Это настигнет каждого - Ханс Хенни Янн

- Дела мои плохи. Искать для меня врача бессмысленно. Врачи в этом городе спят; они черные. Кроме того, улицы занесены снегом. И от холода легкие станут как камень.

- Милосердие наверняка где-то существует, - сказал Матье. - Если я готов пустить в ход все: мою любовь к тебе, мысли, порождаемые моим мозгом, влагу у меня во рту, чтобы тебя напоить, кровь моей плоти, чтобы насытить тебя, мою одежду, чтобы тебя согреть, - значит, сюда должно проникать и какое-то иное милосердие, кроме нашего.

Андерс слегка потянулся, и в его взгляде мелькнуло неосознанное, печальное вожделение к себе.

- Как бы я был красив, не имей я на себе этой грязи! Как хорошо могло бы нам быть друг с другом! Я бы раздарил всё...

- Молчи!

- Если бы меня не изуродовали, мы бы никогда друг с другом не встретились. Вы бы не попали в этот город. Нас обоих хотят погубить, одного посредством другого...

- Не хочу слушать смутные речи, - вырвалось у Матье. - Голос его звучал теперь жестко. Как ни прискорбно, но он, все преувеличивая, уловил в сказанном только непристойное - а не простодушную жалобу об утрате радости, не получившей еще никакого имени.

- Сама жизнь состоит из смутных событий, - наставительно сказал мальчик, - и в смутных речах таится разумный смысл.

Матье не смягчился. Порывы жалости, еще недавно непреодолимые, теперь из него выветрились. С непостижимой быстротой яд равнодушия парализовал субстанцию его сознания. Матье чувствовал усталость, изнеможение, пустоту. Ощущение, что он существует как человек, словно окуталось туманом. Неотчетливо, без сочувствия видел он самого себя - неважно в каком времени, - брошенного на землю под серым небом, в укромном месте за безлиственными кустами, немилосердно обнаженного, в окружении безвинно-гнусных подростков, которые его истязали как своего врага; и один из них сделал разрез в его плоти, попытался расширить рану пальцами. Матье кричал, прежде чем ему заткнули рот кляпом. Кто-то, кого он не знал, - тоже подросток, ангел-ребенок (нераспознаваемый, правда, поскольку не имел на себе отличительного знака), - помешал тогда продолжению скотского убийства. Ангел - коричневый, когда обнажен, с мускулами мальчика, а отнюдь не празднично-белый спаситель (как потом выяснилось, уличный мальчишка, рожденный вне брака, просто неопытное человеческое существо, без особых примет; одетый, если вспомнить задним числом, точно как те другие пацаны), - пришел к нему на помощь, не позволил, чтобы ему уже тогда набилась в глотку всякая гниль. И вот теперь у этого мальчика из подвала такая же рана. Зачем нужно повторение? Есть ли какой-то смысл в том, что он, Матье, остался в живых? Что к нему был приставлен ангел с заурядным характером, разумевший в бытии еще меньше, чем обычные разумные люди? Который не придумал ничего лучшего, как привести его, Матье, - после многолетнего странствия по черным полям, черным весям, черным лесам и черным водам -в черный город, к той ситуации, с которой странствие началось: к некоему раненому Матье, пятнадцатилетнему, с телом белым, но измазанным кровью, - обезображенному до конца своих дней красным шрамом на гладком животе.

- Я, кажется, догадался, почему этот уличный сброд хотел меня прикончить и кто им тогда помешал. Теперь расскажи мне,что случилось с тобой!

Андерс недолго обдумывал свой ответ.

- Жители этого города - ничем не приметные люди, у них обычная жизнь, исполненная забот. Они нетребовательны, усердны, любят порядок. Живут по нескольку десятилетий у себя дома; потом их удаляют, они исчезают где-то на большом черном поле, обрамляющем город. Некоторых бросают в реку. Все они носят одежду, ибо тела их черны, как уголь. Ни у одного не дознаешься, верно ли, что, когда они наги, чернота умножает их счастье. Если среди них оказывается кто-то белый, достигший возраста, который представляется им самым приятным, это немедленно пробуждает их гнев, ибо они чувствуют себя обойденными, обманутыми. Такого чужака они убивают не сразу: им известен способ медленного, постепенного умерщвления. Тому, кого они хотят вытолкнуть из своей среды, наносят раны. Поначалу он лишь слабеет в результате незначительных потерь крови. Но к его телу день за днем приставляют ножи. И наносят все более глубокие порезы. Меня в конце концов выбросили вон, ибо моя рана уже не исцелится.

