Жуков. Портрет на фоне эпохи - Лаша Отхмезури
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По всей вероятности, в полку Жукова, как и почти во всех частях Юго-Западного фронта, комитет был избран после распространения в войсках приказа Гучкова. «Во главе полкового комитета, – писал Жуков, – был большевик Яковлев (к сожалению, не помню его имени и отчества)». На следующий день из этого комитета прибыл офицер, предложивший избрать эскадронный солдатский комитет и, заодно, выбрать делегатов в полковой совет. Жуков был единогласно избран председателем солдатского комитета эскадрона и, вместе с одним поручиком и солдатом, стал делегатом в полковой комитет. В этом нет ничего удивительного. Георгий Константинович был унтер-офицером, уважаемым за храбрость и профессионализм. Он умел читать и писать, два Георгиевских креста должны были обеспечить ему хотя бы неофициальную поддержку офицеров. Он очень подходил на роль посредника между рядовыми и офицерами и наблюдателя за соблюдением положений приказа № 1. На пленарном заседании полкового комитета Жуков совершил свой первый шаг в политике: вместе с товарищами проголосовал за большевистскую платформу, предложенную солдатом Яковлевым. Что его побудило: идейная убежденность или же Яковлев оказался умелым оратором? Этот тип большевика, талантливого оратора и вожака масс, редко встречался на данном участке фронта. Единственный его представитель, отмеченный историками, – прапорщик Крыленко, будущий первый главнокомандующий Красной армией, избранный в это же самое время в комитет 11-й армии. Был ли таким же Яковлев, нам неизвестно. Жуков сообщает о нем только то, что в мае тот покинул полк, после чего власть в комитете перешла в руки меньшевиков и эсеров.
Единственная программа: вернуться домой!
Неизвестно, чем занимался унтер-офицер Жуков между маем и октябрем. Он ни словом не упоминает о наступлении, начатом Юго-Западным фронтом 1 июля. Организованное военным министром и одним из самых влиятельных членов Временного правительства, Керенским, оно через неделю завершилось полным крахом. Но военное фиаско также было и политическим фиаско. Партии (меньшевики, эсеры, либералы) и институты (Временное правительство), настаивающие на продолжении войны, стали в глазах народных и солдатских масс врагами. Большевики же, выступавшие против этой авантюры, напротив, усилились благодаря своему лозунгу: «Мира и земли!» В июле начинается разложение армии. Счет дезертиров пошел на десятки тысяч, а в августе уже на сотни тысяч. Ни о чем из этого Жуков не упоминает. Однако он видел, как его сослуживцы, крестьяне по происхождению, толпами бросали фронт, грабили склады, захватывали поезда, устраивали еврейские погромы, грабили проезжающих и прохожих. О чем он думал, как воспринимал тот хаос, в который погружалась страна в сентябре, после того как германские войска, возобновив наступление, овладели Ригой (21 августа) и Восточной Галицией? Мы этого не знаем. И этот большой пробел в его «Воспоминаниях» позволяет предположить, что летом 1917 года унтер-офицер Жуков, как и миллионы других русских солдат, по собственной инициативе решил отдохнуть от войны и революции. Похоже, он, как и его товарищи, думал только об одном: поскорее вернуться домой. Но мы не сомневаемся, что разложение армии и вызванное им последующее падение существующего режима произвели сильное впечатление на молодого унтер-офицера, и он не раз вспоминал эти дни летом и осенью 1941 года.
7 ноября 1917 года большевики всего за двадцать один час произвели переворот, отдавший в их руки власть в Петрограде. Жуков все еще находился под Балаклеей, когда узнал об этом событии. В своей автобиографии в 1938 году он заявил: «Участие в октябрьском перевороте выражал в том, что эскадрон под руководством комитета встал на платформу большевиков и отказался „украинизироваться“». Он добавлял, что офицеры-украинцы, симпатизировавшие Симону Петлюре и его гайдамакам, искали его, чтобы расправиться, поэтому ему пришлось несколько недель прятаться в Балаклее и Лагери. Представляется неправдоподобным, чтобы Жуков стал таким активным большевиком, что даже навлек на себя ненависть украинских националистов. По датам вроде бы все совпадает. Петлюра действительно в мае 1917 года стал главой Украинского генерального войскового комитета, первые его вооруженные формирования появились в окрестностях Харькова в июле, после провала наступления Керенского и провозглашения киевской Центральной радой независимости Украины. Националисты стали действовать более агрессивно после большевистской Октябрьской революции и действительно захватывали оружейные склады бывшей императорской армии. Тогда гайдамаки, захватившие власть на Украине, разоружали и арестовывали кавалеристов из эскадрона Жукова.
Что же такое совершил младший унтер-офицер Жуков, чтобы его посчитали опасным большевиком, которого следовало нейтрализовать? Активно противодействовал в мае попыткам меньшевиков и эсеров установить контроль над его комитетом? Он об этом не упоминает. Срывал в июне подготовку к наступлению Керенского, выполняя тем самым установку Ленина на поражение собственной страны? И об этом ни слова. Разъяснял товарищам контрреволюционность выступления нового Верховного главнокомандующего Корнилова в сентябре? Полное молчание. Жуков ничего об этом не рассказывает, потому что ничего такого не делал. Нет никаких подтверждений его большевистской деятельности, о которой он писал в многочисленных автобиографиях на протяжении всей своей военной службы. Более вероятным представляется то, что он сидел тихо, наблюдая за развитием событий, о которых имел лишь частичное и весьма смутное представление. В ноябре Жуков вместе с его товарищами будет демобилизован эскадронным комитетом, членом которого он, как кажется, все еще являлся.
В середине 1960-х годов отставной маршал дал интервью писателю и бывшему военному корреспонденту газеты «Красная звезда» Константину Симонову. Он довольно свободно – по советским меркам – рассказывал Симонову о политической неустойчивости и даже смятении унтер-офицера Жукова в 1917 году. «Я иногда задумываюсь над тем, почему именно так, а не иначе сложился мой жизненный путь на войне и вообще в жизни. В сущности, я мог бы оказаться в царское время в школе прапорщиков. Я окончил в Брюсовском, бывшем Газетном, переулке четырехклассное училище, которое по тем временам давало достаточный образовательный ценз для поступления в школу прапорщиков. Когда я, девятнадцатилетним парнем, пошел на войну солдатом, я с таким же успехом мог пойти и в школу прапорщиков. Но мне этого не захотелось. Я не написал о своем образовании, сообщил только, что кончил два класса церковноприходской школы, и меня взяли в солдаты. Так, как я и хотел. […] Нельзя сказать, что я был в те годы политически сознательным человеком. Тот или иной берущий за живое лозунг, брошенный в то время в солдатскую среду не только большевиками, но и меньшевиками, и эсерами, много значил и многими подхватывался. Конечно, в душе было общее ощущение, чутье, куда идти. Но в тот момент, в те молодые годы можно было и свернуть с верного пути. Это тоже не было исключено. И кто его знает, как бы вышло, если бы я оказался не солдатом, а офицером, если бы кончил школу прапорщиков, отличился в боях, получил бы уже другие офицерские чины и к этому времени разразилась бы революция. Куда бы я пошел под влиянием тех или иных обстоятельств, где бы оказался? […] Тогда, в самом начале, если бы моя судьба сложилась по-другому, если бы я оказался офицером, кто знает, как было бы. Сколько искалеченных судеб оказалось в то время у таких же людей из народа, как я…»[58]
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});