Химеры - Елена Ткач

Старик вместо ответа подошел к ней, крепко обнял и поцеловал. А потом довольно потер руки.

- Ну, за тебя я спокоен, голова у тебя варит, что надо! Так что, брось свои пустые страхи, будь уверена в себе и у тебя все получится.

- Дядя, как их бросить-то? Этот страх - он впился в меня как клешнями и его так запросто не отбросишь. Его пересилить нужно.

- Вот, очень точное слово нашла - пересилить! А как, говоришь? Просто думай о чем-то другом. Как только этот страх подступает, ты переключайся на что-нибудь. Перечитай Гофмана и не один раз, впитай дух этой повести. Или, например, думай о смысле своей вариации: что Петипа, или кто там ставил "Щелкунчик", хотел сказать тем-то и тем-то движением... И что ты сама вкладываешь в это. Ведь у каждой исполнительницы одно и то же выглядит несколько по-другому, это называется интерпретация, так? Да, что я, ты это знаешь лучше меня. Или думай о чем-то добром, хорошем, о том, что уже состоялось, что ты сделать смогла. А смогла ты в твои-то смешные годы немало! Ведь станцевать партию Маши во взрослом спектакле - это признание, это успех! Вот и докажи всем, что можешь. Что у тебя действительно уникальный дар! Просто надо работать, многим жертвовать ради него. Без жертвы ведь тоже не бывает художника, да и не только художника - всякого человека...

- Да, это я понимаю, - снова пригорюнилась Марго. - Ведь у меня , кроме балета, никакой жизни нет. Ни сил не остается на что-то другое, ни времени. Девчонки со двора, с которыми я в детстве дружила, романчики крутят, ходят на дискотеки... А я из дома в училище, из него - домой, вот и все! Ну, теперь вот ещё театр.

- Но это ведь хорошо? Твоя мечта исполняется!

- Да. Нет, ты не думай - я не скуксилась и не жалуюсь, балет - это мое, я без него не могу. Но только не знаю, получится ли... свое слово сказать. Так станцевать, чтобы ни на кого не быть похожей, чтобы... в общем, конечно, ты понимаешь... Дядя Борь, а что по-твоему красота?

- Ну... - он задумался, поглядел на нее, вздохнул. - Наверное каждый вмещает только частицу её великого смысла. По мере разумения своего и душевной тонкости. Но для меня, пожалуй, красота - это когда самое лучшее, что есть во мне, я могу в работы свои вложить и от этого хоть кому-то станет на минуту теплее. И ещё когда я перемогаю себя: свою слабость, мстительность, уныние, раздражение, гнев... вот эти чувства. Когда поднимаюсь над этим и двигаюсь дальше, то становлюсь сильней. И каждый, кто работает над собой, для кого Божьи заповеди - не пустой звук, - он как бы вплетает и свою нить в незримую ткань, которая объемлет всю землю. И ткать такой невидимый покрыв добра - вот это я б назвал красотой. Н-да, что-то меня на высокий штиль потянуло...

- И совсем не высокий - нормальный. Значит, если человек понимает, что хоть капельку, чуточку, да вкладывает что-то свое, вплетает свою нить, свой узор в эту ткань, что не зря живет... ему ничего не страшно?

- В общем, да. Конечно, в жизни нельзя без боли. Жизнь - вообще боль... не всегда, конечно, но часто. Гораздо чаще, чем нам бы хотелось. Хотя тебе об этом думать сейчас не надо - рано тебе. Это приходит с возрастом, с опытом... когда все принимаешь. Все, что бы ни было, все испытания. А боль - она многое искупает. И помогает, представь себе, да! Переболев, человек с новыми силами двигается вперед. И все больше живую жизнь ценит, ту, которая без суеты... И, прежде всего, красоту. А она во всем, нужно только подключиться к ней, настроить сознание на эту волну, "включить" его как штепсель в розетку. И тогда ты увидишь все как бы по-новому, красота - она во всем разлита, все может радовать, только научись видеть...

- Да, я вроде умею...

- Не сомневаюсь. Хотя... попробуй совсем забыть о заботах, проблемах, просто иди по улице, хоть моей, и гляди, гляди... И деревья, и ветер, и небо над головой - они тебе многое скажут. Только попробуй думать о них, не о себе... Вот у меня новый ученик появился, так у него, скажу я тебе, взгляд! Он так землю рисует, точно видел её с высоты птичьего полета...

- Так он, наверное, на самолетах летал...

- Нет, тут не то! Я понимаю, летал, скорее всего... Но каждая веточка, кустик, камешек, птичка - все у него живое выходит и все одинаково значимо. Нет ничего ненужного, неинтересного - все ему интересно и важно, а через него - и мне!

