Одна женщина, один мужчина (сборник) - Елена Касьян

— Вам-то что?

— Как это что? — Пашка начинает злиться. — Мы тебе, между прочим, не чужие!

— Как же, не чужие… Хуже чужих! — Она греет ладони о чашку, руки дрожат, и чашка в них дрожит. — Чужие-то нос не суют не в свое дело!

— Не в свое? — Скипетр взлетает над шипящей сковородой, и в стороны летят белые ошметки. — Ну, знаешь! — Пашка хватает тряпку и начинает яростно протирать столешницу и плиту.

Вытяжка низко воет на одной ноте.

— Как же мне надоело от вас зависеть, — шепчет она вроде бы себе под нос, но так, чтобы мы услышали.

— А нам? Нам от тебя, думаешь, не надоело?! — Пашка поворачивается ко мне, начинает почти спокойно: — Пусть делает что хочет. — Речь его едва уловимо ускоряется, голос становится выше. — Достала. Ты как знаешь, а я ее больше вытаскивать не буду!

— Вот и не лезьте, не лезьте! Повторяю: я взрослый, самостоятельный человек!

— Взрослый — это положим. Но самостоятельный?! — Пашка продолжает дразнить.

Вперед-назад, вперед-назад. Все быстрее. Табурет яростно скрипит. У нее делается злое, заостренное лицо. Щеки впалые, под глазами серо. А в глазах уже стоят слезы, вот-вот прольются.

— Что вы вмешиваетесь все время? Что вы лезете ко мне?! — выкрикивает истерично. — Я вам надоела, я знаю!!!

— Ну что ты такое говоришь? Что значит надое…

— Вышла бы лучше за Филитовича… Чего влезли?!

— Не начинай. Филитович — алкоголик.

— Тогда за Алика! — не слышит она. — Освободила бы вас раз навсегда!

— Алик был аферист, — возражаю я.

— И мудак, — добавляет Пашка.

— Я его любила!

— Ты его, он — нашу жилплощадь. Прямо любовный треугольник! — добивает Пашка.

— Дурак! Оба вы дураки! Много вы п-понимаете в моей жизни! — Она стучит в грудь худеньким остреньким кулачонком, начинает заикаться. По щекам наконец-то катятся слезы.

— Ну а новый твой, кто он?

Осторожно глажу ее по волосам, но она уворачивается. Протягиваю носовой платок. Берет, громко сморкается и прячет мокрый комочек в рукав халата. Не отвечает.

— Хороший человек? Надежный?

— Вам-то что?

— Да так… — Пашка выкладывает яичницу, посыпает укропом. — Дай угадаю. У него сейчас кризис. Ему жить негде. Или работать? Или жить и работать? Так? Но вообще-то он, конечно, о-го-го.

— Заткнись!

Пашка хмыкает. Ставит возле нее горячую тарелку. Подает вилку и нож.

Она разворачивается к столу и начинает механически есть, отламывая кусочки яичницы. Нож зажат в кулаке и неподвижно торчит лезвием вверх, а она работает одной вилкой, глотает почти не жуя, обжигается и плачет.

— Правда, Паш, перестань. Ей и так плохо… Где платок?

Она послушно достает платок из рукава и снова сморкается. Пытается спрятать раскисшую тряпочку обратно.

— Дай сюда! Грязный уже!

Отбираю платок и достаю из кармана новый, накрахмаленный. Всхлипывает, сморкается, прячет комочек в рукав.

— Почему не позвонила вчера? — спрашивает Пашка примирительно. — Мы ведь волновались. Ну сколько тебя просить? Это же так просто — набрать номер.

— Деньги кончились, — отвечает она и вдруг давится, хватает воздух открытым ртом. Горячо.

— Опять? Я же тебе недавно клал!

— Мне нужно было срочно переговорить с одним человеком… По работе.

— Ты нашла работу? — Пашка искренне удивлен.

— Нет.

— Так я и думал.

И тут ее прорывает. Она отпихивает пустую тарелку, вскакивает, хватает Пашку за грудки. Стоя перед ним на цыпочках, выкрикивает в лицо:

— А ты попробуй, попробуй! Устройся! Ты молодой, тебе легко говорить! А мне сорок пять, кому я нужна?!

Пашка стоит перед ней, опустив голову, и даже не пытается сопротивляться. Только шею слегка наклонил, чтобы ей было удобнее кричать.

— Я! Выхожу! Замуж! Замуж!

— Ну всё, мам, всё… — Я осторожно отцепляю ее худенькие сильные пальцы от Пашкиной футболки. — Не кричи. Нам сегодня к первой паре, мы опаздываем уже.

— Да пошли вы…

Она отпускает Пашку и возвращается на табурет. Опускает руки между колен. Кладет голову на руки. Вперед-назад, вперед-назад. Беззубый крабик плюхается на линолеум и замирает. Немытые волосы рассыпаются по плечам.

