Противостояние II - Александр Раевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Снизу на ней просторная юбочка шотландка до колен. Под ней рейтузы чёрные и серенькие вязаные носочки. Ну и трусики, разумеется. Трусики долго выбирала. Разные варианты рассматривала. Лишь когда сообразила, что в полутьме только светлые какие-нибудь хорошо видны будут, нашла подходящие. Леська советовала показать ему что-нибудь, вот она и покажет ему трусики. Для этого и юбка просторная. Сесть спиной к стене или спинке дивана, и ноги калачиком сложить. Или пятками в диван упереться и коленки обнять — в позе сестрицы Алёнушки с картины Васнецова. Она в такой позе возле омута сидит, в котором братец её придурочный утопился, печально на воду смотрит. Так вот, никакому козлёночку не устоять, если трусики случайно на пару мгновений видны станут. А они станут видны! Достаточно подол юбочки на секундочку поднять, для того якобы, чтобы складки расправить.
Ванная у них шикарно оборудована. Эта его опекунша тётка, видать, разворотливая и не бедная. Они у себя дома тоже недавно всю сантехнику меняли, поэтому она знает, что это вещи дорогие. Да и за работу мастера много берут. А у них тут вообще всё по высшему разряду сделано! Наверняка кучу денег стоило.
Вышла из ванной, закрыла за собой дверь, свет выключила, а тут и Серёга из своей комнаты выглядывает, рукой машет. Мог бы и не выглядывать. И так понятно, где он. Магнитофон же работает. Запись какой-то инструменталки звучит. Очень недурная, кстати.
Зашла в комнату, подошла к кушетке. Он сидит, карандаши собрал и в пенал их укладывает. Рядом альбом для рисования валяется.
— Рисуешь?
Он оглянулся на неё, плечами пожал и кивнул.
— Можно посмотреть?
— Смотри. Не ругайся только сильно, ладно?
Она боком присела на кушетку, обложку открыла, увидела первый же рисунок и обмерла. Класс! Вот это да!
— Это ты сам рисовал?
— Угу… тётя Галя мне позировала. Точнее, не позировала, а… Позировать её фиг заставишь. Сердиться начинает. Просто тихонько сидел у неё в кабинете, когда она работала. Не понимаю я её. Главное, самой же нравится. Я же вижу, какими глазами она мои рисунки рассматривает. А позировать почему-то не любит.
— Красивая она… Сколько ей?
— Тридцать четыре.
— Здесь она моложе выглядит. Как старшеклассница.
— Она и в самом деле лет на двадцать всего выглядит.
— А почему я ругаться должна?
— Я и тебя нарисовал. Точнее, не тебя одну, а нас с тобой. Мне недавно сон про нас снился. Я потом целый день ходил, пытался эту картинку из головы выбросить. Никак не получалось, пока не сел вечером и не нарисовал.
— Что за сон? — А у самой сердце ёкнуло. Ого! Не тот ли самый?
— Помнишь, ты мне свой сон рассказывала? Ну тот — с гитлеровцами и с пещерой?
Она кивнула и сглотнула всухую.
— Вот… Мне снилось примерно то же самое. Только мой продолжался дольше и закончился не совсем так, как твой. Я ещё удивился, когда ты мне начала рассказывать, а потом вспомнил, что вечером по телику фильм про войну гнали… Наверное, нам с тобой одинаково навеяло…
— А чем твой сон закончился?
Серёга смутился. Уши покраснели, в глаза не смотрит.
— Ну, там… Мы с тобой из той пещеры выбрались и оказались в какой-то маленькой бухте. Пошли купаться и там…
— Что, там?
— Ну там… короче… Короче, целовались мы с тобой! — Он с вызовом взглянул ей в лицо, но тут же снова отвёл взгляд.
Помолчали. Его сон закончился не так, как у неё. Очень похоже, но не так. А, может, он врёт?
— Только целовались?
Серёга не ответил. Подскочил с кушетки, отошёл к столу, чтобы положить пенал и оттуда, не оборачиваясь, спрашивает:
— Вина хочешь?
Всё понятно! Значит, скорее всего, закончился он у него так же, как у неё. Но так ведь не бывает? Или всё же бывает? Не выдержала, спросила его об этом, а сама открыла альбом на последней странице и замолчала. Да, наверное, её лицо и в самом деле было искажено именно такой гримасой, когда она переживала первое в своей жизни сладострастие. Она-то себя не видела, а он вполне мог.
— Ты очень красивой в эти мгновения была… — Она не заметила, как он подошёл к кушетке и сейчас стоит, смотрит на рисунок сверху.
— Что тут красивого? Такое лицо, как будто меня пытают…
— Это улыбка страсти… — тихо возразил он. — Кто-то из древних сказал, что в эти мгновения женщина разговаривает с Богом, и он не сердится на неё.
— Не показывай никому, ладно? — Единственное, что ей пришло в голову в ответ.
Он кивнул:
— Я так и думал, что ты мне свой сон не до конца рассказала. А рисунок можешь забрать. Делай с ним, что хочешь. Можешь спрятать подальше от родителей, а можешь и порвать.
Он сел на кушетку рядом с ней. Она тут же перелистнула на следующую страницу и сразу поняла, кто на ней изображён.
— Произвела она на тебя впечатление. Но нарисовано классно. Ты давно рисуешь?
— Угу, довольно давно. Второй год уже.
— Второй год всего?! Ни фига себе! Да ты талантище!
Помолчали. На этом рисунке Лариса пишет на доске название темы урока. Привстала на цыпочки, вытянулась в струнку. Лица не видно — она же со спины нарисована, только правое ухо, за которое её медового цвета волосы заложены, и серёжку видно — но совершенно понятно, что это она. А что там дальше? На следующем рисунке Лариса стоит в ванной. Она полностью обнажена. Левая рука предплечьем прикрывает груди, правая закрыла низ живота.
— Ни фига себе! — прошептала она. Никак не могла оторвать взгляд от рисунка. Нарисовано простым карандашом, а рисунок выглядит цветным. — Не боишься, что кто-нибудь может увидеть?
— Не-а, не боюсь. Главное, чтобы Лариса не увидела.
— А где ты подсмотрел?
— Нигде не подсмотрел. Обычная фантазия. Где я мог подсмотреть? А почему ты говоришь, что я чего-то бояться должен? Это же тебе не порнография. В среде художников такие картины называются обнажёнкой. Жанр лёгкой эротики. Заметь, грудь и низ живота полностью прикрыты.
— Она тебе нравится?
— Угу, очень красивая девушка. И ещё… Знаешь, она ведь прямо искрится от женской энергии. Странно даже, что эта энергия до сих пор не нашла себе выход. С такими внешними данными, как