Доктор Есениус - Людо Зубек

Жена Мыдларжа была очень горда приходом двух ученых. Она вытерла краем передника стулья, которые им предложила, и всячески старалась угодить гостям.

Есениус окинул ее взглядом. Это была молодая женщина удивительной красоты. Хотя красота ее не бросалась сразу в глаза. Но, если каждая красавица использует свою красоту как оружие, которым она завоевывает сердца мужчин или хотя бы привлекает к себе их внимание, Катарина Мыдларжова выглядела женщиной совсем иного склада: во взгляде ее скрывались какая-то затаенная робость и страх. Страх перед людьми. Она чувствовала себя среди них, как робкая лань, которую за каждым кустом поджидает опасность. О нет, ей не нужно было бояться, что на ней остановит свой взгляд какой-нибудь навязчивый кавалер. Нет, женой палача брезговали даже самые безобразные. А появляясь среди людей, она должна была держаться от них подальше. Не дай бог, если бы она кого-нибудь задела или кто-нибудь случайно прикоснулся к ней. Грубое ругательство было наименьшее, что ожидало ее за такую дерзость.

И теперь, предлагая гостям стулья, она с опаской поглядывала на них — как бы Они не ответили ей грубостью.

Но Есениус только улыбнулся и сел. Его примеру последовал Залужанский.

— Возможно, мы вспугнем ваш сон, — шутливо сказал Есениус, чтобы рассеять ее робость. — Весьма вероятно, что мы всю ночь будем здесь хозяйничать с вашим мужем. Вы не будете на вас сердиться?

Она благодарно улыбнулась, когда Залужанский перевел ей слова Есениуса, и быстро ответила, что будет спать с детьми в большой горнице и что у нее крепкий сон — работа не помешает ей. А дети спят так крепко, что их можно украсть во сне.

Они еще немного посидели, поговорили с хозяйкой о ее детях, затем Есениус обернулся к Мыдларжу:

— Начнем?

Палач молча кивнул и повел своих гостей в сени, где в котле уже начала закипать вода. У стены был поставлен большой дубовый стол.

— Не потребуется ли нам помощь кого-нибудь из моих людей? — Мыдларж вопросительно посмотрел на Есениуса. — Они живут в каморке в конце двора.

— Пожалуй, мы и сами справимся, — ответил Есениус. — С ними, конечно, дело пошло бы быстрее, но мне не хочется, чтобы о нашей работе знало больше людей, чем нужно. Или, может быть, вы уже сказали им об этом?

Мыдларж нахмурился.

— Людям нашего ремесла несвойственна болтливость, — ответил он с упреком. — Вам нечего бояться, от нас никто ничего не узнает.

Есениуса это объяснение успокоило.

Началась страшная стряпня. Есениус и Залужанский с палачом Мыдларжем вываривали в котле части расчлененного трупа, бывшего еще недавно предметом публичного анатомирования.

Двери были заперты; окон в сенях не было. Только около дверей было прорублено маленькое окошечко, которое Мыдларж заткнул тряпками, чтобы любопытные не могли увидеть с улицы, что делается внутри.

Работа в тесных сенях их изнуряла. Было душно, воздух был насыщен горячим паром и неприятным запахом.

Есениус вынул из сумки, которую принес с собой, бутылку паленки и, спросив у Мыдларжа, который час, предложил выпить. Все охотно согласились.

— Нам еще не раз придется приложиться к этой бутылке, чтобы выдержать до конца, — усмехнулся доктор, снимая обшитый кружевами камзол.

Залужанский и Мыдларж также сняли камзолы и засучили рукава рубашек. Палач подложил под котел сухих дров, чтобы вода все время кипела.

Мыдларж оказался весьма толковым помощником. Он с первого слова понимал желания ученых и выполнял их с большой точностью.

Прежде всего они очистили грудную клетку; в трепещущем свете факела, горевшего в железном подфакельнике на стене, все ребра отливали молочной белизной.

— Вы сможете разобраться, где какая кость должна быть? — спросил палач.

— Я знаю все кости, из которых состоит человеческий скелет. И сейчас пишу книгу о костях.

Все были погружены в работу, когда их прервал несмелый стук в дверь.

Мыдларж вытер руки о фартук и спросил:

— Кто там?

— Это я, Бета Голубова. Я хотела бы попросить у вашей жены каких-нибудь трав.

Голос был свежий. Он явно принадлежал молодой девушке. И, должно быть, смелой, если она отважилась отправиться ночью в дом палача.

— Жена уже спит. Против какой болезни тебе нужны травы?

Ответа не последовало. Мыдларж повторил вопрос.

Бета ответила смущенно:

— Пустите меня хотя бы в сени. Там я вам все расскажу

Есениус быстро обернулся, чтобы дать Мыдларжу знак не пускать девушку, но палач и не собирался открывать дверь поздней посетительнице.

