Обещание - Дмитрий Воденников

– Я тебе уже рассказывал, как в детстве меня чуть не убили? Была зима, я был в четвертом классе, шел по Стромынке, по той стороне, где знаменитый дом Русакова (памятник конструктивизма, построенный по проекту архитектора Константина Мельникова), чтобы как раз напротив него перейти на другую сторону Стромынки – на троллейбусной остановке.

На остановке было много народа и наледь. Приближался троллейбус.

И тут я заметил, что какой-то мальчишка (из неведомой мне школы, на два примерно класса старше меня), старательно не глядя в мою сторону и вообще сохраняя безразличный вид, ставит ботинок рядом с моим. Так – что мне приходится отстраниться.

Я делаю шаг ближе к обочине, а парнишка (опять не глядя в мою сторону, но весь подсобравшийся) опять ставит ногу таким образом, чтобы я попятился.

На остановке этого никто не замечает, троллейбус уже совсем близко – и он делает последнее почти незаметное для окружающих, но тщательно продуманное и существенное движение ботинком в мою сторону – и я начинаю скользить.

И тогда он первый раз поднял на меня глаза.

Он смотрел не мигая. С остановившимся внимательным лицом. Видимо, чтобы детально запомнить лицо младшего школьника, который сейчас упадет под колеса.

Надо сказать, что я так удивился, что даже не испугался.

Под троллейбус я не упал, только потому что прирожденный канатоходец и слишком внимателен к странностям. Особенно тем, которые творятся рядом с моей ногой. И пока всегда выходил победителем.

– Представляешь, – говорил я тебе, вспоминая весь этот эпизод. – В принципе это же мальчик-убийца. Он, скорее всего, это делал уже несколько раз. И скорее всего, успешно. На разных остановках – чтоб не привлекать внимания.

Но мне интересно другое... Вот он возвращается домой, ставит портфель, ему разогревают суп, потом дают котлету с картошкой (или макаронами), потом – компот. Мама что-то спрашивает: «Как твои дела в школе, сынок?»

А он сидит, что-то отвечает и думает: «Это третий. Сегодня я убил третьего. Первый, второй, третий... А никто ведь НЕ ЗНАЕТ».

...в ленте своего Живого Журнала я на днях прочел забавную историю. «По пути от метро к моему дому, – писал знакомый мне виртуально юзер, – на одном из гаражей появилась страшная надпись: «Поймаю наркомана – убью нахуй!» Я не наркоман, но на всякий случай изменил маршрут возвращения домой...»

Переходя оживленную Стромынку напротив знаменитого клуба Русакова (памятник коструктивизма), я вот уже 30 лет все время думаю: «Врешь, не убьешь».

И пока победителем из этого спора-сражения выхожу – я.

СОВЕЛУ (ЦЕЛОСТНОСТЬ, РУНА СОЛНЦА)

Так вот для чего это лето стояло

в горле, как кость и вода:

ни утешеньем, ни счастьем не стало,

а благодарностью – да.

Ну вот и умер еще один человек, любивший меня. И вродебы сердце в крови,но выйдешь из дома за хлебом, а там – длинноногие дети,и что им за дело до нашей счастливой любви?И вдруг догадаешься ты, что жизнь вообще не про это.Не про то, что кто-то умер, а кто-то нет,не про то, что кто-то жив, а кто-то скудеет,а про то, что всех заливает небесный свет,никого особенно не жалеет.– Ибо вся наша жизнь – это только погоня за счастьем,но счастья так много, что нам его не унести.Выйдешь за хлебом – а жизнь пронеслась: «Это лето, Настя.Сердце мое разрывается на куски».Мужчины уходят и женщины (почему-то),а ты стоишь в коридоре и говоришь опять:– В нежную зелень летнего раннего утрахорошо начинать жить, хорошо начинать умирать...Мать уходит, отец стареет, курит в дверях сигарету,дети уходят, уходят на цыпках стихи...А ты говоришь, стоя в дверях: – Это лето, лето...Сердце мое разрывается на куски.

ПУСТАЯ РУНА

я: – А ты знаешь, что в том мешочке не было одной руны?

И знаешь какой? – Пустой.

(...на меня это произвело огромное впечатление. без шуток.

я оторвал бусину с мешочка и добавил.)

мне: – Да, добавить божественную неопределенность своими руками,

по своей воле – это прекрасный жест.

И правильное событие.