Матье выслушал эту речь без особого сочувствия. Она не удивила его. Он не нашел в ней ничего необычного. «Таковы законы этого города, люди их просто соблюдают, - мелькнуло у него в голове. - Люди из угля, порой прибегающие к белому гриму, отстаивают свои привилегии». Он все же спросил:

- Как, каким образом ты-то сюда попал? Ты ведь не родился здесь, от черных родителей?

- А как, каким образом оказались здесь вы? - спросил в свою очередь мальчик.

Матье не ответил. Слишком трудно было что-либо объяснить; мысли его, нечеткие, полнились странными лакунами. Он попытался составить хоть какое-то представление о себе и своем положении; но надежных ориентиров так и не вспомнил. К своему удивлению, он занялся проверкой телесных ощущений. Слюна у него не образовывалась; он не чувствовал позывов к мочеиспусканию; сердце билось приглушенно и так же равномерно, как качается маятник; дышал он совсем незаметно, словно во сне.

«У меня нет желаний, - подытожил он свои наблюдения,-и меня не осаждают физические потребности. Мой мозг подобен болоту, постепенно иссыхающему под лишенным дождя небом...»

Мальчик - худой, узкобедрый, плоский, как труп, и больше похожий на серый гипсовый слепок, чем на живого теплого человека - вытянул ноги, что вызвало новое излияние черной крови, которая извилистой струйкой потекла у него в паху, с левой стороны. Этот знак, напоминающий черную прожилку в светлой каменной глыбе, Матье заметил. Он спросил, где взять воды и в какой сосуд ее набрать.

- Здесь нет воды, нет и сосуда, - ответил мальчик.

- Но должна же быть какая-то утварь, какая-то возможность...

- Откройте люк в полу! Сейчас самое время.

Старший повиновался. Он схватился за кольцо, потянул, поднял крышку, которая откинулась в сторону и застыла почти в вертикальном положении, упершись в стену. Матье увидел продолговатую, облицованную камнем яму и в ней, точно соответствующую ей по размерам, - узкую койку с подушками, простынями и одеялом, почти уютную: неожиданную противоположность холодному подвальному помещению. Правда, такое расположение было не только непривычным, но даже пугающим: спальное место напоминало могилу или саркофаг, пусть и оборудованный удобнее, чем обычно, - чуть более просторный...

- Ты всегда спишь в этом углублении? - спросил Матье, хотя прежде ему уже дали понять, что дело обстоит именно так.

Мальчик кивнул. Продолжая сидеть на стуле, он распрямил плечи, закинул руки за голову, потянулся.

В то же мгновение рана расширилась, и что-то из его внутренностей выскочило наружу. Он застонал, скрючился. Матье рванулся к нему, подхватил на руки.

- Вы должны уложить меня в постель.

- Я почти ничего не вижу. Я хотел бы принести свечу. Посиди минутку, прислонившись к стене. Потом я тебе помогу.

Матье с осторожностью проделал все, что считал необходимым. Свеча горела теперь в могиле-постели. Он опустился на колени, откинул одеяло. Потом поднял мальчика и положил его на кровать - вниз.

В полной растерянности взирал Матье на горестную картину. Охотней всего он бы сразу, чтобы не видеть мучений раненого, натянул на него одеяло; но состояние мальчика такого не позволяло. Легкомысленно уклониться от происходящего Матье не мог. Внутренности надо было как-то вернуть в полость тела. Матье, конечно, догадывался, что не сумеет отогнать смерть; но при всей своей беспомощности он решил хотя бы попытаться оказать ей сопротивление. А если по правде; он не мог эту смерть помыслить. Он не знал, что тут можно выиграть и что -проиграть. Чувство любви, вроде бы полностью улетучившееся, теперь вернулось, а вместе с ним - и смутное недовольство собой: себя он упрекал в том, что в первом приступе замешательства уже отступился от другого, не услышал по-настоящему зов о помощи. Но он и сейчас не преодолел в себе этой растерянности.

- Малыш Матье, Андерс, бедный мой мальчик, - шептал он, - бедный мальчик...

- Вскоре не будет ничего, кроме вас и меня. Не будет больше света, а только тьма. У нас останется только чувство, которое мы испытываем друг к другу, - если, конечно, вы его не отвергнете.

- Скажи, что я должен сделать!

- Чтоб было тепло... - сказал мальчик, - Спуститесь ко мне, поделитесь со мной своим теплом! Не думайте об исходящем от меня холоде! Поцелуйте мой рот! Какую-то радость я еще могу подарить...

- Это все от лукавого, - сказал Матье. - Я хочу тебя согреть, хочу лечь к тебе, но не ради того, чтобы выиграть что-то для себя. Ты нуждаешься в помощи. Я должен подумать, как тебе помочь. Должен попытаться сделать почти невозможное.