Противостояние II - Александр Раевский

— Ну да, настроение при этом вообще никуда... — он вздохнул. — Да нет, эта штука пострашнее будет, чем просто плохое настроение. Пару дней чувствуешь себя так, как будто из тебя вся энергия вышла. Сдувшийся воздушный шарик. Лежишь, как квашня, и ничего делать не хочется. Шевелиться не хочется, видеть никого не хочется, разговаривать ни с кем не хочется. А в голове одна мысль крутится: Какое же я дерьмо!... И, главное, порой даже не понятно, почему ты себя так называешь. Не всегда же вина лежит на тебе, если кто-то испугался, правда? Бывают люди жизнью испуганные...

Договорить им не дали. Прозвенел звонок и пришлось бегом возвращаться в класс, потому что Софочка уже в дверях торчит, хмурится и семафорит опаздывающим. Так и не спросила его про вчерашний вечер. Леська — та весь день из класса не выходила. За партой оставалась сидеть или просто к окну отходила и там стояла. Говорит, отвыкла от такого ритма и быстро устала.

***

В этот раз всё было по-другому. Серёга был серьёзен, никаких попыток приблизиться не предпринимал. Она чувствовала себя разочарованной. Ну и что, что он в школе говорил? Мало ли мы даём обещаний, которые не собираемся выполнять? Нет, он, казалось, действительно, ни о чём другом не думал, кроме как о своём борще. Она сидела на кухне за освещённым тремя потолочными светильниками столом, а он в женском фартучке с ромашками и вишенками хозяйничал за рабочим столом. Мясо на мозговой косточке уже давно было помыто, помещено в большую кастрюлю и теперь варится там вместе с большой луковицей, а он занимается овощами. Чистит картошку, лук, морковку, режет всё это мелко.

Они разговаривали. Сегодня была её очередь. Сначала она долго рассказывала о себе. Потом о Леське. Потом об их дружбе. Потом о ребятах в классе. Потом ей надоело разговаривать с его спиной, и она встала рядом с ним. Расстегнула манжеты на блузке и подвернула рукава. Леська говорила, что у неё руки красивые. Сложила их под грудью, пусть смотрит. Серёга не смотрел. Не до них ему было. Он уже картошку почистил, помыл, порезал аккуратными кубиками и сложил в миску, а сейчас сосредоточенно резал капусту на разделочной доске. Кивал на её слова, хмурился или улыбался, но и только. По большей части молчал. Если она его напрямую спрашивала, отвечал односложно или просто кивал или головой мотал.

Надоело ей стоять рядом, шагнула она к нему за спину, и сначала положила руки ему на плечи, а потом, неожиданно для себя, обняла, прижалась к нему животом и грудью, потёрлась носом о его шею, прислонилась к этому месту ухом и замерла. Серёга тоже перестал двигаться. Нож медленно на стол положил, руки вытер полотенцем и поверх её рук уложил. Погладил их. Постояли так. Потом он вздохнул, нож взял, что-то там поделал и спрашивает:

— Кочерыжку хочешь? — И протягивает ей через плечо капустную кочерыжку.

Взяла, конечно, откусила, захрумкала. Кочерыжки она любила. А кто их не любит? С опозданием спросила:

— А ты?

Он усмехнулся, головой помотал и отвечает:

— Доставай из холодильника масло и ветчину, ставь чайник и режь хлеб. Нужно поужинать. Борщ ещё не скоро сварится. Я тебя им завтра угощать буду. До которого часа мама тебя отпустила?

— До восьми. Максимум до полдевятого.

Серёга бросил взгляд на часы. Они показывали семь часов десять минут.

***

Серёжка сам всё приготовил, накрыл на стол, а потом поймал её за руку, потянул к себе, сел на стул и усадил её боком к себе на колени. В первый раз она сидела на коленках не у папы или у мамы, а у взрослого парня. Серёга обнимал её талию, подвигая свободной рукой к ней тарелки с сыром и ветчиной, корзинку с хлебом и кружку чая. Потом она с аппетитом ела, а он прижимал её к себе. Его рука гладила её живот, и сегодня это не вызывало абсолютно никакого протеста. Было только смешно. Непонятно, в какой такой момент он завоевал себе это право? Может быть, тогда, когда рассказывал ей о том, что боялся умереть и по этой причине не суметь прийти к ней на помощь в том сне? Или, когда она сама подошла к нему, прижалась к его спине и обняла?

***

Сегодняшней ночью ей ничего не снилось. Вернувшись домой, она переоделась в домашнее и уселась за уроки. Нужно было сделать хотя бы часть письменных. Завтра она прямо с утра помчится к Серёге, и они будет делать остальные уроки. Так они с ним договорились. Он даже обрадовался, когда она предложила делать уроки вместе. Сам предложил собираться у него на квартире. Она была не против. У них квартира уж во всяком случае гораздо просторнее. Можно побегать и побеситься, если за столом сидеть надоест.

Глава 9. Лариса Ивановна

27 октября 1972 года

Сегодня литература в 9-Г идёт последним уроком. После неё занятие факультатива для седьмых классов. Очень неудачное у неё расписание и особенно по 9-Г классу. Русский язык стоит вторым уроком, потом дырка в два урока, которую заполняют русский и литература в 6-а, и лишь за ними следует литература снова в 9-Г. А чего вы хотите? Она же молодой специалист! Кого интересуют желания молодого учителя? Здесь работают учителя со стажем под тридцать лет. Тридцать лет! Чем вам не подвиг? Я бы вообще за первые десять лет учительства звание Героя Социалистического Труда присваивала и за вторые десять лет такую же звезду на другую грудь вешала. И тут же бронзовый бюст на родине дважды героя! Чтобы на века!

Повернулась к своему столу, охнула и схватилась за спину. Понятненько — очередной прострел. А всё сквозняки в кабинетах, в коридорах и даже в учительской...

***

Первым в кабинет залетел незнакомый никому пионер класса примерно из пятого. Он размахивал толстенным Ларисиным портфелем из потёртого искусственного крокодила. Ручка портфеля угрожающе потрескивала. Пионер пробежал к учительскому столу, с грохотом водрузил портфель на него и уже было открыл рот, чтобы что-то сказать наблюдающей за его действиями со своего места на первой парте Зое Марченко, но тут прозвенел звонок на урок, и он стремглав бросился вон из класса.

Вскоре в классе появилась сама Лариса. Как обычно, постояла в дверях, выглядывая в коридор, и когда мимо неё прошмыгнул последний из опоздавших, закрыла за ним дверь.