— Если тебе нужен ласкавец, то ты пришла напрасно. У меня нет при себе ни одного пучка. За ним нужно лезть на чердак, а ночью это не годится. Приходи завтра.

За дверью послышался глубокий вздох, а затем вопрос, в котором звучало разочарование:

— Ни травинки при себе нет?

— Нет, Бета, ни травинки. Придется тебе прийти как-нибудь в другой раз. Может быть, твой милый вернется к тому времени и тебе не потребуется ласкавец.

Они слышали, как тихие девичьи шаги удалялись от дома, потом до них донесся отдаленный собачий лай.

— Паршивая девчонка! — проворчал Мыдларж и снова взялся за работу.

В этот момент дверь горницы отворилась, и на пороге показалась Мыдларжова.

— Ты еще не спишь, Катка? — удивился Мыдларж.

При взгляде на кости, разложенные на столе, глаза Катарины широко раскрылись, но она ни одним словом не выдала своего удивления. Жена палача должна быть готова ко всяким сюрпризам.

— Я пришла спросить, не нужно ли будет чего, а то я собираюсь прилечь.

Мыдларж не ответил, но вопросительно посмотрел на Есениуса.

Есениус поблагодарил жену палача за все и сказал, что ее помощь не потребуется. Но все же они благодарны ей за заботу, так как уже довольно устали и небольшой отдых им не помешает. Сейчас Есениус придёт немного посидеть в горнице, только хорошенько умоется и наденет камзол.

Залужанский поддержал это предложение.

— Если вы еще не совсем во власти сна и посидите с нами несколько минут, мы будем этому очень рады, — добавил Есениус с улыбкой.

Лицо Мыдларжовой просветлело. Да и муж ее ожил. Было видно, что слова ученых приятно прозвучали и для его слуха. Ах, боже мой, ведь это так приятно, когда палач может хоть на мгновение почувствовать себя человеком!

У них уже болели ноги, и они с большим удовольствием присели. Сколько могло быть времени? Вероятно, полночь, но Есениус не интересовался этим. Оставалось еще много дела. А сейчас им просто хотелось несколько минут посидеть, чтобы затем с новыми силами взяться за работу.

— Жизнь у вас, однако, достаточно разнообразная, — заговорил Залужанский, увидев, что глаза хозяйки перестали слипаться и сон как рукой сняло.

Мыдларжова едва сдерживала волнение при разговоре с такими важными особами. Правда, беседу вел в основном ее муж.

— Если говорить обо мне, то я не могу пожаловаться — работы пока хватает, — горько усмехнулся Мыдларж. — Но моя Катарина другое дело. Правда, забот у нее немало, но что это за заботы! Бабьи — все больше по хозяйству. Печалится она, что не с кем ей потолковать о разных пустяках, о каких любят болтать женщины.

Есениус задумался о том, как должна быть тяжела участь этой женщины, красота которой подобна красоте цветущей крапивы: никто ее не заметит, никто по ней не затоскует.

И тем не менее в этой отрешенности от мира была и своя хорошая сторона: она сблизила супругов. Они поняли, что им не у кого искать защиты, ни от кого они не дождутся помощи, и поэтому старались сделать друг другу жизнь настолько приятной, насколько это было возможно в их трудном положении. Но крепче всего их объединяли дети — три сына, которых ожидала та же участь, что выпала и на долю отца: сперва они будут его подручными, а после его смерти один из них займет его место.

— Да, действительно, у вас незавидная жизнь, — задумчиво сказал Есениус.

— Живем тут, как в изгнании, — вздохнул Мыдларж. — Но что делать? У каждого свой крест…

Внезапно любопытная мысль мелькнула в голове у Есениуса: как может относиться этот человек к другим людям?

— Скажите, пан Мыдларж, вы, должно быть, ненавидите людей? Ведь они так жестоки по отношению к вам…

Мыдларж поморщился, как будто хотел спугнуть назойливого комара или прогнать неприятную мысль. Во взгляде его жены снова появился испуг, который делал их похожими на глаза серны.

Есениус почувствовал, что коснулся больного места в душе Мыдларжа.

— Никто еще меня не спрашивал о таких вещах. И я никогда не думал об этом. Человек не любит думать о неприятном. Скажу откровенно, ваш вопрос застал меня врасплох, и я не знаю, смогу ли как следует на него ответить. Но попробую. — Он провел ладонью по лицу, как будто хотел привести в порядок мысли, затем продолжал: — Вы хотите знать, ненавижу ли я людей за то, что они мной пренебрегают… Думаю, что на это нельзя ответить одним словом. К вашему сведению, я взялся за это грязное ремесло добровольно.