Курбан-роман - Ильдар Абузяров

Тогда ещё Миша не знал, что пацаны кличку «Баскетболист» дали Боре за совсем другую анатомическую особенность. Кто же дает клички, тем более иностранные, составные из двух стильных забугорных слов, за качество, которым другой превосходит себе подобных? У самого же Миши кличка была незатейливая – «Мини» – от первых букв имени и фамилии.

– Дурак ты, – говорил Миша, – ну, чего ты всего боишься, даже мяча? – если бы у меня был такой рост, я бы сбежал отсюда в спортивный интернат.

Так, Миша, обладавший карликовым для баскетболистов ростом – метр восемьдесят пять, мечтал утереть нос отцу и что-то доказать матери, не понимая, что приносит она ему голые яблоки от бедности, отрывая их от себя.

Впрочем, Боря, чья койка находилась рядом с Мишиной – у стены (у них были специальные удлиненные кровати), часто и охотно делился со своим голодным тайным завистником сначала провиантом (апельсинами), затем провизией (грушами), а уж под конец неприкосновенным запасом (кофейным печеньем), который съедался за одно прикосновение и в одну ночь.

Кормили в интернате плохо, и ребята даже дрались меж собой за право разгружать молоко в бидонах и хлеб в мешках, а также картофель, морковь и свеклу, норовя умыкнуть припасы.

Ну, и конечно, самую тяжелую ношу таскал баскетболист Боря. А Миша, частенько жертвуя сладкой морковью и острым чесноком, предпочитал разгрузке машин другую повинность: он просил, чтобы его назначали убираться у охранников – это когда по телевизору передавали баскетбол.

Однажды воспитатели пожаловались Людмиле Васильевне на лакейскую сущность её сына.

– Ну, что он все время носит портфель за Мишей Нивматуллиным? Что он ему раб, что ли?

Людмила Васильевна, проявив педагогическую чуткость, решила поговорить с Мишей.

– Ну, как тебе не стыдно, Миша. Вот ты сейчас хорошо устроился, нашел себе слугу. А что ты будешь делать, когда закончишь учиться? Кто тебе тогда будет таскать портфель? Как ты вообще будешь жить самостоятельно, если ты уже сейчас эксплуатируешь других? Кто на тебя тогда работать станет, если ты такой лентяй? Ведь эксплуататоров в нашей советской стране нет и не будет.

Миша, привыкший плевать на безотказно действующее на других убеждение кулаком, вдруг прислушался к материнскому слову: а правда, как я докажу своей матери, что я не пустое место, – подумал он, – если я уже сейчас не способен на каждодневный труд, – и перестал просить Борю таскать за собой портфель.

Впрочем, его место занял Коля Березин, по кличке «Колобок», самый зверский тип, какого только видел интернат. Коренастый, плотного телосложения, он не знал себе равных в физической силе.

Впрочем, Мише было наплевать.

– Мама сшила мне штаны из березовой коры, чтобы жопа не чесалась, не кусались комары, – дразнил Миша по ночам Колю веселой песенкой на радость другим, не любившим Березина, или ещё чем-нибудь в этом роде.

– Ы-Ы-Ы, – тихо смеялся в подушку Боря, чтобы, не дай бог, кто-нибудь не услышал. Ведь если ты в душе трус, то этого уже не исправить.

Но доставалось почему-то от взбесившегося Коли всех больше опять Батистову. Во-первых, Мини было плевать на тумаки, и Березин мог вполне подорвать свой авторитет в глазах однокашников, выдохшись физически и психологически. А во-вторых, кто же даст потом Коле списывать домашнее задание?

Когда детишки подросли, подросла в них и жестокость. Зверства стали более изощренными.

Самым обычным делом было, если в постель Баскетболиста выливался посреди ночи таз ледяной воды. Не брезговали изверги и огнем – поджаривая спичками пальцы на ногах и руках ветерана пыток. Но, пожалуй, самым излюбленным и веселым делом было навалиться посреди ночи скопом и отхлестать членами по лицу и голове. Это дело у них называлось околачиванием груши и сопровождалось, как и водится, несусветным визгом и гоготом. Может быть, потому, что красные семейные трусы Бори были в грушах сорта дюшес.

Но как-то так вышло, что эта вакханалия сильно задела Мишу Нивматуллина. Его разбудили громким смехом как раз в тот самый момент, когда ему снилась обнаженная женщина, чертами напоминавшая чем-то воспитательницу Римму Александровну. А сперматозоиды скопом подкрадывались к голове.

Только в реальности эти сперматозоиды оказались однокашниками. Взбешенный тем, что прерван приятный сон, Миша вмиг вскочил и начал раскидывать собравшуюся вокруг них с Баскетболистом ватагу.

– Суки, – кричал Миша, – вы дадите мне когда-нибудь выспаться? Чтобы я больше вас здесь не видел! Кто ещё хоть раз ступит ногой между моей и соседней кроватью, тот ответит за это свое вторжение кровью.

С психом, как за глаза называли Мишу, никто, разумеется, связываться не захотел.

Но когда все утихли, не мог успокоиться только он один – Мишка. Он все представлял и представлял себе картинки из сна.

– Не спишь? – обратился он к чересчур затаившемуся соседу.

– Не-а, – закачал нервно головой тот.

– Знаешь, я вчера куда ходил? – вздохнув, сказал Миша.

– Куда?

– К одной женщине! – и Миша, развивая свой сон, рассказал ничего не понимающему Боре о своей фантазии – на этот раз не приключенческой, а эротической. Ну, кто бы ещё, кроме Бори, стал слушать и, главное, верить эротическим похождениям все время находившегося в интернате Миши.

– Эй, вы, – тихо подкрался к комнате надзиратель. – О чем вы там шепчетесь? Составляете план побега?

– Мы с Батистовым баскетбольную команду будем создавать, Евгений Степанович, – отшучиваясь, ответил Миша, – и я объясняю ему функции, – тут Мишка чуть не сказал фрикции, – хорошего центрового.

– А ну тихо, спать сейчас же!

Пору полового созревания сына Людмила Васильевна ожидала с особым страхом. Ведь с половым созреванием, как им объяснял интернатский невропатолог, у мальчиков появляется агрессия. А что ж я буду делать, если у моего верзилы вдруг проснется агрессия? Он ведь и на меня напасть может, – с непередаваемым страхом, а иногда с неизвестно откуда берущейся и смешивающейся со страхом сладкой истомой, думала Людмила Васильевна. Она и не подозревала, что в агрессии и в половом созревании её сын сильно отставал от сверстников, как он отставал вообще во всем развитии. Позднее других Баскетболист начал играть в баскетбол, кататься на санках или на пузе с горы и заглядываться на толстобедрых воспитательниц.

Но однажды она все-таки об этом догадалась. К тому времени ребята достигли, как любят говорить педагоги, сознательного возраста, а проще говоря, были достаточно умны, чтоб их отпускать на выходные домой.

И вот её сын каждые субботу-воскресенье стал выбираться к мамке. Приезжали они вместе с Мишкой Нивматуллиным – все-таки из одного города, думала Людмила Васильевна.

Мишка же, сам не понимая почему, уже успел привязаться к Баскетболисту Батистову. Завидовать он ему перестал. Как можно завидовать человеку, рост которого два метра двадцать сантиметров, когда лицо его вытянуто, координация нарушена и ногти не стрижены?

Миша с удовольствием гостил в семье Батистовых. И однажды в субботу даже остался на ночь. Ему не хотелось видеть пьяного отца.

На следующее утро, убирая постель, Людмила Васильевна обнаружила на простыне Миша Нивматуллина характерные пятна, которых она никогда не замечала на простыне своего сына.

За завтраком она, дрожа коленками, стала принюхиваться к Мише, но унюхала лишь запах пошехонского сыра не первой свежести вперемешку с запахом сгнившей в пиве селедки.

– Как тебе не стыдно, Миша, – возмутилась Людмила Васильевна, – ладно, мой ещё не соображает, но ты-то уже взрослый парень, должен уже следить за собой, мыться. Пахнет же от тебя несусветно.

Говорила это Людмила Васильевна от злости, в отместку за своего сына.

Но Миша, смутившись и не найдя, чем ответить, быстро собрался и ушел.

Он шел домой и со злостью, и со стыдом вспоминал тот случай, когда ребята принесли и бросили у дверей в спальню кусок кала. А потом ночная воспитательница, дородная сильная женщина Римма Александровна, вляпавшись в это говно, заставила всех показать свои трусы. Конечно же, запачканными трусы были у Бори Батистова. И ему пришлось убирать говно.

– А там бумаги нет! – оправдывался, заикаясь, Боря под смех других.

– Ты что, не можешь листок из старой тетради вырвать? – ругала его воспитательница, не принимая оправданий – не самой же убирать в конце концов.

И ни один среди хихикающих одноклассников, в том числе и он, Нивматуллин, не подал голоса в защиту своего центрового. А Коля Березин еще и подначивал, задыхаясь от смеха: «Тоже мне, Баскетболист, в кольцо унитаза попасть не может».

После этого воспоминания Мише было уже как-то не по себе оправдываться ледяной водой, которая одна лишь и течет зимой из крана в их школе-интернате.