Специалист - Грегг Гервиц

Услышав гнев в голосе Тима, Медведь вскинул брови.

– Было бы просто здорово, если бы я чувствовал свою вину. Но я не чувствую. Я чертовски зол на нее. Мне постоянно говорят, что я поступил правильно. Я знаю, что поступил правильно. Задержать пятерых бандитов на пустынной дороге без прикрытия невозможно. – Его голос дрожал от гнева, и Медведь испуганно посмотрел на него. – Она поступила как последняя дура.

– Может быть, она думала…

– Ничего она не думала, Медведь. Ты знаешь это так же, как и я. Ей нужно было запихнуть свою задницу назад в машину. Это все ее упрямство. Что она сказала? «Я никуда не поеду без вас»? Что это еще за ковбойские штучки? – Тим обрушил всю свою ярость на беременную Дрей, которая не сумела скрыться от смертельно опасной банды байкеров. Потом тихо выругался и вытер салфеткой вспотевшее лицо.

– Хорошо, – сказал Медведь. – Она могла ошибиться. Жестоко ошибиться. Может быть, ее подвела излишняя эмоциональность. Она ведь беременна.

«Мне треснуть его по макушке вместо тебя?»

Тим почувствовал, что его губы поневоле растягиваются в улыбке.

Медведь наморщил лоб:

– Что еще?

– Беременность никогда бы не повлияла на нее. Ты же знаешь Дрей.

– Значит, у нее была какая-то причина. – Медведь встретился глазами с Тимом. – Что-то мы упустили.

– Ты прав, – заключил Тим.

Медведь поднялся и бросил на стол несколько банкнот. Они вышли под хор японских прощаний сквозь полоски раскрашенного полотна. Тим нашел в бардачке компакт-диск и покрутил его в пальцах. Сцена с расстрелом его жены была записана на диске в 700 мегабайт.

Медведь перевел взгляд с диска на задумчивое лицо Тима.

– Ты хочешь позвонить ему?

– Да. – Тим вынул сотовый и набрал номер.

Ответил знакомый голос. Тим объяснил, зачем звонит. Человек сказал:

– Ладно, я посмотрю запись, но на этом все. В деле я участвовать не буду. Я знаю, что творилось, когда ты взялся за дело в прошлый раз. Мозги летели во все стороны. Запомни: я в таких делах не участвую.

– Ты не совсем прав, – сказал Тим. – Если я и стрелял, то только в рабочее время.

– Зачем ты звонишь мне?

– Потому что ты – лучший.

Молчаливое согласие. Наконец, его собеседник решил:

– Увидимся через два часа.

– Где?

Но Пит Криндон уже повесил трубку.

19

Мак сидел у двери на стуле, обтянутом хлорвинилом. Он нервничал. Взъерошенные волосы и двухдневная щетина придавали мужественность его миловидному лицу. Увидев Тима и Медведя, он встал, еле заметно согнувшись под тяжестью висящих на ремне принадлежностей, и выдохнул; воздух наполнился запахом мятной жевательной резинки. Как партнер Дрей, он иногда казался слишком навязчивым – оттого, что давно и безнадежно был ею увлечен. Это создавало натянутость в отношениях между ним и Тимом. Увидев Мака сидящим у палаты Дрей, Тим постарался взять себя в руки.

– Есть какие-нибудь изменения?

Мак покачал головой.

– Сейчас у нее медсестра. А из посетителей пускают только родственников.

Тим открыл дверь. Мак хотел войти, но Медведь опустил свою массивную ладонь ему на плечо.

– Рэк, можно мне с тобой?

– Я хочу побыть с ней наедине.

– Ну можно мне только…

– Не сейчас.

Из-за бессонной ночи и тяжелых переживаний Мак потерял всю свою сдержанность. Он уже собирался сказать в ответ какую-то дерзость, но Тим проскользнул в комнату.

Над Дрей склонилась медсестра. Она что-то увлеченно писала, щелкая кнопкой на авторучке со встроенным фонариком. Не оборачиваясь, она поздоровалась с ним:

– Здравствуйте, мистер Рэкли.

Тим опустился в кресло рядом с койкой.

– Здравствуйте. Разве мы встречались?

Она обернулась, и Тим глянул на именную табличку. Прядь ее черных волос обвилась вокруг авторучки.

– В ту ночь, когда к нам поступила Андреа, мы с вами несколько раз говорили.

По пластмассовой трубке в нос Дрей текла коричневатая жидкость. На ее палец был надет пульс-оксиметр. Кардиомонитор показывал слабые всплески сердечной деятельности.

Медсестра сложила в кулак расслабленную кисть Дрей и просунула в него два пальца.

– Сожми мою руку, Андреа. Давай же, сожми.

– Вообще-то она Дрей, до тех пор пока не выведет из себя.

Медсестра улыбнулась и сделала вторую попытку, произнеся ее уменьшительное имя. Посмотрела на Тима, покачала головой и еще что-то черкнула в журнале. Потом она вытерла влажной салфеткой пятнышко йода со лба Дрей.

