Корабль, который пел - Энн Маккефри

— Прости меня, Хельва. Я страшно виновата. — Она протянула дрожащие руки. — Просто я не могла поверить, что они наконец-то оставили меня в покое.

— Обработка у них поставлена на высоком уровне, — тихо обронила Хельва. — Впрочем, так и должно быть, без этого не обойтись. Не могут же они допустить, чтобы люди и корабли теряли рассудок от горя. И я думаю, на этот раз они оставили тебя в покое. Они просто сделали все, чтобы ты не могла попасть на те немногие планеты, где разрешено ритуальное самоубийство — на Гоман, Багам, Бейд и Кейд. А самоубийство они не могут тебе позволить по той простой причине, что духовное кредо Центральных Миров — продление и распространение жизни всеми доступными методами и средствами. Перед тобой живой пример тех крайностей, до которых они сознательно доходят в своем стремлении сохранить человеческую жизнь. Другой аспект того же кредо — БСЧ. А твое стремление покончить с собой есть нарушение этого кредо, которого они допустить не могут. Даже не планетах, входящих в сектора Пегас и Эридан, условия, при которых самоубийства разрешаются, весьма ограничены. К тому же там приняты довольно жесткие ритуалы, цель которых удостовериться, кто из бедняг действительно заслуживает такой милости.

Остается надеяться, — саркастически заключила Хельва, — что они изобретут какое-нибудь средства, которое позволит облегчить боль потери, раз уж смерть остается единственным недугом, который великие и славные Центральные Миры так и не смогли излечить.

Спутанные волосы Киры упали на лицо. Даже тонкие пальцы ее были совершенно неподвижны. Она так глубоко ушла в свое горе, что Хельва ощутила внезапный приступ безмерного возмущения: ну можно ли так предаваться жалости к себе? Да, она и сама испытала искушение покончить с собой, но ее обработка устояла. Она выплакала свою тоску бездонному космосу, а потом вернулась к жизни и вместе с Теодой отправилась к Аннигону. Она, как и Теода, пережила свою трагедию. Как и многие до них в этой вселенной. Если медики поняли, что блокирование… Ах да, — вспомнила Хельва, — ведь Кира почти закончила пилотскую подготовку, значит, она устойчива к блокированию и единственным методом терапии оставалось интенсивное психопрограммирование. Бесследно стереть то, что случилось, они не могли — оставалось только что загнать его внутрь.

Хельва окинула свою напарницу равнодушным взглядом. Ее бесила ситуация, в которую она попала по милости Центральных Миров, — ведь они прекрасно знали, чего хотели от Хельвы, сажая ей на шею Киру. Это тоже часть их хваленого кредо. Цель оправдывает средства.

— Скажи, Кира, а кто такой диланист?

Опущенная голова рывком поднялась, волосы волной упали с лица. Девушка поморгала и уставилась на Хельву.

— Чего-чего, а этого вопроса я никак не ожидала, — тихо ответила она и, коротко рассмеявшись, тряхнула головой, откинув волосы за спину. Потом устремила на Хельву задумчивый взгляд. — Ладно, с тебя снимается обвинение в намеренной психотерапии. Хотя, — она жестом обвинителя наставила на Хельву тонкий палец, меня так уламывали согласиться на этот полет, что мне показалось весьма подозрительным, когда моим кораблем оказалась именно ты.

— Что ж, такой вывод вполне логичен, — спокойно согласилась Хельва.

Кира положила узкую ладонь на квадратную пластину — единственный доступ к титановой оболочке, в которой обитала Хельва. В этом порывистом движении были раскаяние и мольба. Если бы Хельва могла ощущать прикосновение, она почувствовала бы легчайшее пожатие.

— Диланист — это социальный комментатор, выразитель протеста, а музыка для него — орудие, средство выражения. Искусный диланист — а я к ним отнюдь не принадлежу, — по тому как Кира это произнесла, Хельва сделала вывод, что к искусным диланистам она причисляла Торна, своего покойного мужа, — может музыкой и словами создать столь неотразимые доводы, что все, в чем он хочет убедить своих слушателей, намертво впечатывается в их подсознание.

— Песня, действующая как внушение?

— Разве с тобой не бывало, чтобы тебя преследовал какой-нибудь мотив? Кира остановилась на пороге своей каюты.

— Пожалуй, — согласилась Хельва, хотя и не была вполне уверена, что тема из Второй космической сюиты Роволодора именно то, что имеет в виду Кира. И все же она поняла, в чем суть.

— По-настоящему талантливый композитор-диланист, продолжала Кира, возвращаясь с гитарой, — способен создать мелодию, несущую в себе послание такой силы, что каждый начинает ее напевать или мурлыкать, насвистывать или барабанить — причем совершенно непроизвольно. Бывает даже, проснешься поутру — и в голове у тебя уже звучит песня в стиле Дилана. Можешь себе представить, какой эффект это производит, когда песня используется в целях воздействия на массы!

Хельва громко расхохоталась.

— Стоит ли удивляться, что Центральные Миры опасаются тебя как огня.

Кира проказливо хихикнула.

— На это есть специальный параграф в нашем соглашении, а кроме того, я обладаю способностями и талантами, которые могут найти достойное применение на службе Центральным Мирам.

Она состроила гримаску и ударила по струнам, но аккорд прозвучал фальшиво — видимо, инструмент расстроился от долгого неупотребления. Кира принялась настраивать гитару, начиная с басовой струны, и лицо ее приняло неожиданно мягкое выражение. Вот она взяла пробный аккорд, еще немного подтянула струну «ми» и удовлетворенно кивнула, услышав сочный, чистый звук.

Ее сильные стремительные пальцы плели причудливый узор из нот и аккордов, рождая звуки такой силы, которые трудно было ожидать от столь хрупкого инструмента. Хельва с изумлением узнала старинную фугу Баха, но тут Кира сердито оборвала игру и прижала струны ладонью.

— Бог ты мой! — она всплеснула руками и вдруг сжала кулачки. — Ведь я не играла с тех самых пор… — Потом взяла мажорный аккорд и перевела его в приглушенный минор. — Помню, как-то мы всю ночь напролет… и половину следующего дня… пытались анализировать одну раннюю песню Дилана. Только вот беда! — Дилана невозможно анализировать. Его нужно чувствовать, а если попробовать разложить то, о чем он говорит, по полочкам, используя бейсик или психологические термины… получается сущая бессмыслица. Именно полное образное слияние музыки и слов рождает в душе такой отклик. В этом и состоит цель его творчества. Когда нутро откликается, рассудок получает по мозгам, и из нерушимого на первый взгляд монолита вываливается еще один кирпич.

— Тогда его творчество можно назвать неплохой терапией, — сухо отозвалась Хельва.