Злые песни Гийома дю Вентре : Прозаический комментарий к поэтической биографии. - Яков Харон

…Боже, как стыдно, когда вспоминаешь! Может, и в нашей тяге к дю Вентре одним из подспудных стимулов соучаствовало желание самоутвердиться, испытать: на что ты способен? Не знаю: об этом мы с Юркой никогда не говорили, да и когда мы с ним познакомились, каждый из нас уже чему-то успел научиться — не только дрова колоть, но и этому тоже.

А тогда, в самом деле, я был еще зеленым юнцом и не знал и не умел простейших вещей. Я не знал, что «объявить голодовку» — сентиментальная чушь прошлого века, потому что нынешняя техника питательной клизмы практически доступна любому санитару, для этого не надо даже переводить арестанта в тюремный госпиталь. Я не знал, что у следователя есть определенный план — не стратегии следствия, а план в смысле производственном — то есть что он обязан ежемесячно обеспечить бесперебойную отправку определенного контингента арестованных если не на суд (за отсутствием состава преступления), то хотя бы в лагерь. Через Особое совещание, через «Тройку» или как там уж придется, но все равно обязан,— если не хочет сам попасть за решетку. Я не знал еще формулы «у нас ошибок не бывает». Я не знал, что нет на свете ничего вкуснее черного хлеба, хотя бы и тюремного.

…Вскоре вслед за мной в камеру ввели — нет, втолкнули, швырнули человека в форме НКВД, с которой нарукавный шеврон с эмблемой сорвать не успели. Утерев кое-как кровь с лица и переведя дух, он улыбнулся и сказал:

– Пустите-ка, ребята, на нары вне очереди. Стажа набрать все равно ж не успею: сами понимаете, с нашим братом разговаривают иначе, чем с вами…

Ночью его увели — по формуле «с вещами», которых у него не было. Даже обуви не было, он пришел в носках.

Я точно помню: никто в камере не сказал ничего насчет скорпионов в банке или чего-то такого, что так напрашивалось, как мне представлялось. Этого я тоже еще не знал — насчет всякого скоропалительного комментирования. Я-то прежде «за словом в карман не лазил», как это называется. А надо, оказывается, лазить. И лучше лазить подольше и совсем не вытаскивать никаких слов, чем выпаливать первые попавшиеся. И не потому вовсе, что «молчание — золото», а потому только, что, пока ты молчишь, ты и людям и сам себе не так противен.

Сказать мало слов — это не значит сказать мало. Может, наш дю Вентре избрал сонет за его априорное малословие? Не знаю, мы и об этом с Юркой никогда не говорили. Юрка вообще-то производил впечатление человека скорее молчаливого — в общем, не мне чета. Но я-то знаю, что говорил он не так уж мало. Если, разумеется, мерить не количеством слов, а их содержанием.

И еще я не знал и даже мысли не допускал, что можно, оказывается, получить десять лет — хоть за дело, хоть «ни за что ни про что», это мне казалось второстепенным,— и остаться жить. Жить — это ведь работать, любить, увлекаться поэзией и музыкой, или выращиванием кактусов, или собиранием билетиков с шестизначным номером, сумма цифр которого… А в тюрьме или лагере — разве это жизнь?

И что такое жизнь?!

21

МОИ СТИХИ

Агриппе д'Обинье

Сто лет спустя школяр или поэт —

Не Альда ли Мануция [20] потомок? —

Из недр архивных извлечет на свет

Моих сонетов уцелевший томик.

Сквозь мрак веков, раскрыв забвенья гроб,

Воскреснет дю Вентре на книжной полке.

Ханжи-философы нахмурят лоб,

А молодежь полюбит втихомолку:

Я гнев и гордость властно в ней зажгу —

Пускай без страха вденет ногу в стремя,

Пусть бросит жизнь наперерез врагу!..

Как колокол в дни бедствия звеня,

Стихи мои встают навстречу дням:

Готовься к бою, сумрачное Время!

22

УСЕРДНЫЙ УЧЕНИК

Палач купил в Марселе обезьяну:

«— Ну что за умница! и так ловка!

Вот будет радость деток велика,

Когда ее учить проказам стану!..»

Недолго терла бойкая плутовка

Хвостатым задом школьную скамью:

Стащила у хозяина веревку

И… за ночь удушила всю семью.

…Болтают, обезьяны входят в моду.

Я слышал: не жалея средств и сил,

Карл Валуа готовит для народа

Забаву наподобие Васси. [21]

Молитесь, дети: Господи, спаси

От обезьян де Гизовой породы!

23

НАПРАСНЫЙ ТРУД

Бог сто веков наводит свой порядок:

Послал потоп, на ранги разделил

Господ и чернь, непьющих и кутил,

Завел чертей и ангелов отряды —

Порядка все ж никак не водворил:

Воруют все, кинжалом сводят счеты,

Принц с девкой спит, с маркизою — пастух,

Империями правят идиоты,

Попы жиреют, мрут в нужде сироты,

И Господа ругают хамы вслух.

…Когда дворцы и церкви будут срыты,

Порядок водворится — без господ:

Давно подозревает мой народ,

Что лучше быть не набожным, но сытым.

24

ВОРОНЬЁ

Гиз-дурачок и жирный кардинал,

Святейший Лис, сколачивают Лигу:

Готовят нам, французам, рабства иго,

А Родине — кровавый карнавал.

Их королева-мать снабжает ядом,

Брат короля им свой совет несет,

Испанцы платят золотом за всё —

Каких еще помощников им надо?

Попы, солдаты — каждый рвет свое.

Над трупами жиреет воронье,

И бродят по дорогам толпы нищих.

Растут нужда и горе с каждым днем.

Когда ж ты поумнеешь, Жак Боном [22] ?

Не время ль кулаки размять, дружище?

25

1572, АВГУСТА 24-Е

Огнем и сталью пахнут эти дни.

Кресты, костры — и кровь. Идет охота:

Католик убивает гугенота

Под колокол аббатства Сен-Дени.

Король перебирает зерна четок,

Француза на француза натравив…

Смотри, мясник,— не сбиться бы со счета!

Смотри, не захлебнуться бы в крови!

Я все не верю: правда или бредни

Весь этот ад? Чтоб жизнь свою спасти,

Наваррский вынужден идти к обедне!

А Колиньи [23] переплывает Стикс…

Придет ли день, когда в стране моей

Не станет ни попов, ни королей?!

26

ОБЕТ

Замок тяжелый на сердце повешу,

Запру на ключ рой мыслей и страстей.

Все, чем был счастлив я, все, чем был грешен,

Укрою в тайниках души своей.

Без клятв — к чему слова? — кинжал из ножен!

Тверди варфоломеевский урок!