Подростки бессмертны - Мария Романова

Помню этот ажиотаж вокруг предстоящих выпускных экзаменов: все почему-то суетились, паниковали, ходили на какие-то курсы, большинство уже знало, куда поступит. Мне же все это было как-то фиолетово. Какой-такой ЕГЭ, что это за буквы вообще? Это был первый год, когда ЕГЭ ввели ради эксперимента, да и то не везде, кажется, и лишь по нескольким предметам — русский, математика и еще один на выбор. Все его так боялись, а мне было вообще пофигу.

Помню, как бывшая подруга Оля (а мы уже давно жили на разных планетах) бегала по школьным коридорам в слезах и с трясущимися руками, умоляла учителей ставить ей пятерки, когда сама явно не дотягивала. Противно было на это смотреть — ну что за дешевая жизнь, когда ты наконец пошлешь свою безумную мамашу?

Для меня вся эта суета была словно за звуконепроницаемым стеклом — абсолютно не волновала почему-то. Мне было интереснее ходить на сейшены да целоваться с кем-нибудь по пьяни, чем вникать в эту ерунду.

— Доча, ты куда поступать хочешь? — спрашивала взволнованная мама.

— Да не знаю… — я и правда не знала, что ответить. Все эти учебные дела давно стали для меня чем-то несущественным и неинтересным, какой-то притворной игрой, не имеющей отношения к реальной жизни. Хотелось только как-то успокоить маму, ведь для нее вся эта фикция была почему-то безумно важна.

Но взять себя в руки никак не получалось, даже Василиса на этот раз не могла на меня повлиять: учеба давно уже заброшена, интереса к ней нет, смысла в ней я не видела. Я уже не могла вникнуть во многие предметы, там еще какие-то логарифмы — что за безумие? Химия и физика вообще казались какой-то ересью. Ладно, до экзаменов далеко, — обманывала себя я, — как-нибудь выкручусь. И ближе к весне забила на учебу окончательно. А тем временем у меня был реальный шанс вообще не получить аттестат — настолько плохи были дела в школе.

Как всегда, помог случай. Хотя тогда я не смогла бы назвать это везением — скорее несчастьем, ужасной и страшной ситуацией. Как непредсказуема жизнь! Нам никогда не дано понять — что плохо, а что хорошо, как то или иное событие повлияет на дальнейшую судьбу. Вот и мне тогда крупная неприятность сыграла на руку.

22

Я точно запомнила дату — восьмое марта. В честь праздника был организован очередной сейшен, который не хотелось пропускать. Я даже купила билет, чтобы попасть туда наверняка. Навела марафет, как следует: поставила ирокез, которым давно уже не щеголяла, подвела глаза, нацепила все эти напульсники и прочие атрибуты.

Но уже по дороге на мероприятие, в трамвае, у меня появилось какое-то нехорошее предчувствие, на ровном месте нарастала паника, даже затошнило. Я никак не могла понять, в чем дело. Ну откуда это волнение, будто в первый раз и никого там не знаю? Весело же будет, успокойся, — уговаривала я себя.

Списав крики интуиции на паранойю, я отправилась ко дворцу культуры, у входа в который уже столпились нефоры в ожидании начала мероприятия. С кем-то поздоровалась, с кем-то успела попить пива — вокруг были одни знакомые лица. Еще должна была подъехать Даша — школьная приятельница, фанатка ГрОба, которая посещала подобные сходняки крайне редко, а я должна была ее встретить.

Тут меня кто-то похлопал по плечу. Обернувшись, я увидела незнакомку быдловатого вида. Это была довольно крупная девушка (мне она показалась очень взрослой, хотя разница в возрасте была лишь год, как выяснилось позже), цивильно одетая, с крашеными рыжими волосами до шеи, нависающим носом с горбинкой и блядским, нагловатым взглядом.

— Привет, знаешь, кто я? — притворно приветливо поздоровалась она, но в голосе сквозило какое-то высокомерие, а взгляд стал хищным.

— Нет, а кто ты? — мне ее лицо было незнакомо.

— Я Альбина, тут все меня знают, — она старалась сохранять приветливый тон, а у меня ёкнуло сердце. Ее и впрямь все знали, о ней ходили легенды. Ну как же — любительница избивать беззащитных не могла остаться бесславной. Я уже заметила, как все вокруг притихли и начали украдкой поглядывать в нашу сторону.

— А, привет, много про тебя слышала, — я старалась говорить приветливо и непринужденно, не выдавая страха.

— Я про тебя тоже много слышала, ты же знаменитость, самая безбашенная, давно хотела познакомиться. Пойдем, поговорим немного, — продолжала эта рыжая «женщина», приобняв по-дружески и увлекая меня во двор.

