Спроси свою совесть - Федор Андрианов

— Проходите, Владимир Кириллович, проходите. Садитесь.

Женька прильнул ухом к двери.

— Пришёл познакомиться, как живут мои воспитанники, какие у них домашние условия. Простите, если не вовремя.

— Ах, что вы, что вы, — снова запела мать. — Очень рады вас видеть. Сейчас я мужа разбужу, отдыхает он после поездки. Коля! Коля! — повысила она голос. — Вставай! Женечкин учитель пришёл!

— Стоит ли беспокоить… — нерешительно начал Владимир Кириллович, но Эльвира Петровна не дала ему закончить.

— Ничего, ничего! — жёстко сказала она. — Выспится ещё, успеет. Коля, поскорей! Мы тебя ждём!

В спальне скрипнула кровать, послышалось покашливание, а вслед затем громкий, сочный зевок.

«Да-а, — с невольным сочувствием подумал Владимир Кириллович, — несладко, должно быть, приходится этому Коле. Судя по всему, в доме верховодит она. А характер у неё, кажется, крутоват».

Взглядом он окинул комнату. На полу — ковровые дорожки. На стене тоже ковёр. Над столом — люстра с хрустальными подвесками, в углу на полированной тумбочке телевизор. Сервант дорогой, красного дерева, полон хрусталя и фарфора. Вся обстановка говорила о том, что хозяева живут в достатке.

«А почему бы и нет? — усмехнулся Владимир Кириллович. — Зарплата у машинистов неплохая, гораздо больше учительской. А в семье всего лишь трое.

— Коля, что ты там так долго копаешься? — голос Эльвиры Петровны был уже полон раздражения.

— Иду! — откликнулся заспанный бас, и из спальни вышел отец Курочкина. Он прищурился от яркого света и недовольно оглядел гостя. Владимир Кириллович в свою очередь окинул его быстрым взглядом и тут же отвел глаза в сторону. Всё же он успел рассмотреть тяжёлую, кряжистую фигуру старшего Курочкина, его узловатые рабочие руки, нелепо выглядывавшие из рукавов полосатой пижамы. И рукам, и плечам, и всему телу было явно тесно в этой пижаме.

„Да, не в отца сын пошёл“, — с сожалением подумал Владимир Кириллович, вспомнив худые Женькины руки и узкие плечи. — Впрочем, может, с годами окрепнет».

— Набедокурил, что ли, мой-то? — после взаимных приветствий спросил Курочкин, плотно усаживаясь на стул, который под ним жалобно скрипнул.

— Почему вы так думаете?

— Да уж если учитель на дом пришёл, значит, хорошего не жди.

— Нет, я просто пришёл познакомиться с домашними условиями своих учеников. И заодно поговорить кое о чём.

— Вот с этого и начинайте, — усмехнулся Курочкин. — Так о чём же будем беседовать?

— Хотелось бы узнать, чем занимается в свободное время ваш сын?

— А, это вы вон у неё спросите, — Курочкин кивнул головой на жену. — Это её обязанность. Мне некогда такими делами заниматься. Да и дома я бываю не так часто, всё больше в поездках.

— Чем занимается Женечка в свободное время? — затараторила Эльвира Петровна. — Ах, боже мой, чем может заниматься юноша в его возрасте? Ходит в кино, иногда в клуб, ну и, конечно, готовит уроки: читает, что-то там пишет, решает. Я, право, не вникала в подробности, да и проконтролировать у меня не всегда есть возможность.

— А помогает он вам чем-нибудь? — осторожно спросил Владимир Кириллович.

— Это в каком смысле? — не поняла Эльвира Петровна.

— В том смысле, делает ли он что-нибудь по хозяйству, — пояснил Владимир Кириллович, — убирает ли за собой комнату, какие домашние работы выполняет?

Эльвира Петровна оскорблённо вскинула голову.

— Что вы, что вы! Мы ничего не заставляем его делать, только учись хорошенько!

— И вы считаете такой метод воспитания правильным?

— Конечно, — удивлённо пожала плечами Эльвира Петровна. — Во всяком случае, никто никогда не скажет, что наш сын плохо воспитан!

— Простите, но я на этот счёт придерживаюсь несколько иного мнения.

— То есть?

— Видите ли, — осторожно подбирая слова, проговорил Владимир Кириллович, — мы с вами, вероятно, по-разному понимаем, что значит хорошо воспитан. Я считаю, что вежливость со старшими, употребление носового платка и соблюдение других правил приличия — это ещё не основные показатели хорошего воспитания, хотя, конечно, и они необходимы. Самое же главное, на мой взгляд, — это готовность к труду и более того — полезность обществу.

— Ну, знаете ли… — вспыхнула Эльвира Петровна и взглянула на мужа в поисках поддержки. Но тот молчал, а Владимир Кириллович продолжал:

— Простите меня за прямоту и некоторую, как вы считаете, вероятно, грубость. Но ведь это действительно так. Вот он сейчас кончает школу, скоро выйдет в самостоятельную жизнь, а какие у него трудовые навыки? Да он сам себе пуговицу пришить не сможет.

