Музыка на Титанике (сборник) - Евгений Клюев

Сведенборг

«Я не помню, какими словами…»

Я не помню, какими словамиВы всё это нарисовали —помню только рисунок сам:пара острых и быстрых линийпо податливой тверди синей —по взволнованным небесам.

Хоть потом ничего не сбывалосьтак, как Вами нарисовалось,но – земной Вам поклон за Ваштанцевавший по райским кущами умевший быть страстно лгущиммилосерднейший карандаш.

«Он сильно вырос – и смущён…»

Он сильно вырос – и смущён,что вдруг так близок к тем вещам,которых прежде опасался:что слева смысл, а справа Богс полуулыбкой на губах —чуть горькой, как у Гюисманса.

Он стал спокоен и суров,ему совсем не надо слов,он научился обходитьсябез колышков и без подпор —одною музыкою сфер,одной идеей триединства.

Он подустал, мой небосвод —мизинчиком не шевельнётради оваций, чести, денег…А раньше столько было дел,когда был небосвод младенеци под кровать пешком ходил!

Вечернее размышление о величии природы

От обилья родов или видов, кишащих вокруг,индивид, вроде Дарвина, попросту лезет на крюк:он устал, он соскучился сердцем, покойнейший Дарвин,от обилья родов или видов, кишащих вокруг.От обилья родов или видов, и гадов – и всех,друг на друге стоящих и верящих в быстрый успехисторический, – Дарвин измучен, издёрган, надорванот обилья родов или видов, и гадов, и всех.

Помнишь книжку, учебник… в котором приятный примат,на глазах поднимаясь, потом оказался примятколесом эволюции и превратился внезапнов автомат без каких бы то ни было прежних примет?Он был нов, и угрюм, и уже никому не смешон:поднял палку с земли, поднял камень с земли – и пошёл,и пошёл, и пошёл… в невозможно туманное завтра:нов, угрюм и тяжёл, и уже никому не смешон.

Потому-то, мой ангел, примата простёртая дланьи наделала дряни – и вся эта, стало быть, дрянь(уж не знаю зачем – эволюции, видимо, ради)расплодилась по свету, пардон… куда только ни глянь.Потому-то, мой ангел, две тысячи книг пропахав,присягаю, что их не бывает – хороших стихов,вообще не бывает нигде: не бывает в природе —всё бывает, казалось бы… кроме хороших стихов.

«Две лошадиных силы духа…»

Две лошадиных силы духаистрачено на фугу Баха —отныне долго будет тихо,не беспокойтесь обо мне,и больше ничего извнене предлагайте: хватит Баха,мокры глаза, мокра рубаха,и дождь со снегом по спине.Я только что был на луне,был на луне, на самом дне,и весь промок, и был счастливым —и больше сроду-веку непленюсь литературным словом!Я просто стану в сторонеот всех моих любимых книг —и вырву грешный мой язык,не утруждая серафима, —и буду помнить тот родник,чей маховик пронёсся мимо.

Жалобы сурка

Жаль, ничего-то я не нбжил —словно бы и не был, и нй жил:и ничего не зацепилосьза узкий да бедный мой берег,не накопилось, не прибилосьнезнакомой счастливой волною —мимо проплыла предо мноювсякая малая малость,всякая умелость и милость,всякая доблесть и смелость.Только и осталось, поглядите,с чем я на свет появилсяи что нам другие в колыбелькукидают, покуда мы дети.А уж что в колыбельку кидают,с тем нам и маяться от руду —помню, лежу в той колыбельке:в каждой руке по мирозданью,в каждом глазу по небосводу.

Жаль, объяснять я не умею,я и понимать-то не умею,я и говорить-то не умею,а скажу – так что-нибудь сломаю:ветку сломаю с цветами,дудку сломаю золотую,любую-то тихую прелесть,любую-то Божью затею.И живу я в сломанном мире,и вокруг – одна невесёлость,ничего пока не развалилось,да сносилось уже и покосилось.Я сижу на сломанной ветке,играю на сломанной дудке,собираю от людей подаянье:один платит мёдом и акридой,другой задушевною беседой,а третий ничем не заплатит:мимо пройдёт – не заметит.

Вот я думаю себе потихоньку:как же мало от чего я завишу —хоть и спрячусь в тёмную нишу,а свет всё равно внутри сияет,хоть уеду в дальние страны,а сердце всё никак не утихнети на те же, на прежние струныотзывается теми же словами,хоть и брошу я душу на дороге,на пустынной дороге у поля,а она всё равно ко мне вернётся,словно кошка – или шальная пуля.И гадаю я днями и ночами,отчего во мне такой порядок:хоть и захочу перемениться,а живу – перемены не чуя,и поют во мне прежние птицы,и растут во мне прежние деревья…ну и ладно, и пусть, и на здоровье.

