Земля обетованная - Дэвид Хьюсон

Чернокожий парень свирепо уставился на меня.

— Один человек сказал, что на байке позади тебя сидел кто-то еще.

— Этому человеку нужно проверить зрение. Я не выходил из тюрьмы двадцать три года. Сколько, по-вашему, у меня здесь друзей?

— Ничего, — пробормотал Маккендрик. — Снова ничего. Одно и то же…

Вид у него был разъяренный. На его пути возникло препятствие, и такая ситуация была ему в новинку.

— Может быть, — предположил чернокожий парень, — они его все еще ищут. Давайте его прикончим, да и дело с концом.

Маккендрик обхватил руками голову и выругался виртуознее, чем уличный хулиган четверть века назад. Я не слишком часто вращался в кругах миллионеров, но таких слов от них не ожидал.

— Господи, — простонал Маккендрик. — Меня окружают одни идиоты. Он знает, придурок. Я немного трахался с его женой. Может, поэтому он и не хочет делиться.

Я поерзал в веревках. В голове было пусто: ни страха, ни гнева.

— Если пояснишь, что я должен знать… — сказал я.

— Мириам взяла то, что было для меня важно, — сказал Маккендрик. — Я хочу это вернуть.

— И что это?…

Маккендрик вздохнул.

— Вколи ему, — сказал он очкастому доктору. — Я не могу больше возиться с этим подонком. Мне надо успеть на открытие школы. На половину пятого у меня назначена встреча в рекламном агентстве. Это дает мне окно в час сорок пять минут. Постарайся, чтобы он его заполнил.

От травы исходит чудесный свежий запах. Это награда мне за утомительную работу по подстриганию газона. Рики бегает по саду, гоняя мяч. В ветвях яблони кто-то сидит. Может, кот, а может, более крупное животное.

Я присматриваюсь. Существо похоже на птицу, серую и бесформенную, с длинным острым клювом и очками без оправы. Из-за стекол на меня смотрят два холодных черных глаза. В лапах птицы зажат шприц. От шприца, через цветочную клумбу с аккуратными рядами лилий и белых роз, тянется провод к ножке стола и дальше к моей руке.

Птица слушает. Я знаю, что она может услышать.

В моих венах кипит кровь. Мозг мчится со скоростью миллион миль в час, отыскивает что-то, копается в поврежденной памяти.

— Не обращай на него внимания, — сказала Мириам.

На ней просторное алое платье, и это странно, потому что сейчас день. Руки загорели больше обычного. Ее лицо выглядит усталым, на щеках морщинки.

— Тебе легко так говорить. Ты мертва. Или только мне подыгрываешь. А может, и то и другое.

Она улыбается. Такую печальную улыбку я у нее редко видел.

— Знал ли я тебя по-настоящему? — спрашиваю я.

— Как ты можешь это говорить? Мы с тобой семь лет женаты.

— А последние несколько месяцев ты трахалась с городским чиновником. Я его оштрафовал в Сент-Килде за то, что он охотился за проституткой.

Она складывает на груди руки и окидывает меня холодным разочарованным взглядом.

— Ты меня лучше о другом спроси. Эти два факта — чистое совпадение. Надеюсь, ты понимаешь. Все дело в тебе.

Ее руки выглядят тоньше, чем я помню. На них следы. Царапины. Руки кажутся старыми и нездоровыми.

— Что ты хочешь сказать? — с обидой говорю я. — Я как раз и спрашиваю. Спрашиваю о нас. Ведь мы с тобой женаты.

Я смотрю на Рики. Но он вовсе и не Рики. Его черты размыты и незнакомы. Это просто слегка окрашенная тень, бегающая по подстриженной траве. Он похож на мультяшного персонажа.

— И все остальное, — добавляю я.

Она убирает с груди руки. Дотрагивается до меня. Я вижу, но самого прикосновения не чувствую.

— Нет, Бирс. Я не это имела в виду. Я говорила только о тебе. Ты же и сам понимаешь?

— Немного.

Частично я понимаю то, что она хочет сказать. Я уже не в саду на Оул-Крик, не в 1985 году. Я на чердаке дома Шелдона Седжвика. Он в двух ярдах от меня, возможно, мертвый. Рядом со мной человек в очках без оправы, похожий на птицу. Он колет мне в руку какой-то наркотик, чтобы я вспомнил то, что исчезло в день гибели жены и Рики. Их убили Фрэнки Солера и Тони Моллой, возможно, по приказанию Кайла Маккендрика, хотя кто знает?

Может, существо в очках без оправы — это Мириам. Впрочем, нет, вряд ли. Скорее всего, она — часть меня, и она задает мне вопросы обо мне. Она бросает их в темную яму моей памяти, пытаясь найти ответы. Очкастый доктор хочет достать их из меня с помощью иглы и наркотика.

— Я думал, что понял бы, — говорю я.

— Понял бы что?

— Что у тебя роман на стороне.

