Одна женщина, один мужчина (сборник) - Елена Касьян

В субботу на огонек заехала Алена. Вина аргентинского привезла, в коробке, и банку маслин с косточками.

А у Юльки на кухне уже дым коромыслом. Четыре картофелины в духовке пекутся, салату настругано из чего бог послал: пара крабовых палочек, кукурузы сладкой с полбанки, луку зеленого полтора пера, помидорка, корешок китайского салата. Да много ли девчонкам надо, чтобы наесться? К тому же — почки, царское блюдо. Вон, лежат на тарелочке. Ровненькие, глянцевые, похожие на гигантские фасолины. И лук уже нарезан, и даже сковородка греется.

Стала Юлька почки под краном промывать, под холодной водой. Вот хорошо, не то что с какой-нибудь печенью. И крови с них не течет, и под пальцами не разъезжаются. Суперпродукт! Главное, дешевый-то какой. А Алена рядышком на табуретке сидит, щебечет. Про предков щебечет, про парня своего щебечет, про экзамен по литературе Средних веков. В общем, как обычно. Чего бы ей не щебетать? Ни забот у человека, ни хлопот.

Юлька тем временем почки на разделочную доску выложила, стала соломкой резать. Руку поднесла к лицу, челку откинула, и странный ей какой-то запах послышался, еле уловимый. Не поняла, чем пахнет, но точно — неприятное что-то. «Еще раз промою на всякий случай, — подумала Юлька, — мало ли». Вообще-то, если по-хорошему, надо было в кулинарную книгу заглянуть сперва, да только кто ж ее знает, где она теперь валяется среди студенческого бардака? Ну да ладно, такому матерому кулинару, как Юлька, серый волк не страшен и море по колено.

Долго ли коротко промывала Юлька почки студеной водой из-под крана (Алена уже все новости выложила и на второй круг зашла, у нее это быстро, не говорит, а из автомата стреляет), но вот показалось ей, что все уже, хватит. Вроде запаха нет больше. Может, померещился? И сковорода уже давно греется, аж дно покраснело. Налила Юлька на сковородку растительного масла, лук по-быстренькому обжарила до золотистой корочки, почки нарезанные плюхнула поверх, перемешала и крышкой прикрыла — пусть себе тушатся.

— Скоро там? — Алена интересуется. — Жрать охота, сил нет. С утра, веришь, один йогурт и чай без сахара.

— Скоро, — закивала Юлька. — Минут десять буквально.

— Давай хоть выпьем тогда, — предложила Алена.

Открыли коробку, набулькали по полчашки вина, чокнулись.

— Ну, за тебя! — говорит Алена. — Хоть бы тебе замуж уже. Не хозяйка, а клад!

— Да ну… — смутилась Юлька. — Я еще погуляю.

(Валера ей целых десять дней не звонил, а ребята с курса настучали, что с какой-то рыжей девицей его в кино видели. Вся такая наглая, в пирсинге. Какое теперь замужество? А ведь еще летом — такие планы.)

— Ладно, мать, не скромничай! — не согласилась Алена.

Выпили. Маслинкой закусили.

— Что у тебя там? Хоть не отравимся? — шутит Алена.

— Погоди, узнаешь. Сюрприз там. Царское блюдо.

С этими словами Юлька встала, подошла к плите и открыла крышку. Тяжелый запах мужского сортира ударил в ноздри и разлился по всей кухне. Алена побледнела под цвет обоев и рванула в туалет, зажимая рот ладонью.

Только тут озарило Юльку. Вспомнились ей все подробности функции почек, вполне объясняющие природу тяжелого запаха, затопившего кухню, хоть топор вешай.

В принципе, если их не нюхать, они хорошо выглядели. Ровненькие такие, плотненькие кусочки, один к одному. Выбрасывать их было ужасно жалко.

«Русские не сдаются!» — почему-то подумала Юлька и налила в сковороду полстакана девятипроцентного столового уксуса. Почки из серо-коричневых сделались нежно-бежевыми, от них повалил густой белый пар. Но запах, против ожиданий, не только не исчез, а, кажется, даже усилился. Алена на кухне не появлялась. «Эх, чего бы такого…» — лихорадочно соображала Юлька, громко хлопая дверцами шкафчиков. В сковородку поочередно отправились сухая аджика, хмели-сунели и два кубика крошки-чеснока, лавровый лист, пять бутончиков гвоздики и несколько крупных горошин душистого перца. Но запах становился все гуще и наваристее, от него уже слезились глаза и начинало немножечко мутить. Расстроенная Юлька захлопнула крышку, погасила огонь и настежь распахнула окно. Морозный воздух ворвался, закружил и за считанные минуты унес с собой тяжелый кухонный чад, словно его и не было.

В дверь с величайшей осторожностью заглянула Алена, бдительно повела носом.

— Ну, ты даешь!!! — сказала она и нервно сглотнула. — Что это было вообще?

