Память и желание. Книга 2 - Лайза Аппиньянези

Лишь позднее он понял, что это был за запах. От тети пахло ладаном, сладким церковным ароматом. Лара стала водить мальчика в церковь. Раньше он никогда не бывал в храмах. В церкви было холодно, сумрачно, гулко. Тетя опускалась на колени перед статуей женщины с чистым, невинным лицом, очень похожим на ее собственное. Тетя крестилась, с мольбой смотрела куда-то вверх, потом закрывала глаза. Мальчик никак не мог понять, чем она занимается.

Ему объяснили. Лара ходила в церковь каждый день. Она знакомила мальчика со священниками, рассказывала ему истории о святых. Алексея крестили, потом он прошел обряд конфирмации. Тетя часто говорила, что он попал в Милан лишь благодаря ее молитвам. Позднее, когда Лара умерла, Алексея не раз посещала сочувственная мысль, что именно молитвы тетю и погубили – слишком уж холодно было стоять на коленях на каменном полу. После смерти Лары он ни разу не побывал в церкви.

Юношу удивило, что именно сейчас он думает о таких вещах. Очевидно, все дело в том, что между тихой, благостной тетей и этой длинноногой блондинкой, утверждающей, будто она родилась в Польше, слишком большой контраст.

Алексей поднялся.

– Неужели мое время уже кончилось? – испугалась Сильви. – Мы ведь только начали! Пожалуйста, не могли бы вы показать мне дом, вашу комнату?

Она смотрела на Алексея с мольбой.

Юноша вежливо согласился:

– Почему бы и нет?

Воспитатель неодобрительно покачал головой, отвел посетительницу в сторону:

– Только учтите, миссис Стирлинг, что бы вы ни увидели в этом доме, в вашей статье об этом не должно быть ни слова.

В его голосе явно звучала угрожающая нотка.

Сильви посмотрела на него, ничего не понимая.

– Я знаю, что вы попали сюда по самым наилучшим рекомендациям. Иначе сеньор Джисмонди не предоставил бы вам такую редкую возможность. Но журналистов в этот дом не впускают. Синьор Джисмонди очень оберегает покой своего домашнего очага.

Алексей громко рассмеялся:

– Еще бы! Однажды он пустил в дом репортеров снимать внутреннее убранство, а через неделю нас обчистили.

Похоже, этот эпизод казался юноше забавным.

– Нет-нет, я вовсе не собираюсь описывать в своей статье какие-то подробности интерьера, – уверила их Сильви. – Это совсем не в моем стиле, – добавила она, расхрабрившись. – Меня интересуете только вы, Алексей.

Юноша смущенно улыбнулся и сразу стал похож на мальчика своего возраста. Сильви вспомнила, каким неуклюжим и закомплексованным был Лео в четырнадцать лет. Алексей же держался уверенно и очень по-взрослому. Интересно, откуда это у него? Сильви почувствовала, что больше всего ей сейчас хочется крикнуть ему, кто она такая, и будь что будет. Прямо сейчас! Она из всех сил вцепилась пальцами в сумку.

Алексей отвернулся, не в силах выдержать ее горящего взгляда. Вежливо открыл перед гостьей дверь, и они, пройдя через террасу, оказались в широком зале.

– Здесь мы принимаем гостей, – объяснил Алексей. – Правда, после смерти тети это случается не часто.

Сильви осмотрела зал классических пропорций: потолок, расписанный в стиле барокко, вычурные мраморные камины, зеркала, мягкие диваны, фарфоровые лампы, полированное дерево. Общее впечатление роскоши и великолепия. Все это ее не интересовало.

– Какая она была, ваша тетя? – спросила Сильви и обвела жестом зал. – Должно быть, у нее был безукоризненный вкус.

Алексей поморщился и неуверенно ответил:

– Да.

Потом, неожиданно разоткровенничавшись, добавил: – Знаете, она всегда была какая-то грустная. Однажды сказала, что чувствует себя виноватой. Ей повезло, а другим нет. Она была в Италии, когда Гитлер оккупировал Польшу. Лара была старшей, моя мать – младшей. Это тетя добилась того, чтобы меня выпустили из Советского Союза.

Лицо у него стало грустным, и он опять стал похож на маленького ребенка.

– Вы любили ее? – прошептала Сильви.

Алексей кивнул.

– Да, она была очень добрая.

– У вас сохранились ее снимки? Ваши детские фотографии?

Алексей заколебался. Он не любил показывать посторонним свои фотографии.

– Алексей, уже поздно, – вмешался наставник. – Скоро вернется сеньор Джисмонди. Вы знаете, он не любит, когда опаздывают к столу.

– Но я очень хотела бы посмотреть вашу комнату! – воскликнула Сильви, желая во что бы то ни стало оттянуть миг расставания.

Она была в отчаянии – юноша не проявлял к ней никакого интереса.

Они поднялись по широкой лестнице – первым учитель, за ним Сильви, последним Алексей. Ей показалось, что юноша рассматривает ее ноги. Что ж, мужчин всегда интересует одно и то же, и этот мальчик не исключение. Сильви постаралась двигаться как можно грациознее и соблазнительнее.

В комнате Алексея сразу нашлась новая тема для разговора. Окна выходили в сад, внутри царил беспорядок. Повсюду были разбросаны книжки в ярких обложках, на полке стояли тома с русскими буквами на корешках, на столе лежали школьные учебники. Внимание Сильви привлек кинопроектор, экран, коробки с пленками.

– Вы снимаете кино?

Алексей усмехнулся:

– Ну, «кино» – это слишком сильно сказано… Так, балуюсь немного. Дядя подарил мне на день рождения кинокамеру.

Но Сильви заметила, что в его глазах зажегся огонек.

– А могла бы я посмотреть то, что вы снимаете? Мне бы очень этого хотелось.

Алексей заколебался, но Сильви настаивала, и он уступил. Пока юноша заряжал пленку в проектор, Сильви думала, что у него, должно быть, не так-то много людей, с кем можно поговорить. Она начала рассказывать о фильмах, которые недавно видела. Оказалось, что Джисмонди-младший обожает Хичкока, Богарта и Раймонда Чайндлера. Атмосфера стала совсем непринужденной. Сильви взглянула на полку, увидела там три фотографии: светлые распущенные волосы, тонкие черты лица. Это Ганка. На другой фотографии мужчина в советской военной форме. Должно быть, Макаров, которого она толком не рассмотрела тогда. На третьей фотографии – полный господин и худенькая женщина с печальными глазами. Вся семья Алексея в сборе.

Сильви почувствовала, что ее пребывание здесь бессмысленно. На глазах у нее выступили слезы – благо Алексей выключил свет. На экране появилась улица, дверь, дверная ручка, потом крупно – деревянная поверхность. Дверь открылась, вышла женщина. Лицо хмурое, озабоченное. Камера следует за женщиной, которая идет по посыпанной гравием дорожке. Ноги быстро переступают по земле. Фильм был немой, но Сильви казалось, что она слышит хруст щебенки. Камера поползла вверх, показала глаза женщины. Женщина смотрит вниз, что-то ищет, потом ее лицо вдруг озаряется улыбкой. Нагибается, смотрит на что-то, посверкивающее в траве. Камера крупным планом показывает ее руку. Это кольцо. Все, пленка оборвалась. Проектор застрекотал вхолостую.