— Правда, Паш, пойдем. Время.

Я тяну брата за руку, увожу с кухни. Он молчит, только желваки ходят.

Она сидит в той же позе.

— Ма-ам?..

Не реагирует.

— Там в холодильнике суп. В обед поешь…

Она поднимает голову, смотрит на меня почти с ненавистью:

— Только чтобы не поздно! Чтобы в семь были дома!

— Хорошо, мам.

Мне сегодня до одиннадцати, Пашке вообще в ночь. Быстренько влезаю в кроссовки и хватаю рюкзак. Мы с Пашкой выходим из квартиры.

— Идея! — говорит Пашка многозначительно.

Он запирает дверь на все замки и выворачивает карманы. Улыбается. Достает еще три связки ключей:

— Вот! Все здесь!

Учись, говорит, спокойно. Работай спокойно. Куда она денется?

Лариса Павлецова

Немного импровизации

Все приглашенные явились одновременно, и в гостиной тут же стало тесно, шумно и весело. Чета Даниловых решила отпраздновать серебряную свадьбу скромно, но и самых близких друзей набралось около десятка.

— С юбилеем, дорогие мои! — Соседка Нина Петровна первой кинулась обнимать хозяев. — Половина пути уже пройдена. Теперь еще столько же — и зовите нас на золотую свадьбу!

— И мы придём! Приползём! — радостно загомонили гости.

— Марина, ты хорошеешь с каждым днем! Хоть сейчас на обложку! — Светлана Дмитриевна трудилась в журнале «Силуэт» и частенько мыслила подобными категориями.

Марина Михайловна рассеянно кивала, не успевая принимать букеты и свертки в шуршащих обертках. Мужчины вели себя не в пример тише своих спутниц. Обменялись рукопожатиями и сразу же отправились курить на балкон, обсуждая какую-то животрепещущую тему.

А женщины уже склонились над толстым свадебным фотоальбомом.

— Ой, смотрите-смотрите — это же мой Петр здесь. Молоденький!

— Платье-то, платье на тетке какое! Ох, и мода была! И мы такой ужас носили!

— А это что за дети? Неужто Ткачевых? Ну надо же! Сейчас у них уже свои растут.

— А Марина со Славиком какие здесь красивые! И как друг на друга смотрят! Сразу видно — любовь! С первого взгляда, наверное, и на всю жизнь. Правда, Мариночка?! — восторженно воскликнула лучшая подруга хозяйки.

— Светочка, я же рассказывала, как мы познакомились! — замахала руками Марина Михайловна.

— Нам не рассказывала, — заволновались остальные. — Наверное, это очень романтическая история, правда, Славик? — обратились они к появившемуся на пороге комнаты хозяину.

— Очень романтическая, — прищурившись, подтвердил Вячеслав Николаевич. — Она меня покорила с первого взгляда. Просто приворожила!

— Ох, скажет тоже! Не слушайте его, девочки! — отмахнулась Марина Михайловна, слегка порозовев.

— Ты меня вообще слушаешь? Чем ты занимаешься? — раздраженно прошипела Люська. Прошипела — потому что на лекции громкие разговоры возбранялись. А раздраженно — потому что Марина почти не реагировала на ее пламенную речь, разлиновывая какой-то лист бумаги.

— Я слушаю, слушаю, — отложив линейку, прошептала Марина. — Мне просто ведомость нужно заполнить, подписать у старосты курса и сдать в деканат. И все это до завтра.

Она старательно, хоть и немного криво, вывела на обороте листа: «Посещаемость лекций и семинаров студентами 23 группы» и залюбовалась результатом.

— Ах, да! — насмешливо фыркнула Люська. — Обязанности старосты группы, понимаю. Ну и что ты думаешь по этому поводу?

— Да всё нормально вроде, — неуверенно пожала плечами Марина. — Пропусков у нас мало, и все по уважительной причине.

Люська страдальчески закатила глаза. И было от чего. С самого начала лекции она последовательно развивала мысль, что в их институте законы статистики не работают. Может быть, в каком-то благословенном месте на десять девчонок и приходится почти равное количество парней, но только не у них. Здесь соотношение один к десяти, и конкуренция слишком жесткая. А поскольку они обе не красавицы, нужно немедленно брать инициативу в свои руки. Ведь не хотят же они остаться в старых девах!

— Почему это мы не красавицы? — слегка обиделась Марина.

— Здрааасьте! Ты на себя в зеркало смотрела? На тебя никто внимания не обратит, особенно когда такие феи рядом, — махнула рукой Люська в направлении последнего ряда, где несколько эффектных девиц окружили старосту курса Славу Данилова. Соседство, кажется, не слишком радовало молодого человека — постоянно отвлекаемый то одной, то другой красоткой, он тщетно пытался сконцентрироваться на лекции.