Это просто необъяснимо: жизнь идет вперед, так явно и ясно идет вперед, все меняя, тебя самого меняя (что и не узнать) – и – одновременно топчется. На одном и том же месте. Обычно это хорошо заметно в какой-то конкретной физической точке: когда куришь первую сигарету, когда бреешься в ванной, когда еще что-то делаешь обязательное и неизбежное.

Это неприятно.

Так как все километры, которые ты прошел, вся жизнь, которая тебя поменяла и ты ее поменял, – все аннулируется этим топтанием.

На одном месте, на одном месте...

Как будто вас два человека.

И один приплясывает (как газовщик дядя Вася в никогда не виданной тобой деревне) на твоей второй могиле.

И мысли: исключительно мелкие, пошлые, злые.

– Не уйдешь, – говорит дядя Вася. – Не уйдешь.

Уйду, отвечает колобок из-под земли.

Только вот сигарету докуришь, и убегу.

2007

ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ

СТИХИ О СОБАКЕ

когда сижу за работой

у компьютера,

а собака лежит на коленях –

иногда не глядя поднимаю ее под передние лапы, прижимаю к себе,

говорю ей: Дура ты, дура.

а сейчас, не отрывая глаз от экрана, – машинально снова поднял ее,

прижал,

говорю ей: Дура ты, дура, –

потом посмотрел:

а на уровне лица ее хвост и попа (видимо, лежала наоборот),

и ведь даже не пикнет.

Висит вниз головой.

вот так и нас бог поднимет

непонятно за что

Я называю свою течную суку – то мальчиком, то котенком,наверное, ей неприятно, но это уже неважно:ей будет одиннадцать лет, а мне будет – 48,когда я останусь жить, а собака умрет (однажды).Но пока ты еще жива и у тебя – первая в жизни течка,я хожу за тобой с белой наволочкой – и везде, где успел,подстилаю.А между прочим, собачья кровь —сначала мелкая, будто сечка,а потом – виноград раздавленный, темно-красная и густая....К слову сказать, этот ужас мужчины передженской регулой, слабостью – и всеми кровными их деламиочень забавно выглядит: я ношу ее, суку бедную,словно подбитого лебедя, под Аустерлицем раненного...А она, свесив голову, смотрит мне на ботинки,лживая, глупая, черная и почему-то сама растерянная.– Ну что, – говорю, – котенок? долго манипулироватьсобираешься? пачкать мне джинсы уличные, пятнать мнестихотворение —этой своей идиотской железной жертвенной кровью? —Собака вздыхает тяжко, и я уже – капитулировал.Потому что я сам считаюее – своей последней любовью.Ну а последняя любовь – она ведь всегда такая.Однажды она спала (трех месяцев с чем-то от роду)и вдруг завыла, затявкала, как будто бы догоняянебесного сенбернара, огромного, будто облако.А я подумал, что вот – рассыпется в пыль собачка,но никогда не сможет мне рассказать, какаябыла у них там, в небесах, – веселая быстрая скачкаи чего она так завыла, в небесах его догоняя.Но все, что человек бормочет, видит во снах, поет —все он потом пересказывает – в словах, принятыхк употреблению.Так средневековой монахине являлся слепящий Тотв средневековой рубашке, а не голенький, как растение.Поэтому утром – сегодня – выпал твой первый снег,и я сказал тебе: «Мальчик, пойдем погуляем».Но мальчику больно смотреть на весь этот белый свет.И ты побежала за мной. Черная, как запятая.– Вообще-то я зову ее Чуней, но по пачпорту она —Жозефина(родители ее – Лайма Даксхунд и Тауро Брауниз Зеленого Города),поэтому я часто ей говорю: Жозефина Тауровна,зачем ты нассала в прихожей и как это все называется?...Если честно, все смерти, чужие болезни, проводыменя уже сильно достали – я чувствую себя исчервленным.Поэтому я собираюсь жить с Жозефиной Тауровной, с Чуней Петровнойв зеленом заснеженном городе, медленном, как снеготаянье.А когда настоящая смерть, как ветер, за ней придети на большую просушку возьмет – как маленькую игрушку:глупое тельце ее, прохладные длинные уши,трусливое сердце и голый горячий живот —тогда – я лягу спать (впервые не с тобой),и вдруг приснится мне: пустынная дорога,собачий лай и одинокий вой —и хитрая большая морда бога,как сенбернар, склонится надо мной.

СТИХИ О ЕЛКЕ

Проснуться в 147 лет, прочитать смс: