Избранное - Александр Кушнер

Хорошо, что у Нельсона встретилась ты на пути.

Мне в истории нравятся фантасмагория, фанты,

Всё, чего так стыдятся историки в ней.

Им на жесткую цепь хочется посадить варианты,

А она - на корабль и подносит им с ходу - сто дней!

И за то, что она не искусство для них, а наука,

За обидой не лезет в карман.

Может быть, она мука,

Но не скука. Я вышел во двор, пригляделся: туман.

                                                               1977

***

Там - льдистый занавес являет нам зима,

Весной подточенная; там - блестит попона;

Там - серебристая, вся в узелках, тесьма;

Там - скатерть съехала и блещет бахрома

Ее стеклянная, и капает с балкона;

Там - щетка видится; там - частый гребешок;

Там - остов трубчатый, коленчатый органа;

Там - в снег запущенный орлиный коготок,

Моржовый клык, собачий зуб, бараний рог;

Там - шкурка льдистая, как кожица с банана;

Свеча оплывшая; колонны капитель

В саду мерещится; под ней - кусок колонны -

Брусок подмокший льда, уложенный в постель,

Увитый инеем, - так обвивает хмель

Руины где-нибудь в Ломбардии зеленой.

Всё это плавится, слипается, плывет.

Мы на развалинах зимы с тобой гуляем.

Культура некая, оправленная в лед,

В слезах прощается и трещину дает.

И воздух мартовский мы, как любовь, вдыхаем.

                                                               1977

***

Небо ночное распахнуто настежь - и нам

Весь механизм его виден: шпыньки и пружинки,

Гвозди, колки... Музыкальная трудится там

Фраза, глотая помехи, съедая запинки.

Ночью в деревне, шагнув от раскрытых дверей,

Вдруг ощущаешь себя в золотом лабиринте.

Кажется, только что вышел оттуда Тезей,

Чуткую руку на нити держа, как на квинте.

Что это, друг мой, откуда такая любовь,

Несовершенство свое сознающая явно,

Вся - вне расчета вернуться когда-нибудь вновь

В эти края, а в небесную тьму - и подавно.

Кто этих стад, этой музыки тучной пастух?

Небо ночное скрипучей заведено ручкой.

Стынешь и чувствуешь, как превращается в слух

Зренье, а слух затмевается серенькой тучкой.

Или слезами. Не спрашивай только, о чем

Плачут: любовь ли, обида ли жжется земная -

Просто стоят, подпирая пространство плечом,

Музыку с глаз, словно блещущий рай, вытирая.

1978

***

Ночной листвы тяжелое дыханье.

То всхлипнет дождь, то гулко хлопнет дверь.

"Ай, ай, ай, ай" - Медеи причитанье

Во всю строку - понятно мне теперь.

Не прочный смысл, не выпуклое слово,

А этот всплеск и вздох всего важней.

Подкожный шум, подкладка и основа,

Подвижный гул подвернутых ветвей.

Тоске не скажешь: "Встань, а я прилягу.

Ты посиди, пока я полежу".

Она, как тень, всю ночь от нас ни шагу,

Сказав во тьму: "За ним я пригляжу".

Когда во тьме невыспавшийся ветер

Находит нас, неспящих, чуть живых,

Нет ничего точнее междометий,

Осмысленней и горестнее их.

Кто мерил ночь неровными шагами,

Тот знает цену тихому "увы!".

Всё, всё, что знает жалкого за нами,

Расскажет ночь на языке листвы.

                                          1978

НОЧНАЯ БАБОЧКА

Пиджак безжизненно повис на спинке стула.

Ночная бабочка на лацкане уснула.

Где свет застал ее - там выдохлась и спит.

Где сон сморил ее - там крылья распластала.

Вы не добудитесь ее: она устала.

И желтой ниточкой узор ее прошит.

Ей, ночью видящей, свет кажется покровом

Сплошным, как занавес, но с краешком багровым.

В него укутанной, покойно ей сейчас.

Ей снится комната со спящим непробудно

Во тьме, распахнутой безжалостно и чудно,

И с беззащитного она не сводит глаз.

                                                 1978

***

За все, за все...

