Медитации хазарки - Любовь Овсянникова

Я набрала номер телефона Владимира Ивановича, и когда он отозвался, поднесла трубку к динамику. Подержала так несколько секунд, и только потом спросила:

— Алло, вы меня слышите? — я знала, что голос мой приобрел низкую тональность, как всегда бывает при эмоциональном напряжении, знала и то, как возбуждающе он действовал в такие минуты на слушателей, поэтому старалась говорить коротко.

— Да, — ответил он.

— Спасибо вам.

— Нравится? — спросил Владимир Иванович, польщенный произведенным эффектом: он-то мог составить цену моему голосу — так звучащему.

— Не то слово! Вы — волшебник.

У меня было все для того, чтобы передача о Селезневе стала для него действительно подарком. Ну, о припасенной песне я помалкивала, а Александру Кравченко — еще один подарок юбиляру — хоть и спрятать никак не могла, зато не разглашала, с чем она пожаловала. Работали мы в студии.

Когда пошла запись и на камере загорелся красный огонек, Михаил Сергеевич, утомясь подготовкой, как-то враз расслабился, приобрел умиротворенное выражение и приготовился внимать. Я растерялась: эдак из него слова не вытянешь, он заранее настроился наблюдать за нами, лишь умные его глазки с хитреньким прищуром перебегали с одной на другую. Какое тут раскрытие образа, какие разговоры о творчестве, о принципах? — он ждал праздника.

Пришлось сделать вступительное слово чуть более пространным, чем я планировала, и рассказать о годах нашей совместной работы в институте, о вечерах, торжественных моментах отшумевшей жизни. Затем сказала, что не одна я считаю его своим учителем, но вот и Александра Петровна… И попросила ее тоже сказать несколько слов.

Она написала к юбилею Селезнева хорошие стихи, и мы решили их тут презентовать. Давно замечено, что рифмованное слово быстрее привлекает внимание, чем проза, тем более что Александра Петровна — прозаик, и это добавляло красок ее поэтическому поздравлению.

Не сбавляя темпа, я дальше рассказала о том, как когда-то праздновался юбилей нашего города, его 200-летие, и как все творческие люди откликнулись на это событие. Михаил Сергеевич мягко улыбался и все никак не мог понять, куда я клоню. По-моему, он тогда начал было вспоминать свои стихи, посвященные этой дате, поймал себя на том, что позабыл их, и приготовился — если с моей стороны последует провокация — отбиться чем-то другим. Но я вдруг поведала историю создания песни «Город вечной зари» и объявила, что юбиляра поздравляет композитор Владимир Ярцев.

В эфире разлился чарующий голос певца, на экране замелькали виды Днепропетровска, а я в паузах комментировала:

— Владимир Ярцев — гордость Днепропетровска. Он не только воспевал его в своих песнях, но и создавал, проектировал — микрорайон «Коммунар», генплан и благоустройство цирка, горисполкома и многое другое.

Михаил Сергеевич взволнованно затеребил лежащую на столе книгу, и я поняла, что теперь он, наконец, выступит.

Не помню, как мне удалось быстро справиться со статьей о Ярцеве. Обычно я долго вхожу в материал, «нагуливаю» настроение и только потом со скрипом начинаю писать, выпаливая затем все одним залпом. Но теперь я везла Владимиру Ивановичу и наброски статьи, и его кассету с записью «Песен о Днепропетровске», и запись передачи о Селезневе.

Дверь снова открыл сам Владимир Иванович. Я поздоровалась и, снимая башмаки, оборотилась в сторону кухни:

— Здравствуйте, Галина Михайловна!

— Ее нет, она кошечек кормит в подвале, — пояснил мне хозяин, и я готова поклясться, что его любимец, трущийся тут же у ног, на словах «кошечки» навострил ушки и замурлыкал.

Мы прошли в кабинет, и я протянула все, что принесла с собой.

— Это потом, я после прочитаю, — отодвинул Ярцев статью, а за нею и кассету со своей песней, и принялся хлопотать у видеомагнитофона с записью передачи о Селезневе. — Я тоже вам кое-что покажу. Но сначала посмотрим вашу работу.

Передача ему понравилась, и он сдержанно меня похвалил, затем спросил о Кравченко — он не был с нею знаком.

Он показал мне передачу, подготовленную Ириной Лизовенко, в которой он участвовал вместе с Фиделем Сухоносом — долгий, длящийся почти целый час, и приятный рассказ о поездке Владимира Ивановича в Австралию. В передачу много было вмонтировано фотографий и песен, исполняемых Владимиром Ивановичем прямо в студии.

Не помню, как после просмотра всех видеофильмов разговор зашел о компьютерах… Мы оба оказались приверженцами новых технологий.