Я уже понимала, что меня ждет — наверняка какие-нибудь разборки. Но из-за чего? Было страшновато, однако позорное бегство было просто невозможно. «Ну убегу я, а что потом? К тому же она вроде одна — может, просто поговорим и все будет хорошо? Я же ничего плохого ей не сделала, мы ведь даже не знакомы лично, что ей вообще от меня нужно?» — лихорадочно соображала я.

Когда она завела меня в глухой дворик, из неоткуда появилась ее подружка брюнетка (она мне чем-то напомнила певицу Алсу по виду, но может просто показалось) и еще четверо парней гоповатого вида. И тут я в панике поняла, что это конец, и деваться было некуда.

Первый удар в висок прилетел без всяких предупреждений, в качестве профилактики.

— Ах ты сучка, давно хотела тебе пизды дать, — злобно прошипела Альбина, лицо ее исказилось гневом. И тут же прилетело с другой стороны — от ее подружки-подсиралы.

— Девчонки, че я вам сделала, ну не надо! — взмолилась я. Ведь физическое насилие, все это унижение до сих пор было для меня самым страшным, что может произойти с человеком.

— Ах не надо, говоришь, — эти слова сопроводил новый удар, на этот раз в нос. Кровь хлынула, будто из крана. Никогда бы не подумала, что в носу бывает столько крови, — да такую блядину только так и надо.

Была ли я блядиной? Да, пожалуй. Для этого не обязательно заниматься сексом. Достаточно и простых поцелуев с кем попало по синьке, которые мне так нравились. Видимо, слава уже шла впереди меня.

Но я не видела в этом ничего плохого: никому не делала зла, никого не предавала и не обманывала, не воровала и не обижала людей. Наоборот, это было лишь удовольствие.

Я искренне верила, что в такой тусовке в порядке вещей должна быть фри-лав. А оказалось — как везде, любвеобильные девушки неугодны в любом обществе. Вот за насилие, за зверство — тобой будут восхищаться, уважать, а нерегламентированные проявления любви должны быть под запретом, за них наказывают, этого боятся.

Может, я успела пообжиматься не с тем парнем? Хотя, насколько мне было известно по слухам, Альбина могла избить кого-нибудь и просто так, ради самоутверждения. А повод найти всегда нетрудно — гопы это умеют. Она же была настоящей гоповкой, даже по внешности, хоть и появлялась изредка на ниферской тусовке. Это был для нее настоящий Клондайк безответных терпил.

Никто бы из тусовки не пошел против нее, она имела личную дворовую впрягу, что для простых неформалов — невиданная роскошь. Пока эти кобылы избивали меня, их дружки весело гоготали и подбадривали своих «ненаглядных женщин».

— Слышь, а может ей в рот нассым, хули она так вырядилась еще, — весело предложил один из них, пока я корчилась в кровавом снегу.

— Эта тварь еще панком прикидывается, — кровожадно скалилась Альбина, — вот мы с Леной с первого класса панки, хоть мы так и не одеваемся, но всегда себя так вели и так жили, — читала нотации эта озверевшая баба, продолжая наносить удары на пару со своей подружкой, пока их друзья весело скакали вокруг.

Самое дебильное, что в тот момент я опять винила во всем себя: сама виновата, ведь я шлюха и, похоже, ненастоящий панк — что позорнее всего. Чувство стыда, вины привычно пересиливали боль. Я как всегда ненавидела себя.

Не знаю, сколько это продолжалось. Казалось, конца-края не будет моим мучениям, мои мольбы их только веселили и раззадоривали еще больше. Все же садисты подустали и бросили меня в сугроб, приказав полежать, пока они не уйдут. А мне и так было тяжело встать.

Минут через двадцать я приковыляла обратно — ко входу во дворец культуры, толпа все еще стояла там, а этих зверей не было. Меня тут же обступили знакомые и стали с наигранным сочувствием расспрашивать, что случилось. На самом деле это было праздное любопытство зевак — они и так уже всё знали, им хотелось кровавых подробностей. Какой-то скинхед пытался вправить мне нос костяшками пальцев, еще кто-то прикладывал снег к ушибам, кто-то протянул пиво. Они ведь все видели, куда меня ведут! Почему никто ничего не сказал? А теперь притворяются неравнодушными. Но опять же мне было стыдно, что меня избили.

— Ну так ты на сейшен пойдешь? — спросил какой-то нифер, прикладывающий снег к шишке на моей голове.

— Да ну нахуй, я щас в травму лучше, — я старалась сдерживать отчаяние в голосе, оставаться невозмутимой, чтобы не позориться еще больше.

— А может, билет отдашь тогда? Тебе же он все равно не нужен! — с надеждой спросил он.