Лермонтов

За что? За ночь. За яркий по контрасту

С ней белый день и тополь за углом,

За холода, как помните, за астму

Военных астр, за разоренный дом.

Какой предлог! За мглу сырых лужаек,

За отучивший жаловаться нас

Свинцовый век, за четырех хозяек,

За их глаза, за то, что бог не спас.

За всё, за всё... друзья не виноваты,

Что выбираем их мы второпях,

За тяжких бед громовые раскаты,

За шкафчик твой, что глаженьем пропах,

За тот смешок в минуту жизни злую,

За всё, чем я обманут в жизни был:

За медь дубов древесную сырую

И за листву чугунную перил.

                                   1981

***

По рощам блаженных, по влажным зеленым холмам.

За милою тенью, тебя поджидающей там.

Прекрасную руку сжимая в своей что есть сил.

Ах, с самого детства никто тебя так не водил!

По рощам блаженных, по волнообразным, густым,

Расчесанным травам - лишь в детстве ступал по таким!

Никто не стрижет, не сажает их - сами растут.

За милою тенью. - "Куда мы?" - "Не бойся. Нас ждут".

Монтрей или Кембридж? Кому что припомнить дано.

Я ахну, я всхлипну, я вспомню деревню Межно,

Куда с детским садом в три года меня привезли, -

С тех пор я не видел нежней и блаженней земли.

По рощам блаженных, предчувствуя жизнь впереди

Такую родную, как эти грибные дожди,

Такую большую - не меньше, чем та, что была.

И мята, и мед, и, наверное, горе и мгла.

1981

***

Нет лучшей участи, чем в Риме умереть.

Проснулся с гоголевской фразой этой странной.

Там небо майское умеет розоветь

Легко и молодо над радугой фонтанной.

Нет лучшей участи... похоже на сирень

Оно, весеннее, своим нездешним цветом.

Нет лучшей участи, - твержу... Когда б не тень,

Не тень смертельная... Постой, я не об этом.

Там солнце смуглое, там знойный прах и тлен.

Под синеокими, как пламя, небесами

Там воин мраморный не в силах встать с колен,

Лежат надгробия, как тени под глазами.

Нет лучшей участи, чем в Риме... Человек

Верстою целою там, в Риме, ближе к богу.

Нет лучшей участи, - твержу... Нет, лучше снег,

Нет, лучше белый снег, летящий на дорогу.

Нет, лучше тучами закрытое на треть,

Снежком слепящее, туманы и метели.

Нет лучшей участи, чем в Риме умереть.

Мы не умрем с тобой: мы лучшей не хотели.

                                                        1979

СНЕГ

Ах, что за ночь, что за снег, что за ночь, что за снег!

Кто научил его падать торжественно так?

Город и все его двадцать дымящихся рек

Бег замедляют и вдруг переходят на шаг.

Диск телефона не стану крутить - всё равно

Спишь в этот час, отключив до утра аппарат.

Ах, как бело, как черно, как бело, как черно!

Царственно-важный, парадный, большой снегопад.

Каждый шишак на ограде в объеме растет,

Каждый сучок располнел от общественных сумм.

Нас не затопит, но, видимо, нас заметет:

Всё Геркуланум с Помпеей приходят на ум.

В детстве лишь, помнится, были такие снега,

Скоро останется колышек шпиля от нас,

Чтобы Мюнхаузен, едущий издалека,

К острому шпилю коня привязал еще раз.

1979

***

Что мне весна? Возьми ее себе!

Где вечная, там расцветет и эта.

А здесь, на влажно дышащей тропе,

Душа еще чувствительней задета

Не ветвью, в бледно-розовых цветах,

Не ветвью, нет, хотя и ветвью тоже,

А той тоской, которая в веках

Расставлена, как сеть; ночной прохожий,

Запутавшись, возносит из нее

Стон к небесам... но там его не слышат,

Где вечный май, где ровное житье,

Где каждый день такой усладой дышат.

И плачет он меж Невкой и Невой,

Вблизи трамвайных линий и мечети,

Но не отдаст недуг сердечный свой,

Зарю и рельсы блещущие эти

За те края, где льется ровный свет,

Где не стареют в горестях и зимах.

Он и не мыслит счастья без примет

Топографических, неотразимых.

                                          1977