керенский бежал и сейчас откуда-то из-под Гатчины старается исправить положение. В штабе корпуса полная неразбериха: приказы из Петрограда идут самые противоречивые – вперемежку, то от Керенского, то от большевиков.
Краевский тяжело сел на ящик.
– Прощай Россия-матушка, теперь пугачёвщина покажется детской забавой.
– Типун вам на язык, – отозвался из темноты Артемьев. – Нельзя же так мрачно к жизни относиться.
– Вы как та беременная баба, – зло ответил ему Краевский. – Авось само рассосётся. Немцы лучше вашего понимают, что нам конец, недаром они безбоязненно снимают с фронта дивизию за дивизией и перебрасывают их в Италию. Не смогли прошибить нас в лоб, прошибли с тыла. Купили большевиков и прошибли. Уверяю вас, господа, в будущем войны будут вестись валютой, а не пушками и пулемётами. Гениальное изобретение.
Он порывисто вскочил, пинком ноги опрокинул в воду ящик, прохлюпал до своих нар, повалился на них спиною. Артемьев отвернулся к стене, натянул шинель на голову. Милюхин задумчиво строил карточный домик. Гузеев, упёршись локтем меж алюминиевыми кружками, грыз сухарь. Владислав хлопал по карманам шинели в поисках портсигара.
С минуту в землянке стояла непривычная тишина, потом Краевский порывисто сел на нарах, недоумённо оглядывая всех по очереди.
– Но союзники?.. Господа… Они, что не понимают, что должны вмешаться? Ведь крах России – это крах всего союзнического дела.
Никто не отозвался. Ветер постукивал хлипкой дверью, просачивался в дощатые щели, настойчиво, раз за разом, рушил под пальцами Милюхина карточный домик.
Спор разгорелся спустя несколько минут. Заговорили вдруг все разом: чихвостили и Керенского, и большевиков, предугадывали развитие событий, сокрушались об упущенном: «Ах, если бы Керенский не был таким слюнтяем, – сидеть бы сейчас большевикам за решёткой…»
Рассеявшийся было табачный дым из разных углов землянки опять потянулся к свету. Лица красными масками проступали из темноты и снова превращались в тени. Папиросные огоньки зло разгорались, нервно перечеркивали сумрак, безнадёжно притухали в недоумённо упавших руках.
Дрожащий свет лампады кидал глубокие тени в висящие на бревенчатой стене шинели, блестел в лаковом козырьке фуражки, и красными кругами беспрерывно реял в хлюпающей, возмущённой шагами воде.
Глава 17
Несколько дней полк ликовал по поводу захвата власти большевиками. Офицеры не покидали землянок, опасливо выжидая, чем закончится противостояние Керенского и большевиков. То из одного, то из другого полка приходили сведения о расправах над офицерами. По всему фронту шло братание с немцами, а где-то в недрах нового правительства рождались невиданные декреты.
– Уму непостижимо! Декрет о мире! – недоумевал Краевский, брезгливо щёлкая пальцем по серому листу бумаги. – Это как? Они, что думают, достаточно написать декрет, разослать его в армии и сам собой наступит мир?.. Не желаете полюбопытствовать?
В землянке по обыкновению клубился дым, хлюпала под сапогами вода. Владислав взял протянутую ему бумагу, склонился к свету коптилки.
– С политической и военной точки зрения – полный абсурд, – сказал он, закончив читать. – Но, с другой стороны, они умело подыгрывают солдатским настроениям, завоёвывают, так сказать, массы.
– Да, но немцы! Они через несколько дней будут в Петрограде. Большевикам, что не хватает элементарного понимания того, что их тактика расшатывания власти действует против них самих, ибо они теперь и есть власть?
– Какая власть? – Владислав швырнул декрет на нары. – Шайка авантюристов, играющая на самых низменных чувствах народа.
Милюхин, в свою очередь, потянулся за декретом.
– Народ поаплодирует им некоторое время. – Он перегнул бумагу пополам, стал сооружать из неё бумажного голубя. – А потом сметёт их с той же лёгкостью, с какой смёл и царское и Временное правительство.
– Если они не обуздают народ.
Все удивлённо обернулись к тёмному углу, из которого донеслась эта фраза. Привыкли, что Артемьев всё больше отмалчивался во время споров.
– Обуздать? – Милюхин запустил в сумрак землянки голубя. –