Сашка "прикипел" к дверной притолоке, слушая этот разговор, все тело онемело от неподвижности. Вдруг острой болью пронзило икру на левой ноге снова судорогой ногу свело. Он наклонился, пытаясь размять икроножную мышцу, не рассчитал и головой толкнул дверь... Та раскрылась. И удивленным взорам дядюшки и его племянницы предстал Сашка: встрепанный, красный, вспотевший, с округлившимися от волнения глазами, словом, во всей своей красе!

Маргарита резко вскочила и тоже вся зарделась, только от возмущения. И слепому было ясно, что парень подслушивал - ведь шагов у двери не было слышно...

- Дядя, кто это? Как он тут... оказался? - последнее Марго произнесла дрогнувшим голосом: догадалась, что этот парень и есть новый дядюшкин ученик - всех прежних она знала в лицо. Это был тот самый нахал, который преследовал её, и однажды даже до самого дома! Гнусный жирный боров с идиотской улыбкой!

- А, Сашенька, ты как раз кстати - мы чай пьем! - Борис Ефимович тотчас заметил перемену в настроении племянницы, как и то, что его ученик стоит столб столбом, не зная, что сказать и что сделать... - Маргошенька, познакомься: вот мой самый талантливый ученик, Александр. А это, Саша, моя племянница Маргарита. Присаживайся, сейчас я тебе налью горяченького. Замерз небось - на улице жутко холодно, мороз-то крепчает!

- С-спасибо! Я... мне очень приятно, - Саня "выдал" эту светскую фразу, надеясь, что пол сейчас провалится под ногами и ему не придется выдерживать гневный взгляд юной звезды, в котором сквозило презрение... Вы меня извините, Борис Ефимович, я раньше пришел...

- Не вижу причины для извинений, пришел - хорошо! Давай, проходи. Э, нет, тапочки сначала надень, чего ты в носках? Ты ж знаешь, где твои тапочки...

Марго при этом быстро овладела собой, села и принялась внимательно изучать блюдо с пирожными, точно эклеры и корзиночки были диковиной, которую ей доводилось видеть впервые... Чай пили молча, только негромко звякали чашки о блюдца, даже неуемный хозяин примолк, видимо соображая, как примирить этих двоих, которые, - а это было видно невооруженным глазом, были знакомы или виделись прежде. Марго еле сдерживалась, чтоб не взорваться, да что там - внутри её просто трясло от ярости. Испортить такой разговор! Она так редко могла выкроить время, чтобы навестить дядюшку, спокойно поговорить, посоветоваться, а тут этот... чтоб он провалился!

- Ну, дядюшка, я пожалуй пойду. Пока до дома доеду, пока то, да се... А нам ещё по истории театра две пьесы прочитать задали...

- Так, впереди выходные, вот и прочтешь... Нет, я тебя никуда не отпущу, пока ты кое-что не посмотришь! - он поднялся и направился в мастерскую. - Давайте, давайте за мной. Ишь... улизнуть она вздумала!

Насвистывая что-то себе под нос, Борис Ефимович принялся перебирать груды рисунков и акварелей, сваленных кучей у него на столе. Сашка стоял как перед судом трибунала, Марго со скучающим видом поправляла заколку-автомат, скреплявшую волосы на затылке.

- А, вот, нашел! Ты только погляди, Маргоша! Ну, разве не удивительно?!

Старик протягивал ей папку с рисунками. На них были звери и птицы... много птиц. Нахохленный воробей, злобный индюк, селезень с утками и хищники: коршуны, ястребы, грифы, стервятник... Эти сидели в скалах и глядели в упор, пристально так... это был взгляд из иного мира. Марго стало немного не по себе...

- Ой, - она отшатнулась невольно, - они как живые! И такие... не знаю...

- Жуткие, да? Что, пробрало?! - торжествовал старый художник. - Я ж говорю, у этого стервеца дар! И притом настоящий! Ты вот это погляди... вот!

На рисунке, написанном акварелью, была поляна, залитая лунным светом. На ней танцевали девушки в длинных прозрачных туниках, иные из них поднимались над землей и, как эльфы, взмывали в воздух, другие образовывали на земле живописные группы. Во всей картине сквозил какой-то особый дух волшебства и при этом все было совершенно естественно. Точно человеку свойственно парить в воздухе и подниматься на пальцы!

- По-моему, Александр уловил самый дух балета, - с воодушевлением, явно волнуясь, говорил старый художник. - Эта устремленность от земли, эта обнаженность души... каково, а, что скажешь?

- Да, это здорово! - искренне восхитилась Марго. - Саша, а вы, что... любите балет? - она впервые поглядела на него с любопытством, без прежней досады.

- Честно говоря, я только один раз был на балете. И вас видел... концерт училища.

- И этого одного раза ему оказалось достаточно, чтобы уловить самую суть! Слушайте... как же мне это раньше-то не пришло в голову! - старик рывком сгреб рисунки, выхватил из папки чистый лист ватмана и протянул Саше. - Садись, бери карандаш. А ты, Марго, сядь сюда, на фоне этой занавески. Наш юный Рокотов сейчас набросает твой портрет. И мне, старику, память останется.