Жена-девочка - Томас Рид

Мужчина был высокого роста, в его облике угадывались аристократические черты. Строго говоря, он не был стопроцентным аристократом, но производил впечатление вполне почтенного господина, это подчеркивал почти белый цвет волос, пробивавшихся из-под его кепки — непременного атрибута путешественника.

Девочка была довольно интересным созданием. Она была еще ребенком, обычным ребенком, одетым в простое платье без рукавов и короткую юбку, распущенные волосы волнами спускались ей на плечи. Но под ее платьем угадывались линии тела, характер которых говорил о развивающейся женственности; ее роскошные локоны, блиставшие поразительным цветом, казалось, нуждались в булавках и гребнях.

Трудно сравнивать внешность мужчины пятидесяти лет и девочки четырнадцати, однако можно было уловить достаточно черт, говорящих о том, что это — отец и дочь. Он и стоял рядом с ней, по-отечески придерживая ребенка своей рукой. Женщина достаточно сильно отличалась от них, это было заметно сразу. Цвет ее лица и белый тюрбан на голове говорили о том, что она — служанка. Служанка стояла несколько сзади, пропустив отца с дочерью вперед.

Только отец проявлял интерес к разговору; девочка и служанка больше интересовались тем, что происходит на причале. Когда непродолжительная беседа закончилась, мужчина подошел к говорившему и полушепотом спросил:

— Вы утверждаете, что нет американцев в этом движении. Но разве капитан Майнард не американец?

— Я полагаю, что нет, — прозвучал ответ. — Он действительно служил в американской армии, но я слышал, что он ирландец. Так что в моих словах нет ошибки.

— Конечно, нет, — сказал аристократически выглядевший джентльмен. — Я спросил из чистого любопытства.

Любопытство это, однако, было столь сильным, что заставило его вскоре отойти в сторону, достать записную книжку и внести в нее запись, касающуюся, очевидно, революционного лидера. Кроме того, полученные таким образом сведения, видимо, усилии его интерес к собравшейся внизу толпе. Отпустив руку дочери и пробравшись вперед, к перилам ограждения, он с интересом наблюдал за развитием событий внизу.

К этому моменту собравшиеся оживились и пришли в лихорадочное волнение. Люди стали говорить громче, энергично жестикулировать, некоторые достали часы и нетерпеливо поглядывали на них. Было около двенадцати часов — время отплытия парохода. Он уже подавал сигналы, призывая пассажиров подняться на борт.

Внезапно громкие разговоры и жестикуляция прекратились и толпа затихла; если кто-то и продолжал разговаривать, то только шепотом. Напряженное ожидание некоего события витало над толпой.

Что это за событие, стало ясно, когда послышался выкрик откуда-то с краю толпы:

— Он едет!

И сразу же сотни голосов подхватили этот крик. Он волной пробежал по толпе, от края к центру и далее — к пароходу.

Затем послышались громкие возгласы «Ура!», а также крики: «Долой тиранов!», «Да здравствует республика!» на немецком, французском и других языках.

Кто же это приехал? Чье появление вызвало столь бурный искренний порыв патриотических чувств у представителей чуть ли не всех европейских наций?

Подъехал и остановился экипаж. Это был обычный наемный экипаж, который подвозил пассажиров к причалу. Но собравшиеся, быстро расступившись, смотрели на него с таким благоговением, как будто это была позолоченная карета и из нее должен был выйти король!

Благоговения было больше, чем перед королем. В десять, в двадцать раз быстрее и с в тысячу раз большим почтением расчистили они путь экипажу. Если бы в карете был король, тут не нашлось бы ни одного человека, который бы крикнул: «Да благословит Господь Его Величество!» И очень немногие сказали бы: «Да поможет ему Бог!»

Если бы король находился в том экипаже, у него было бы немного шансов добраться до парохода невредимым.

В экипаже находились двое — мужчина лет тридцати и другой, постарше. Это были Майнард и Розенвельд.

На одного из них — на Майнарда — были устремлены глаза всех присутствующих, при его появлении преданно бились сердца. Это его прибытие вызвало возгласы «Он едет!»

И теперь, когда он приехал, приветственные возгласы от берега Джерси эхом отозвались на холмах Хобокен и были слышны на улицах большого Эмпайр-сити.

Чем же был вызван такой необыкновенный восторг перед тем, кто не был с ними одной нации и даже не являлся гражданином их стран, а, напротив, жил в той стране, граждане которой относились к этим людям очень враждебно?