— Мне иногда надо просмотреть рисунки, иллюстрации к текстам, что-то из графики выловить из Интернета, а у меня нет соответствующих программ. Да-а, — махнул он рукой, — у меня даже шрифтов для записи нот не было. Вот недавно по «электронке» прислали из Сиднея.

— Я могу дать вам диск с CorelDRAW-11, — робко предложила я.

— А я его сумею поставить? — спросил он у меня.

— Не знаю. Но там есть инструкция.

— Так я вам говорю, что нет. Не смогу. Можете смеяться.

— Ну, тогда давайте я вам ее поставлю.

На том и порешили.

Галины Михайловны снова дома не оказалось. Забалованный кот разлегся на батарее отопления и царственно подремывал. Он чувствовал себя спокойнее, видимо, убедился, что я не пришла что-то у него отнять.

«Крекнутая» программа записывалась тяжело, так как имела множество ограничений, которые надо было обойти. Я напряженно склонилась над мышкой, и лупила по левой ее клавише, чуть ли не тысячу раз отбивая как заведенная команду «пропустить». Не менее двадцати минут потребовалось на то, чтобы, наконец, вывести на монитор первые фотографии.

— О, — с энтузиазмом потер руки Владимир Иванович. — Теперь я подберу к своим песням картинки. А?

— Конечно, — удовлетворенно сказала я, и тут заметила, что в неуловимых моих интонациях спонтанно возникло что-то от заправского компьютерщика только что сделавшего добрую работу, что незаметно для окружающих польстило мне. — Вы даже сможете набрать собственный сборник.

— А деньги на него?

— А, — небрежно бросила я. Известное дело, — теперь, когда я могу запросто ставить компьютерные программы, мне сам черт не сват. — Пустое, найдете. Песни писать труднее.

— Скорее всего, вы правы. Во всяком случае дали мне повод для размышлений. Может, обмоем? — глаза Владимира Ивановича засветились теплым светом.

— Ой…

— Я тоже «ой», — ответил он, и мне не было надобности продолжать. — Будем пить кофе.

Но к кофе рукою Ярцева были поданы бутерброды с каким-то вкусным мясом и зеленью петрушки. Весьма кстати, ибо мы-таки успели проголодаться, опять заболтавшись и не заметив, что пока обсуждали, каким должен быть его первый сборник, пролетело не менее четырех часов.

А потом был юбилей Михаила Селезнева, интересные встречи, воспоминания, стихи и… песни Ярцева в его исполнении. Вот только в тот вечер он спешил на еще одно выступление, и мы не смогли перекинуться парой слов. Жаль.

Я позвонила Владимиру Ивановичу спустя много месяцев и спросила, не будет ли он против публикации этого материала.

— Я пришлю вам его по емейлу, прочтете, — сказала я. — Но вы не возражаете, в принце?

— Нет, конечно. Тем более что Фидель вашу статью в своем журнале так и не дал.

— Не дал, — невесело согласилась я, подозревая, что по многим вопросам у нас с Сухоносом мнения, увы, теперь не совпадают.

Хотелось что-то добавить, развести руками повисшее в воздухе и незаметно просочившееся в нас уныние. Но я не успела придумать тему и перевести разговор.

— Можете меня поздравить, — сказал Владимир Иванович. — У меня вышел первый сборник песен. Называется «Сто песен о спорте».

— Да ну?! — восхищенно воскликнула я.

— Да, — мой собеседник, видимо, улыбался и трубка непонятным образом передавала его хорошее настроение, — И знаете, не так сложно оказалось найти заинтересованного человека. Вы были правы, надо не сидеть сложа руки. Кстати, 11 сентября состоялась его презентация в Москве в золотом зале гостиницы «Россия» на паста-шоу Московского Международного Марафона Мира.

— Ого! — комментировала я услышанное.

— Это еще не все «ого!», — сказал Владимир Иванович. — Там были марафонцы из многих стран, и 12-го сентября, после финиша этого марафона, шестьдесят его лучших участников получили в подарок мой сборник.

— Вот-вот, — обрадовано перебила его я. — Лиха беда начало, теперь будут и другие книги.

— Наверное, будут. А я, честно говоря, впал, было, в пессимизм.

— Понимаю, в последние годы вам не удавалось сохранить прежний темп жизни. И это вас огорчало. Но теперь так у многих. Мы ведь пережили такую ломку! Дело совсем не в нас, а в переменах.

— А сдавать нельзя! — закончил мою фразу Владимир Иванович.

— Да. Поздравляю вас, — как можно проникновеннее сказала я. — Не проходит дня, чтобы в моей квартире не звучал ваш голос. Под ваши песни мне лучше вспоминается и думается, быстрее пишется. Спасибо вам.