— Ох уж эти копы, — пожимает она плечами. — Ты столько времени проводишь, вглядываясь в жизни других людей, что не замечаешь, что творится у тебя под носом. Ты так мало бываешь дома, Бирс. Ты об этом даже не задумывался, я знаю. Понимаю, ты не специально пренебрегал мной. Но тебя не было. Дни и ночи.

Я пытаюсь сжать ее руку, стараюсь понять, сохранила ли она тепло.

— Итак, ты ходила в бар «Сестра дракона».

— И в другие места — тоже.

— Где в это время был Рики?

Она смотрит на мальчика. В этот момент он — мой сын. Наш сын. Я вижу это в его лице.

— Он мечтал увидеть пингвинов, — говорит она спокойно. — Мечтал…

— Они умеют летать.

Рики неожиданно попадает в фокус. Голос, правда, не его. Это мой голос, он исходит из юного невинного рта, и я чувствую себя ужаснее, чем за всю свою долгую жизнь. Я словно украл дыхание из легких моего ребенка и поместил туда свое.

— Они могут летать, я знаю.

— Пингвины, — говорит Мириам с интонацией учительницы, которой она когда-то была, — не могут летать. Мы говорили об этом сто раз.

— Это только потому, что ты их не видела… — возражает Рики, а может, я.

— У них слишком короткие и толстые крылья, — говорит Мириам. — Существуют физические законы, и то, что ты их не видел, не означает, что они могут летать. Разве только в земле обетованной. Здесь этого нет. Так устроен мир. Это…

Она смотрит на меня. Зрачки ее глаз черны, словно бездонные пруды.

— Их удерживает гравитация. Копы не преуспевают в жизни. Пингвины не летают. Дети верят фантазиям, пока не узнают правду. Затем они превращаются в нас.

Она машет Рики, чтобы тот ушел.

— Есть такие люди — бэби-ситтеры. По-моему, я тебе о них говорила.

— Значит, пока Рики был с бэби-ситтером, ты трахалась с человеком по имени Кайл Маккендрик? Не понимаю.

— Да, — произносит она ровным голосом. — Не понимаешь. Я это сознаю.

— Я так и не понял? Ни разу?

Мириам закрывает глаза. Теперь это точно она, даже если на самом деле она соткана из воспоминаний, разбуженных очкастым доктором и его ассистентом, мистером Наркотиком.

— Да, ты так и не понял.

— Но я узнал, верно? В тот вечер, когда… все случилось. Ты мне тогда сказала.

— Думаю, да.

В моей памяти нет ничего, что поддержало бы вопрос, который я задаю:

— И мы подрались? Ты стала драться со мной, а не наоборот. Поэтому они нашли мою кожу под твоими ногтями?

Мне очень нужно это знать. Она понимает это и молчит.

— Почему?

Это говорю не я. Это спрашивает то существо под деревом. В его голосе звенит металл. Если бы я мог двинуться — провод, идущий из шприца в мою руку, удерживает меня на месте, — то я бы встал и свернул эту толстую, покрытую перьями шею, не обращая внимания на длинный острый клюв.

— Что «почему»? — спрашивает она у меня, а не у человека-птицы.

— Почему мы подрались? — вмешиваюсь я, потому что это мой сон, а не его. — Из-за Маккендрика?

— А ты как думаешь, Бирс? Как бы ты среагировал, если бы подумал, что я сплю с другим мужчиной? Что, возможно, я полюбила другого человека?

Она очень ясно дает мне почувствовать разницу. Это меня удивляет. В любом случае я пришел бы в отчаяние. Я бы сидел там, у побитого деревянного стола, смотрел бы на сад, хотел бы вернуть все с начала, искал бы способ все исправить.

У меня до Мириам были женщины, но ни одна из них не стала такой близкой. Она была… единственная. Мне казалось, что она испытывает ко мне такие же чувства. Я ошибаюсь, но даже сейчас, когда я знаю, это ничего не меняет. Если ты выбираешь любовь, то никакая это не любовь. Что еще можно сказать?

— Где ты это спрятала? — каркает человек-птица.

— Спрятала что? — спрашивает она.

— Ты знаешь.

Она смотрит на меня, и мы говорим в один голос:

— Знаю?

Что-то происходит в моей руке. В отверстие врывается холодный химический поток. В затылке что-то звенит — то ли колокол, то ли шмель. Звучит одна нота, звук, который я не узнаю.

— Ты знаешь, — повторяет серая очкастая птица.

— Скажи мне, — прошу я Мириам.

В ее глазах слезы. Это не горе. Гнев. Она гневается сама на себя.

— Я не верю в привидения, Бирс. Ты — тоже. Подумай об этом. Либо ты понимаешь, либо нет. Некоторые вещи ты можешь делать только сам.

— Тогда помоги мне.

Она пожимает плечами.

— Как?

Она берет в свои руки мои пальцы, крутит их. У нее и раньше была такая привычка.