У других есть весёлые песни,не весёлые – а всё ж золотые…впрочем, и мои – золотые,да они и у всех золотые.Хорошо, говорю – и повторяю:у других есть драгоценные вещи,разные памятные штучки —в узелке, в шелкувом платочке,тяжёлые кольца да перстни,не тяжёлые, а всё ж дорогие…впрочем, и мои – дорогие,да они и у всех дорогие.Хорошо, говорю – и повторяю:у других есть и реки, и рощи —и куда ни пойдёшь, везде отчизнаи везде небеса голубые.А в моих небесах ходят тучии не слышно человеческой речи,только Бог говорит, и то нечасто.

Вообще-то мы, сурки, не ручные,вообще-то мы сами не отсюда:наша пища – свободное пространствода весёлые Божьи причуды,и когда мы идём по магазинам,покупаем только выси да весиили вот… ничего не покупаем:так, посмотрим – и уходим восвоясик нашим норам да пустым разговорам.Но когда одинокой шарманкойнас поманит за собой, куда не знаю,всегда престарелый шарманщик —обманщик и судьбы переменщик, —мы своё забываем хотенье,забываем своё предначертаньеи идём за престарелой шарманкойнавеки растерявшейся тенью,у которой больше нету свободы,а одни только Божьи причуды.

«Потому что ведь… разницы никакой…»

Потому что ведь… разницы никакой —то ли этой строкой, то ли той строкойотчитаться за время, за место, за всё подряд!А над чем ты бездельничал и о чёмразговаривал с музыкой по ночам —никого это не касается, говорят.

Потому что ведь… эта и та строка —обе сделаны из одного куска:матерьял тот же самый, не надо смотреть вокруг!Там – края разогнув, тут – загнув края:это тело моё, это кровь моя,это тело и кровь, что давно отбились от рук.

Потому что ведь… как ты ни причитай,а не скажешь нб небе: прочитай,это я – обо всём, что постиг и чего не постиг;говорят, там один лишь бесплотный свет,говорят, там ни тела, ни крови нет —и, скорее всего, вообще не читают книг.

«Все проходившие мимо меня…»

Все проходившие мимо менябыли умнее и лучше меня —кто-то монистами, значит, звеня,кто-то монетами, значит, звеня:уличный комик, бродячий танцор,и алкоголик с разбитым лицом,и побирушка с картузом в грязи,и потаскушка с цветком на груди.

Произносивший тираду с конябыл и умнее, и лучше меня,и Паганини, игравший с листа,и оступившийся в реку с мостаюный влюблённый с подбитым крылом,и полицейский с процветшим жезлом,слепнущий странник в компании псаи террорист на пути в небеса…

Кто обирал меня средь бела дня,был и умнее, и лучше меня,и убивавший меня много днейтоже был лучше меня и умней.

«Тут нету ничего такого…»

Тут нету ничего такого —такого… чтоб остановиться,плениться ролью очевидцаи замереть на месте открасот каких-нибудь, высоткаких-нибудь…бывай, синица,тут нету ничего такого —скорее уж, наоборот:и свет как свет, и свод как свод,и род как род, и сброд как сброд,и ожерелья, и оковы,и нету ничего такого,хоть днём и ночью хороводкружится, плачет взад-вперёдбессмысленно и бестолково —и крепко заведён завод,и нету ничего такого,и повторится слово в словоза годом год…бывай, синица,зарница, бражница, блудница,и пусть тебе не снится тот —тот я как я, тот книжный крот, —кто сам не спит, а только снится.

«Слушай сейчас, мне потом уже так не сказать…»

Слушай сейчас, мне потом уже так не сказать:благоприятно не всякое время, не всякое место.Честный товар понимает, что честный эрзацтоже проникнет однажды в святое семейство —ибо в конце-то концов, ах, в конце-то концоввсё завершится каким-нибудь смехом паяца!Будущность шлет нам пластмассовых – роту – бойцов,всякое быть уступает дорогу казаться.

Слушай сейчас, мне потом уже так не сказать —тут, понимаешь ли, вышла такая минута:кисть пересохла, сломалось перо, затупился резец…и навестившая нас престарелая смутаходит по дому, суётся в шкафы и листает архив,ищет чего-то, чего уже нет и в помине:запах духов, заготовки рисунков, намётки стихов,список соратников, прерванный на половине…

Слушай сейчас, мне потом уже так не сказать,не объяснить, почему оно не исчезает —что непременно должно навсегда исчезать,если поблизости нету хороших хозяев.Видимо, дорог кому-нибудь весь этот хлам,весь этот ужас, застывший пластмассовой лавой.Видимо, жизнь получается крепче, чем намкажется… – и неразборчивей, неприхотливей.

«Из крайности в крайность…»