Но происхождение этого человека значило мало. Важно было то, что он разделял их взгляды и принципы — то, за что они боролись и погибали и за что готовы были вновь вступить в смертельную схватку. Они избрали его своим лидером, тем, кто поведет их на борьбу за права рабочих и за свободу, разделит с ними все опасности, рискуя попасть в тюрьму или на виселицу. Именно поэтому они удостоили этого человека таких почестей.

Карета экипажа медленно продвигалась через плотную толпу. Казалось, что в порыве восторга люди, окружившие ее, поднимут и понесут на своих плечах повозку и лошадей прямо к пароходу.

И они действительно готовы были сделать это ради Майнарда. Люди с длинными бородами тянули к нему руки, целовали его, как будто он был красивой девушкой; а в то же время красивые девушки обнимали его или махали платками, посылая нежное «прощай».

Героя, подняв на руки, отнесли на палубу парохода, мимо приветствовавшей его толпы.

И под возгласы приветствий, долго еще не стихавших, пароход покинул причал.

— Замечательно, как эти люди были искренни в своем порыве, — сказал Майнард, сердце которого пылало от гордости и триумфа, поскольку он все еще слышал возгласы, в которых его имя перемежалось с громким «ура!».

Он повторил эти слова снова, когда пароход проплывал мимо Баттери, и он увидел немецкий артиллерийский корпус Кастен Гардена, — этих бравых солдат, которые так много сделали для принявшей их страны.

В третий раз он повторил это, слушая прощальные возгласы, которые люди посылали через все расширяющуюся полосу воды.

Глава XIX. Бланш и Сабина

После того как пароход удалился от пирса, большинство пассажиров оставили верхнюю палубу и разошлись по своим каютам. Некоторые, однако, задержались наверху, среди них отец золотоволосой девочки и темнокожая служанка.

Он остался не для того, чтобы на прощание подольше поглядеть на родную землю. Очевидно, это было не так. Все в нем, а также в его дочери безошибочно говорило об его английском, благородном происхождении.

Цветная служанка скорее напоминала американку, но все же она не была уроженкой «Штатов». Ее мелкие и довольно изящные черты, характерная искорка в глазах указывали на то, что она, скорее всего, из Вест-Индии. Мать ее была негритянкой, а отец — европейцем, может быть, он был француз, или испанец.

Любые сомнения относительно национальной принадлежности джентльмена с дочерью будут рассеяны, если послушать его краткий диалог с новым для нас персонажем.

Это был молодой человек в темном пальто с карманами и брюках. Подобный стиль одежды говорил о том, что он слуга; это подчеркивала и черная кожаная кокарда на его шляпе.

Он только что поднялся на палубу.

Остановившись перед джентльменом, он почтительно его приветствовал, объявив имя своего господина.

— Сэр Джордж!

— Что там происходит, Фримен?

— Там убирают багаж, находящийся между палубами, сэр Джордж; и надо сообщить, какую часть вашего багажа мы желаем оставить в каюте. Я отложил черный мешок и желтое портмоне, а также большой чемодан с вещами мисс Бланш. А как насчет чемодана из воловьей кожи? Спустить его вниз, сэр Джордж?

— Ну да… нет! Постой! Черт возьми! Я сам должен спуститься туда. Сабина! Посмотри за ребенком. Иди сюда, Бланш! Садись на это плетеное кресло, и Сабина подержит зонтик над тобой. Не уходите далеко отсюда, пока я не вернусь.

Сэр Джордж очень трогательно заботился о своей дочери, и это понятно — она была его единственным ребенком.

Держась рукой за медные перила лестницы, ведущей вниз, он спустился по ступенькам, сопровождаемый Фрименом.

Бланш села, как ей было сказано; мулатка, раскрыв легкий шелковый зонтик, стала держать его над головой девочки. Дождя не было, зонтик защищал только от солнца.

Взглянув на Бланш, перестаешь удивляться отцовской опеке. Эту дорогую для него девочку стоило оберегать. Она вовсе не была от рождения слаба здоровьем, не была ни слишком хрупкой, ни слишком нежной. Напротив, она производила впечатление сильной и цветущей девушки и выглядела старше своих тринадцати лет, немного опережая в развитии свой возраст. Зонтик, скорее всего, должен был оберегать цвет ее лица от палящих солнечных лучей, хотя солнце палило не так сильно, чтобы испортить цвет кожи. Наоборот, легкий загар только красил Бланш, как легкий румянец расцвечивает кожу абрикосового цвета. Солнце словно играло локонами ее волос, и они были подобны его собственным великолепным лучам.