— О-о! — снисходительно улыбнулась Эльвира Петровна. Моему мальчику это совершенно не нужно. Он же способный, умница! И несомненно, он будет каким-нибудь выдающимся учёным!

Её снисходительный и высокомерный тон начал раздражать Владимира Кирилловича. Он вспомнил свой первый разговор с Женькой Курочкиным на уроке. Возвышенная душа! Это, конечно, из этого же источника. Выдающееся будущее! Нечего и удивляться, что мальчишка возомнил о себе чёрт знает что.

— А я всё же сомневаюсь, — твёрдо повторил он. — Способности у него, может, быть, и неплохие, но способности без трудолюбия — всё равно, что машина без мотора, хоть и красивая, но бесполезная! Не помню кто, кажется, Павлов, сказал: «Талант — это в первую очередь, труд, и ещё раз труд, а потом уже способности». История не знает ни одного учёного, который бы не был трудолюбив.

— Ничего, начнёт работать — научится, — спокойно возразил старший Курочкин.

— Боюсь, что будет поздно. К труду надо приучаться с детских лет.

— Вы хотите лишить ребенка детства! — патетически воскликнула Эльвира Петровна.

— Вот что, уважаемый, не знаю, как вас звать по имени-отчеству… — начал Курочкин.

— Владимир Кириллович, — подсказала мужу Эльвира Петровна.

— Так вот, уважаемый Владимир Кириллович, — продолжал Курочкин, — вы там в школе как хотите, так и учите, а дома мы будем воспитывать так, как умеем. Плохо ли, хорошо ли, это будет видно потом. Плохого своему сыну мы не желаем, это, думаю, вы сами хорошо понимаете.

— Видите ли, товарищ Курочкин, зла вы, конечно, своему сыну не желаете, а зло всё-таки делаете. Балуете вы его чересчур. Накупили ему всяких дорогих вещей: велосипед, фотоаппарат, слышал я, даже мотоцикл собираетесь ему купить, так?

— Так, — спокойно кивнул головой отец.

— Деньги карманные у него всегда есть, и притом немалые. А куда и на что он их тратит — вы не интересуетесь. Как они достаются — он знает? Каким трудом добываются? Сам он когда-нибудь в жизни хоть копейку заработал? К лёгкой и бездумной жизни вы его готовите, вот что. Мотыльком по жизни порхать, мёд с цветочков собирать.

По лицу Эльвиры Петровны, пробившись сквозь толстый слой пудры и крема, давно уже пошли красные пятна. Она слушала возбуждённо, всё время пытаясь вставить слово в разговор, и вот теперь, дождавшись секундной паузы, порывисто вскочила со стула:

— А вы… А вы… Ваше дело — знания школьникам давать, науки с ними изучать! Математику и эту, как её там? Биологию! Физику! А вы чему учите? Полы мыть? Пыль со столов вытирать? Так этому и без школы научиться можно!

Курочкин досадливо поморщился.

— Позволь, мать, позволь, — попытался остановить он разошедшуюся жену.

— Не позволю! — взвизгнула Эльвира Петровна. Она всплеснула руками и наступала теперь на мужа. — Ты знаешь, в кого превратили в школе твоего сына? В поломойку! Да, да, в самую настоящую поломойку! Как тебе это нравится? Для этого ты отдавал сына в школу? Для этого ты покупал ему учебники? Может быть, ты купишь ему теперь учебник, как мыть полы? А вы, — резко повернулась она к Владимиру Кирилловичу, — если руками учеников хотите сэкономить зарплату техничек, то так прямо и скажите! Я в состоянии нанять человека, который будет убирать за сына!

Выпалив всё это, Эльвира Петровна победно оглядела обоих мужчин и вышла из комнаты.

Мужчины остались одни. Оба чувствовали себя неловко и молчали. Никому не хотелось первому возобновлять разговор.

— Нервная она у меня, — смущённо улыбнувшись, прервал, наконец, затянувшееся молчание Курочкин. — Как разволнуется — никакие тормоза не удержат. Вы уж её извините!

Владимир Кириллович по привычке побарабанил пальцами по столу, но тут же, опомнившись, отдёрнул руку. Прищуренными глазами он внимательно посмотрел на мужчину, сидящего напротив, и ему стало жаль его. Нелегко, ох, нелегко, наверное, живётся ему в семье.

— Нервную вспышку можно понять и простить, — медленно заговорил он. — Гораздо хуже то, что ни вы, ни ваша жена не понимаете необходимости трудового воспитания.

— Нет уж, простите, — перебил его Курочкин, — в этом вопросе я с вами всё-таки не согласен. Вы знаете, как я рос? Я детства не видел, как играют — не знал! С семи лет в деревне подпаском ходил, а с тринадцати лет вот этими руками, — он положил на стол тяжёлые, узловатые руки с несмывающимися чёрными точками угольной пыли, — себе на жизнь зарабатывать стал! Да ещё мать кормить! Я, если хотите знать, игрушки впервые в магазине увидал, когда сыну покупал. Как говорится, своим трудом вышел в люди. А вот сейчас — старший машинист, и скажу, не хвастаясь: не на плохом счету!