Твоя реальность — тебе решать - Ульяна Подавалова-Петухова

— Егор! — не выдержала Ника и выдернула руки.

Врач захохотал в голос.

— Да ладно, сестренка! Когда еще влюбляться, как не в пятнадцать лет?! И Никита мне понравился. Помимо спорта есть увлечения, — потом посмотрел вновь на сестру и усмехнулся: — да не одно, судя по всему.

— Егор! Хватит вгонять меня в краску!

— Ладно, не буду. Значит, так. Благодаря вовремя оказанной помощи последствия минимальные. Думаю, уже к концу недели сможешь вернуться в музыкалку, а то мать Кондратий хватит. И это… ты не ругайся с ней.

— Я с ней не ругаюсь! У меня даже в голове таких мыслей нет. Я просто не понимаю. Учусь хорошо, играть люблю, хотя сейчас даже не хочу! Она… она столько наговорила… Даже не спросила, больно ли мне? А знаешь, как было больно? У меня даже ноги подкосились. А ей… ей я даже не смогла признаться в этом. Знаешь, почему? Потому что она бы сказала: «А я тебя предупреждала»…

И Ника вдруг заплакала. Егор обнял ее, прижал к своему широкому плечу рыжую голову.

— Все наладится, сестренка! Вот увидишь!

Ника кивнула, но только сильней заплакала.

А потом приехала мама, и Егор долго и обстоятельно возился с руками сестренки, а потом захотел кофе и отправил за ним Нику (ну одной же рукой ты удержишь маленькую коробочку?), а сам остался один на один с матерью.

— Видел? Видел, что она натворила? — едва только за Никой захлопнулась дверь, спросила мама.

— А что она натворила? По пальцам очень больно получать. Даже сравнить не могу… вообще, боль — это боль. Это только если в двух местах болит, то ты можешь сказать: «Здесь болит на десять баллов, а здесь — на три»…

— Я всегда знала, что ты на ее стороне, — махнула рукой Лариса Андреевна.

Сын посмотрел на нее своими глубокими шоколадными глазами. Когда-то из-за этого шоколада в глазах его не хотели брать в секцию вольной борьбы, дескать, добрый, не сможет разозлиться на соперника. А Егор смог. И не только разозлиться, но и победить. И всегда побеждал до того самого чемпионата. С годами он все больше стал походить на своего отца. Тот тоже замолкал, выдерживал паузу, а потом говорил, тихо, вкрадчиво, но это ужасно бесило...

— Не знал, что вы воюете, — сказал старший сын и сел за свой рабочий стол.

— Мы не воюем…

— Но, когда говорят о той или иной стороне, подразумевают как минимум непонимание.

— Егор, сынок…

— Мам, ты извини, что вынужден тебя перебить, просто мне через десять минут к пациенту идти. Не дави на Нику. Даже если она так получила мячом…

— Вот именно!

— А ты спросила о том, как она себя чувствует?

Мать поджала губы.

— Уже нажаловалась?

Егор пожал широкими плечами и откинулся на спинку стула.

— Извини, мам, но ты здесь раз десять, не меньше, сказала: «а я что говорила?». Вот твое такое отношение к чему приведет? Она тебя боится.

— Ой, ну что ты такое говоришь? С чего ты решил?

— Откуда ты узнала о том, что случилось с Никой?

— Мне Любовь Николаевна позвонила…

— То есть, ребенок, получив такую травму, не позвонил маме? Не позвонил и не попросил о помощи. Не пожаловался, что ему плохо… А тебя саму не пугает ее страх перед тобой?

Мать как-то побледнела, у нее даже опустились напряженные плечи, а в глазах мелькнуло недоумение. Егор поднялся. Стукнула дверца, побежала вода, а потом по кабинету расползся запах корвалола. Сын протянул матери стакан, и та, кивнув, поблагодарила.

И кабинета она вышла притихшей. Ника, увидев ее, поднялась из кресла.

— Мам, ты…

А мама посмотрела на нее. Внимательно так, словно впервые видела за сегодняшний день.

— Пиццу не хочешь? Давай сегодня плюнем на ужин и купим пиццу! — вдруг сказала мама и улыбнулась. Она смотрела на свою взрослую дочь, которая была уже выше ее, которая так незаметно выросла и которой сегодня было так больно, а она…

Лариса Андреевна перебросила сумку в другую руку, а потом обняла дочь за плечи. Ника, удивленная таким преображением мамы, которая еще минут тридцать назад плевалась ядом, растерялась, и мать, увидев эту растерянность, устыдилась.

«Да что со мной?»— мелькнуло в голове.

— А… а как же папа? — только и спросила Ника.

— А ему закажем суши.

— Я тоже суши хочу.

— Так давай тогда закажем суши всем! Какие хочешь?

— Запеченные.

— А я темперу хочу! Сейчас глянем, если пробок на Московском шоссе не будет, сразу и закажем, а потом заедем и заберем.

— А можно мне еще десерт? — еще не до конца осознавая перемен в маме, спросила Ника.

— Я тоже буду! Пошли!

— А что Егор сказал?

— А что он скажет? Сказал, что по-хорошему бы выдрать тебя, но что поделать-то уже? Сказал, что через неделю будешь совершенно здоровой! Больно?

— Уже не так сильно…

Женщина вздохнула и промолчала. Она просто шла рядом с дочерью, обнимая ту за плечи, и вздыхала.

«Иногда нужно смотреть на себя со стороны», — решила она, открывая перед ребенком заднюю дверцу.

— А я… хочу с тобой, — вдруг сказала Ника.

Мама улыбнулась и открыла переднюю дверцу.

— Прошу, барышня! — усмехнулась она.

Дорога домой обеим показалась короткой.

Глава 12. Мальчики и девочки.

У женщин ведь как?

Пристаёшь — козёл, не пристаёшь — дурак.

Вот и пойми их логику, особенно когда её,

в мужском понимании, нет.

Юрий Корчевский. «Фельдъегерь. Книга первая. Центурион»

— А Егор что-нибудь обо мне спрашивал? — поинтересовался Никита.

— Спросил. Спросил, ходишь ли на физру. Я сказала, что ходишь и даже в соревнованиях участвуешь, — не моргнув глазом соврала Ника, глядя под ноги.

Ник даже опешил и остановился.

— Ты…

Вероника обернулась и захохотала