Внешнеполитическая программа А. Л. Ордина-Нащокина и попытки ее осуществления - Борис Флоря

Из этих текстов следует, что после отказа гетмана участвовать в походе Яна Казимира 1663/4 г. в Москве его стали рассматривать как политика, выступающего за заключение мира между Россией и Речью Посполитой. Речь шла на этом этапе, по-видимому, прежде всего о том, чтобы с помощью Любомирского воздействовать на общественное мнение Речи Посполитой, чтобы магнаты и шляхта заставили королевский двор согласиться на заключение мира с Россией.

О том, что происходило в последующее время, достаточно ясных свидетельств не имеется. П. Марселис смог приступить к исполнению своей миссии лишь после приезда в Вену в июне 1665 г. Помимо П. Марселиса, предпринимал попытки установить с ним связь и Воин Нащокин. В письме отцу от 12 мая 1665 г. из Вены он писал, что ждет ответа Любомирского на свои письма и с этим ответом поедет к царю[380]. Однако получил ли он какой-либо ответ, неизвестно, а само его письмо П. Марселис доставил отцу лишь в марте 1666 г.[381] Петр Марселис сообщил А. Л. Ордину-Нащокину о своем намерении послать с грамотами своего сына Леонтия (Леонарда). В своем письме Ю. А. Долгорукому А. Л. Ордин-Нащокин писал, что хорошо бы, чтобы «ближние бояре единомысленно» дали ему указания, «что говорить с Москвы»[382]. Необходимость в посылке новых указаний, как представляется, была связана с тем, что к началу лета 1665 г. Е. Любомирский, получивший средства у австрийского императора, набрал войско и стал у границ Речи Посполитой. Это означало начало вооруженного мятежа («рокоша»), направленного против короля и его советников. О том, каковы могли быть эти указания, позволяет судить сообщение секретаря Любомирского Б. Пестшецкого о своей беседе с П. Марселисом в Вене в июне 1665 г. П. Марселис передал ему царскую грамоту и обещал от имени царя помощь людьми и деньгами[383]. До прямой встречи Любомирского с представителем царя – сыном П. Марселиса Леонтием – дело дошло лишь к концу 1665 г.[384] К этому времени в отношениях между Россией и Речью Посполитой произошли значительные перемены.

Первая половина лета 1665 г. стала, по-видимому, в Москве временем серьезных раздумий над тем, как действовать в новой непростой ситуации. Григорий Богданов всё не возвращался из Польши, и было неясно, могут ли и когда начаться мирные переговоры. Тем временем в Польше разгоралась, принимая все более широкие масштабы, гражданская война. Следует ли, воспользовавшись положением, ускорить мирные переговоры, добившись мира на приемлемых для русской стороны условиях, или, наоборот, начать активные военные действия? Некоторые данные говорили в пользу второго решения. Как уже упоминалось, сейм конца 1664 г. был сорван сторонниками Любомирского, сорван был и следующий сейм в марте 1665 г. Следовательно, не были приняты решения о сборе налогов на выплату жалованья войску. Литовское войско, не получившее жалованья, не хотело нести службу[385]. Весной 1665 г. действия русских войск были успешными. Ряд литовских отрядов был разбит, русская армия заняла Оршу[386].

Как представляется, отголосок таких споров можно обнаружить в письме А. Л. Ордина-Нащокина, отправленном к царю в начале июля[387]. В письме А. Л. Ордин-Нащокин решительно не советовал посылать «ратных людей» в Смоленск для развертывания военных действий и просил вызвать его в Москву, где он покажет, как можно добиться своих целей «мирным промыслом, а не ратми»[388]. Вызова в Москву псковский воевода не получил. Тогда он обратился к царю с новым письмом. Зная, что Г. Богданов еще не вернулся из Польши и мирные переговоры не начались в назначенное время, он предлагал проявить инициативу и снова сообщить в Варшаву о желании начать мирные переговоры. Он выражал готовность отправиться в Динабург (Борисоглебов) «для… скорых обсылок с польскими и литовскими комиссары». И он снова советовал не начинать военных действий[389].

Неизвестно, насколько подействовали на царя Алексея Михайловича советы Ордина-Нащокина, но летом 1665 г. русские войска не предприняли крупных военных операций ни в Белоруссии, ни на Украине. Гетман И. М. Брюховецкий летом 1665 г. был приглашен в Москву, чтобы подписать соглашение, усиливавшее позиции русской власти на территории гетманства. Для последующих решений русского правительства важное значение имели материалы миссии Г. Богданова, вернувшегося в Москву в августе 1665 г.

Отправившись в путь в марте месяце, дьяк лишь в мае добрался до Варшавы. Переговоры, затянувшиеся почти до 10 июня, оказались безрезультатными: не удалось ни договориться о приглашении посредников, ни заключить соглашение о временном прекращении военных действий[390]. Однако приезд русского посланника послужил толчком для политической элиты Речи Посполитой, чтобы обратиться к вопросу об отношениях Речи Посполитой с Россией и принять решения, определяющие характер ее политики по отношению к этому государству.

