Раскаленная душа - Элизабет Хардвик

— Но я думал…

— Что ты думал, Кевин? Что доктора склеят меня по кусочкам и я снова стану как новенькая? Что вернется прежняя Линда Баффин? — Она покачала головой и с отвращением подняла глаза на Кевина. — Не потому ли ты вдруг решил вернуться в мою жизнь? Решил, что, раз я снова запела, все опять может быть как прежде?

— Я думал, твое появление на сцене означает, что, по крайней мере, физически ты теперь в форме, — медленно проговорил он.

— Что ты хочешь этим сказать? — Линда чувствовала, как к ней постепенно возвращаются силы. Она поняла, что уже готова преодолеть небольшое расстояние до машины. — Неужели ты надеешься, что можно сделать вид, словно последних трех лет не было вовсе? — От возбуждения она говорила все громче. — И теперь, когда, как ты выражаешься, я снова в форме, мы как ни в чем не бывало продолжим выступать вместе?

— Линда, ты, как всегда, все упрощаешь.

— А ты, как всегда, увиливаешь! Как же, у несравненного Кевина Дарнелла есть неписаное правило: никогда не отвечать на вопрос прямо — на всякий случай, чтобы его ни в чем нельзя было уличить. Да, к своему теперешнему состоянию я шла три года. Чем все это время занимался ты, я понятия не имею. — Заметив, что он собирается что-то сказать, Линда поспешно добавила: — И, честно говоря, не желаю знать. Меня больше не интересует, как ты живешь и чем занят.

В эти годы Линда намеренно избегала думать о Кевине. Зачем понапрасну терзать себя, размышляя, с кем он. Однако в последние две недели ей стало гораздо труднее гнать от себя непрошеные мысли: теперь не нужно было даже гадать, кто его последняя любовница. Стоило девушке только представить Кевина с красивой молодой актрисой, как все в ней переворачивалось от боли.

Нет, она не хочет ничего знать, иначе просто сойдет с ума!

— С чего это тебя вдруг заинтересовало, как я жила эти годы?

— Перестань! — отрезал он.

— Почему же? Или тебе невыносимо слушать…

— Да, невыносимо! — произнес Кевин с неожиданной яростью. Он стиснул челюсти, и Линда заметила, как задергались желваки на его скулах.

— Какая чуткость! — поддела она. — Только не надо говорить, что у тебя все-таки есть сердце, — Линда покачала головой. — Трудновато в это поверить.

— Конечно, черт возьми, у меня есть сердце! — проскрежетал он. — Я же полюбил тебя…

— И бросил, — напомнила Линда. Помолчав, она задумчиво добавила: — Нет, пожалуй, это не совсем так. На самом деле ты никогда по-настоящему меня и не любил.

Кевин тяжело вздохнул и на миг закрыл глаза.

— Это неправда, — проговорил он печально, — и ты сама об этом знаешь. Я тебя любил, я жил ради тебя. Все изменилось только после катастрофы…

— Разумеется, изменилось! Как же иначе — ведь я больше не могла ходить!

— Я не это имел в виду.

Линда едва справлялась со своими эмоциями.

— Позволь напомнить, у меня были сломаны обе ноги и поврежден позвоночник. Я больше не могла петь с тобой дуэтом, ходить на приемы… Короче говоря, перестала быть подходящей женой. — Последние слова она выговорила с трудом — воспоминания о том, с какой легкостью Кевин нашел ей замену, все еще причиняли ей боль.

Как же ей тогда хотелось, чтобы он обнял ее, хотя бы просто взял за руку…

За месяцы, которые она пролежала в больнице, закованная в гипс, да и потом, дома, девушке трудно было смириться с тем, что никто не мог прикоснуться к ней, не причиняя боли. И все же это не мешало ей даже в самое трудное время мечтать о Кевине, чтобы он был рядом, обнимал ее, занимался с ней любовью. Как же ей хотелось в его объятиях снова почувствовать себя женщиной, забыть о боли и думать только о том, как они любят друг друга, зная, что, пока жива эта любовь, все остальное не важно.

Но Кевин держался в стороне. Большую часть времени его просто не было, он работал. В отличие от Линды, он явно не испытывал желания прикоснуться к ней. Для удовлетворения и этого, и других подобных желаний он быстро подобрал ей замену.

— Черт возьми, я совсем не это имел в виду! — взорвался Кевин. — Линда, прекрати переиначивать мои слова! После аварии все изменилось потому, что я больше не мог к тебе приблизиться…

— Я лежала в больнице в окружении врачей и медсестер.

— Были времена, когда нас не смутила бы и сотня докторов. — Его глаза яростно блеснули. — Но я больше не мог к тебе пробиться. Ты от меня отгородилась. Казалось, тебе становилось больнее от одного моего вида.

Линда нахмурилась.

— Это неправда.

Какие странные вещи он говорит. Неужели у него возникали подобные мысли? В самые первые недели пребывания в больнице окружающее виделось ей смутно, как в тумане, над всеми ощущениями преобладали боль и острое чувство отчаяния. Иногда она почти жалела, что выжила.

Эта мысль всего лишь робко закрадывалась в сознание, но когда Линда узнала о предательстве Кевина, она действительно хотела умереть.

— Говорю же, так и есть, — с нажимом произнес Кевин. — Всякий раз, навещая тебя в больнице, я буквально кожей чувствовал, как ты меня с негодованием отвергаешь.

— Отвергаю тебя? — эхом откликнулась Линда. — Знаешь, Кевин, я никогда не испытывала к тебе ничего подобного.

Тогда ею владело множество других эмоций: страх потерять мужа, боль оттого, что его нет рядом, любовь, которая к тому времени стала казаться ей безответной, отчаяние и ненависть. Ненависть к этому человеку за то, что он предал все, что было между ними. Но негодование? Нет, этого никогда не было.

— Никогда, — с уверенностью повторила она.

Кевин, прищурившись, вгляделся в ее лицо.

— Неужели? А как же авария? — медленно произнес он.

Линда отрицательно покачала головой.

— Я никогда не винила тебя в аварии. Полицейские сказали, что ты все равно не смог бы ничего сделать. Юнцы были пьяны в стельку и, не справившись с управлением, вылетели на встречную полосу. Избежать столкновения было невозможно. Мне никогда и в голову не приходило, что ты виноват в том, что со мной случилось.

— Но что произошло потом? — спросил Кевин. На его лице промелькнуло какое-то странное выражение, исчезнувшее прежде, чем Линда успела его заметить.

Потом? Что потом?

Линда почувствовала, что не в силах больше смотреть на Кевина. Она знала, что душевная боль отразится в ее глазах, и не желала, чтобы он это видел. Когда было нужно, его не оказалось рядом, чтобы разделить с ней эту боль, так пусть он и сейчас ее не увидит!

— Мне пора возвращаться, Кевин. Я обещала родителям вернуться через час.

На его губах появилась знакомая презрительная усмешка.

— Дорогая, тебе уже двадцать шесть, неужели ты все еще обязана отчитываться перед родителями! Не можешь же ты уйти сейчас, в самый разгар разговора, который должен был состояться три года назад!