– Ну что? – спросил он, собравшись с духом.

– Сейчас придет доктор, он поговорит с вами.

Тим перевел дыхание.

– Понятно. – Когда медсестра уже собралась уходить, он легонько тронул ее руку. – Спасибо вам за заботу.

После ее ухода появился доктор. Он тепло приветствовал Тима.

– Операции не будет, да?

– Да, это хорошая новость. Дробина осталась с внутренней стороны грудной клетки, в передней зубчатой мышце. Она не представляет никакой угрозы, поэтому мы не будем ее трогать.

– А что, есть и плохие новости?

– Чем дольше она остается без сознания…

– Ну?

– Тем меньше шансов.

– На что?

– На то, что она выйдет из этого состояния. Или выйдет из него без осложнений. С другой стороны, еще не прошло и суток. Рано говорить об этом всерьез.

– А как ребенок?

– Судя по всему, ребенок здоров. Но поймите, еще неизвестно, как все сложится. Кстати, вы уже знаете пол вашего малыша?

Тим помотал головой.

– А хотите узнать?

– Нет. Мы хотели подождать с этим.

– Ну ладно. – Доктор задержался у двери. – Вы уж простите меня за то, что я тогда наговорил. Я имею в виду… о своей жене. Это было слишком пафосно и, честно говоря, совсем не к месту. На самом деле, мне ужасно тяжело, когда мужья теряют своих жен. Мне очень жаль, что тогда я не нашел нужные слова.

– Поверьте, мне тоже не раз приходилось говорить неприятные вещи. – Тим подал ему руку, и доктор пожал ее. – Я рад, что она ваша пациентка.

– Я позабочусь о ней.

– Спасибо.

Дверь щелкнула, и Тима сразу окружил равномерный гул незаметных устройств и монотонный писк монитора. От засохшего пота кончики волос Дрей потемнели. Тим положил руку на ее живот. Мысли снова перенесли его к детской кроватке. Он вспомнил, как первые три недели после рождения Джинни провел с ней дома. В то время Дрей лежала в больнице, у нее возникли осложнения после кесарева сечения. Сначала он боялся, что эти три недели могут превратиться в восемнадцать лет, но потом вдруг подумал, что было бы гораздо хуже, если бы Джинни не было вовсе.

Медовый месяц они провели в Йосемити. Тим тогда выкроил четыре дня перед очередным заданием, и грусть предстоящего расставания сделала эти дни незабываемо прекрасными. Перед его глазами вновь возникла знакомая картина: оранжевый нейлон палатки пронизан лунным светом; Дрей лежит в спальном мешке. Ее ягодицы напоминают два округлых речных камня, скрытых под белой кожей. Она уткнула голову в плечо, отчего ее щека кажется припухшей. Над левым глазом висит прядь гладких волос. Тиму жарко, он сидит рядом с ней по-турецки и водит кончиком пальца между ее лопаток.

Ее голос слегка приглушен:

– …а если я лишусь ноги?

– Нет.

– А обеих рук?

– Нет.

– А если вдруг ослепну?

– Пройдем через это вместе.

– А если у меня будет дурно пахнуть изо рта?

– Что-нибудь придумаем. Купим зубной эликсир.

– М-м-м. – Она закрыла глаза и придвинулась к нему, как довольная кошка.

– Ты развелся бы со мной, если бы я начала коллекционировать кукол?

– Нет.

– Господи, да ты принимаешь все эти слова буквально. Но ты знай, – она резко приподнялась, чтобы заглянуть ему в глаза, – одно неверное движение, и я выхожу из игры, приятель. Я имею в виду, если у тебя начнется аллергия, лицевой тик, если будешь свистеть в туалете, если на лице появятся безобразные шрамы, если начнешь обращаться ко мне, как к одному из своих парней, станешь покупать подушки со спортивным орнаментом…

– Постараюсь не оступиться.

Она крепко обвила рукой его талию и прижалась к нему, сразу посерьезнев от нахлынувших чувств. Потом страстно прошептала, уткнув лицо в его грудь:

– Я хочу, чтобы ты всегда был счастлив. Если со мной что-нибудь случится, обязательно женись на другой.

Ей было двадцать два, и она была открыта для новых чувств. Ему было двадцать пять, и он был убежден в том, что намного взрослее ее. Он считал себя непобедимым.

– Ничего с тобой не случится, – сказал он.

А сейчас ее бледная рука свисала из рукава бумажного халата. Он поднял ее кисть. Она была вялой, безжизненной. Он провел большим пальцем вдоль ее коротко остриженных ногтей, затем по морщинкам, расходившимся вдоль средних суставов фаланг. Прижал к лицу тыльную сторону ее запястья и вдохнул аромат ее кожи, смешанный с запахом больничного мыла и пота. Вложил свой палец в ее кулак, ощутив мягкое прикосновение ее ладони: