Хвост виляет собакой - Ларри Бейнхарт

– Я к тому, – говорит Мэгги, – что когда он будет снимать следующий фильм, а он собирается снимать еще фильмы, важно, чтобы он помнил о Магдалене Лазло. Например, если он обсуждает с кем-то картину и вскользь упоминает, что было бы неплохо поработать с Магдаленой Лазло. В этом вся суть игры. И если мне придется немного прижаться к нему грудью, чтобы произвести впечатление, я так и сделаю. Не будь ребенком.

– Со мной ты поступаешь так же, Мэгги?

– Иди к черту. Просто отвези меня домой.

На следующее утро она уезжает одна.

Она возвращается где-то в обед. Я сижу на кухне и пытаюсь есть сэндвич, который у меня совсем не вызывает аппетита. Она протягивает мне пакет. Внутри CD-плеер и четырнадцать дисков Вилли Нельсона. Пока я смотрю на них, она уходит в гостиную. Я слышу, как играет альбом Stardust. Это не кантри, но это Вилли. Он поет старую романтическую классику жанра. Я не умею обращаться с компакт-дисками и всем таким – просто не привык к ним. Когда я захожу в гостиную, она нажимает на какие-то кнопки, и альбом переключается с первой песни на последнюю – Someone To Watch Over Me.

Как сказала Мэгги, наша с ней ситуация была сюжетом многих фильмов.

Но это реальная жизнь, и вряд ли в ней богачка влюбится в шофера.

Глава одиннадцатая

Гарри Трюдо в своем карикатурном комиксе «Дунсбери» издевался над президентом по поводу его ограниченного словарного запаса, создавая впечатление, что президент не может самостоятельно составить предложение. Хотя это часто было правдой, когда он выступал экспромтом, он все же был способен на это при должной подготовке. Чтобы доказать это другим – не Трюдо, который бы все равно этого не увидел, а себе и окружающим – он решил самостоятельно написать свое выступление для группы республиканцев из округа Ориндж и Лос-Анджелеса.

Он хотел затронуть несколько тем и заранее подготовил заметки. Он попросил свою секретаршу достать их из портфеля.

Постоянная секретарь президента заболела. Ее заместительница была в отпуске. Второй заместительнице уже были поручены другие дела. Оставалась лишь Кэрол Бумслитер, женщина из секретариата Белого дома, которая никогда раньше не работала непосредственно на президента. Она делала все, что было в ее силах, и следовала принципу: когда сомневаешься, старайся в два раза сильнее.

Заметки Буша были просто каракулями на обратной стороне конверта. Госпожа Бумслитер, дотошная до мозга костей, не могла поверить, что для выступления нельзя было постараться получше, даже если оно было не очень важным и почти ничем не отличалось от двадцати предыдущих. Она тщательно обыскала весь портфель, и так, впервые за четыре месяца, оттуда появилась на свет записка Этуотера. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы Кэрол испугалась. Не из-за ее содержания. Как и многие люди в правительстве, она дошла до такого состояния, или, возможно, сразу была в таком состоянии духа, когда содержание подобных документов не имело никакого значения. Как и у стюарда Стэна, у нее был допуск к совершенно секретным документам (и даже, технически, к ТДВГ), но она точно не хотела, чтобы кто-то заметил, как она держит в руках что-то, чего ей специально не вручали. Теперь, когда записка побывала в ее руках и на ней остались отпечатки ее пальцев, она должна была принять решение. И в отличие от Стэна она заметила, что письмо было адресовано не Бушу, а Дж. Б. III. Конечно, она знала, кто это. Она не сомневалась, что президенту разрешалось видеть это письмо, но она могла представить себе и то, что Дж. Б. III пропустил его, отправился на поиски и, когда нашел его, пускай и в президентском портфеле, потребовал объяснений. Придет ФБР, проверит отпечатки пальцев – она не знала, как стереть отпечатки с бумаги, а если бы и знала, это не имело бы значения, ведь преступники всегда ошибаются и оставляют следы. Она решила признаться.

Она передала Джорджу Бушу конверт с каракулями, а затем аккуратно сложенную записку от Ли Этуотера. Она извинилась за то, что увидела ее, и поклялась, что прочитала не дальше букв ТДВГ.

Если бы в комнате находилась постоянная секретарь президента, он мог бы рефлекторно отдать ей этот документ и сказать, чтобы она сдала записку в архив или уничтожила. Если бы там находился Бейкер, которому она была адресована, Буш мог бы передать его Бейкеру. Но ничего из этого не произошло, а у президента было слишком много дел, и он не смог справиться с задачей, как не справился бы с вопросом о том, должны ли черные носки лежать справа или слева от синих носков в ящике, должен ли Майк следовать за Маком или после Макса в системе регистрации списков вкладчиков, или куда класть законопроекты, на которые он наложил вето[23]. Поскольку рядом не было никого, кто мог бы взять ее у него из рук, и поскольку он не знал, уничтожить ее или перечитать, и поскольку он понятия не имел, куда ее подшить, Джордж Буш положил записку Ли Этуотера в карман. Там она смялась в комок и продолжила напоминать о своем присутствии.

Она лежала там, когда президент забирался в свой вертолет. И она все еще лежала там, когда вертолет доставил его на Air Force One.

Это был рабочий перелет. На борту находились несколько членов его не слишком выдающегося кабинета. У каждого из них были неотложные дела. Кроме того, там были его пресс-секретарь, президентский опросчик – Кенни Моран, одолженный у компании Гэллапа, якобы работающий в Министерстве сельского хозяйства[24], и нынешний глава Республиканской партии, который организовал сбор средств на Западном побережье, куда они все направлялись.

Пять часов полета прошли быстро. Дел было невпроворот. Ни одна из новостей не была катаклизмом или катастрофой. Но ни одна из них не была и хорошей.

Адвокаты Норьеги боролись за размораживание его активов. Это затягивало судебный процесс, и пока он не закончился приговором, вторжение в Панаму рисковало превратиться в фарс. Экономика удручала больше всего. Она просто стагнировала. Финансовый кризис разрастался все больше: от миллиардов – к десяткам и сотням потерянных миллиардов. Его сын оказался втянутым в одну из неразберих. И почему сыновья великих людей всегда такие ничтожества (за исключением, конечно, его самого)? Тот, кто достаточно глуп, чтобы вложить деньги