— Почки, — ответила Юлька. — Почки один раз царице.

Они сидели в комнате на диване, допивали вино и с неохотой доедали початую банку оливок. Аппетит пропал, как не было. Остывала в духовке печеная картошка, кис на столе салат. Что было делать с царским блюдом? Надо бы выбросить, да побыстрее, пока сковорода не пропиталась, но ни одна не могла заставить себя вернуться в кухню и хотя бы приоткрыть крышку. Юлька жаловалась, что любит, а он, он… целых десять дней… десять, представляешь!.. и рыжая эта… Алена утешала, по волосам гладила — подожди, мол, одумается, сам приползет, — но легче от этого не становилось, а совсем наоборот, хотелось разреветься горько, уткнувшись подруге в плечо.

В дверь позвонили. Настойчиво, три раза. Юлька открыла.

На пороге стоял подвыпивший Валера. В огромных ручищах подрагивала тщедушная веточка кустовой гвоздики.

— Привет, Юль! Я тут мимо шел. — Валера протянул Юльке веточку и, не спрашивая разрешения, стал, неловко покачиваясь, стягивать кроссовки.

Юлька отложила веточку под зеркало и наблюдала, скрестив руки на груди, как он возится, тщетно пытаясь расшнуровать тугой мокрый узел.

— У тебя поесть нету? — спросил вконец запыхавшийся Валера, с трудом разгибаясь.

— На кухне, — холодно ответила Юлька и вернулась в комнату на диванчик.

Долгих пятнадцать минут просидели подруги тихо, точно мыши, и все прислушивались к звукам, доносящимся из кухни. Но звуки были вполне себе мирные, домашние — что-то брякало и звякало, хлопнула духовка, ложка ли, вилка упала и покатилась по полу, зашумел электрический чайник.

А потом в комнате возник Валера. Он вошел, загородив огромными плечами дверной проем, неуверенно кивнул Алене и со словами: «Вот за что люблю тебя, Юлёк! Готовишь а-бал-ден-но!» — тяжело плюхнулся в кресло. Подруги как по команде ринулись в кухню.

Все было кончено. В раковине отмокала сковорода, придавленная салатницей, тарелкой и ложкой, а на плите, готовый вот-вот сорваться, лежал противень, уже без картошки.

— Эй! Вы куда сбежали-то? — В кухню бочком вдвинулся озадаченный Валера. — Дай, Юлёк, я тебя поцелую!

Он обнял ее за шею и потянулся губами, изо рта пахнуло царским блюдом. Юльку замутило. Она резко вывернулась и шагнула к раковине, пустила воду. И чем ее так привлек этот кабан здоровый? Ничего-то она сейчас к нему не чувствовала. Одно только мстительное удовольствие.

— Иди, — сказала, — со своей рыжей теперь целуйся! — И стала отмывать грязную сковородку.

Инфанта

Она тихонько раскачивается на табурете, упираясь пятками в пол. Вперед-назад. Маленькая, всклокоченная. Ручки сердито скрещены под грудью.

— Не качайся, — говорю. — Сломаешь.

— Новую куплю!

И опять вперед-назад, вперед-назад. Купит, как же. Много она тут напокупала.

Сидит, уставившись в одну точку, куда-то между вытяжкой и газовой трубой. В спутанных волосах старый крабик с поломанными зубами, он беспомощно свисает за правым ухом. С другой стороны пряди выбились и торчат. Она опускает голову и начинает рассматривать свои ступни. Вверх-вниз. Тапки Пашкины, велики на пять размеров и едва держатся на пальцах.

— Я замуж выхожу…

— Опять?! — Пашка поворачивается от плиты, где шуршит на маленьком огне яичница. В одной руке у него скорлупа, в другой деревянная лопаточка. Как держава и скипетр. — С ума сошла?

— А что? — отвечает она с вызовом. — Нельзя?

— Теоретически? Теоретически — можно. — Пашка явно ее дразнит.

— Я, между прочим, взрослый человек!

— Да ну? — Брови Пашкины ползут вверх, скипетр и держава тоже. Он хочет подчеркнуть, насколько удивлен.

— Как же вы мне надоели, а… — произносит она устало, без выражения.

— На, — говорю, — лучше кофе выпей.

Она вцепляется в чашку, подставляет лицо под струйки ароматного пара, с наслаждением прикрывает глаза.

— Расческу дать? Хочешь, крабик переколю?

— Не надо!

— Где ты ночевала вчера?

— Вам-то что?

— Как это что? — Пашка начинает злиться. — Мы тебе, между прочим, не чужие!

— Как же, не чужие… Хуже чужих! — Она греет ладони о чашку, руки дрожат, и чашка в них дрожит. — Чужие-то нос не суют не в свое дело!

— Не в свое? — Скипетр взлетает над шипящей сковородой, и в стороны летят белые ошметки. — Ну, знаешь! — Пашка хватает тряпку и начинает яростно протирать столешницу и плиту.