В своем исследовании 3. Вуйцик четко обрисовал главные черты той международной и внутриполитической ситуации, в которой эти решения принимались[391].

К этому времени стали нереальными надежды на заключение союза между Речью Посполитой и Швецией.

Посылка М. Пальбицкого в Варшаву была выражением реакции шведских политиков на итоги русско-шведских переговоров на р. Плюсе. На переговоры, происходившие в условиях, когда начался поход войск Яна Казимира на восток, в Стокгольме возлагали большие надежды. Перед началом переговоров А. Эберс убеждал шведских комиссаров, что русские пойдут на уступки, так как их положение тяжелое, войска терпят неудачи на фронтах, население недовольно новыми налогами, в казне денег нет, и на чеканку монет используется серебряная утварь[392]. Однако эти ожидания не оправдались. Русские представители не только не приняли шведские требования об условиях торговли, но и представили развернутые встречные контрпретензии[393], а требование о «компенсации» было отвергнуто в резкой форме[394]. По окончании переговоров в январе 1664 г. Алмаз Иванов снова заявил Эберсу, что это требование неприемлемо[395]. Переговоры были прерваны без открытого разрыва, но и без какой-либо договоренности о времени их возобновления.

Шведский план имел свои слабые стороны. Члены риксрода рассчитывали добиться своих целей с помощью угроз[396], военных демонстраций в пограничных районах (устройство смотров, приведение в готовность артиллерии, укрепление пограничных крепостей и др.) и некоторых других мер давления (например, задержка в Кокнезе артиллерии, которую следовало вернуть по условиям Кардиского мира)[397]. Чтобы показать русской стороне серьезность своих намерений, шведские власти предписали в конце весны 1663 г. своим купцам в Новгороде перестать заключать торговые сделки и спешно выехать из Новгорода со всем своим товаром[398].

Однако шведские власти не могли отрезать Россию ото всех источников информации, и был риск, что партнер на переговорах узнает, что в действительности в Швеции серьезно не готовятся к войне. Так и случилось. Соответствующие сведения поступали в Москву даже от иностранных офицеров, выезжавших на русскую службу. Так, приехавший в Россию из Швеции весной 1663 г. порутчик Яков Нильссон сообщал в Посольском приказе, что «свейского… войска в собранье при нем нигде не было»[399]. Для царя и его советников особое значение должны были иметь сообщения подьячего Посольского приказа Ивана Остафьева, ездившего летом 1663 г. в Швецию с царскими грамотами. Он сообщал, что «ратных… людей у свейского короля в зборе нигде нет кроме того, что в Финской земле, которые всегда там живут»[400]. Значение имели и его сообщения, что шведы требуют съезда по инициативе шведского посланника Конрада фон Барнера, убедившего советников короля, что в России тяжелое положение, «от царского величества отступили астараханцы и казанцы» и король «за торговые убытки возмет на царском величестве многую казну, миллионов 10 золота». Если бы не обещания Барнера, шведы и не стали бы требовать съезда, а уладили бы спорные вопросы «через порубежных бояр и воевод и губернаторов»[401]. Шведский резидент А. Эберс, сумевший (возможно, с помощью Котошихина) получить текст донесения И. Остафьева[402], с огорчением сообщал в Стокгольм, что, ознакомившись с этим документом, царь предписал своим представителям занять твердую позицию и не идти на уступки[403].

По-видимому, по окончании переговоров на р. Плюсе поведение шведской стороны на этих переговорах и другие шаги шведских властей стали предметом обсуждения в окружении царя. Отголоском этого обсуждения может служить сохранившаяся среди документов Посольского приказа анонимная записка под заголовком «Иноземцы сказывали в розговорех тайно»[404]. Знакомство с ее содержанием говорит о том, что ее автором был, по-видимому, А. Л. Ордин-Нащокин, который по своему обычаю под видом передачи полученной от «иноземцев» информации излагал во многом свои собственные соображения о политике шведских властей. Все военные меры, которые предпринимаются в пограничных районах, предпринимаются, – доказывал он, – только для того, чтобы оказать давление на русских послов: «и они в то время уступят, что им будет надобно». Чтобы противодействовать этому, следует прибегнуть к аналогичным мерам, собрать войска на границе «и в то время и они учнут остерегатца», тогда и на переговорах «чаять бы зделать мочно, что годно». Все свидетельства указывают на то, что в Швеции сами опасаются войны с Россией («от войны московских людей страшны»). К тому же Швеция оказалась вовлеченной в конфликты, разгоравшиеся на западе Европы. С началом войны между Англией и Голландией английское правительство требует помощи в соответствии с договором о союзе между странами. На запад уже отправлена шведская эскадра, а вслед за ней последуют сухопутные войска.