Собиратель автографов - Зэди Смит

Лавлир: Я — американец, был им и останусь. А ты — нет, и никогда им не будешь.

Доув: Ты — американец, был им и останешься. А я — нет, и никогда им не буду.

— Оставь Иана в покое, слышишь? — сказал Алекс.

— Ладно-ладно, молчу. Мы живем целой вселенной, а не одной только любовью, — изрек Лавлир, изобразив самое что ни на есть гойское движение на международном языке жестов — безапелляционно подвел черту. — Это мой девиз. И это мне пришлось в конце концов сказать Леонарду.

Когда подошло время обеда, один лишь Доув не выпускал из рук свою аукционную лопатку, загипнотизированный хитроумными маневрами юной леди в голубом. Она продавала нечто касающееся фильма «Томми». Держала над головой табличку со своими предложениями и так и этак ее вертела, чтобы все лучше видели. Алекс уже давно рухнул в свое кресло. Лавлир сел рядом, бросил лопатку на пол и завел обычные разглагольствования.

— Все без толку, — перебил его Алекс, погруженный, в отличие от Лавлира, в спокойствие и даже на короткое время ставший дзэн-буддистом — он часто входил в эту роль на аукционах, единственно чтобы досадить своему приятелю. — Как я и ждал. Так всегда бывает. Посмотри на Багли. На него двадцать человек работают. В одиночку здесь ловить нечего. И давно уже нечего. В этом вся суть. Только в этом, и ни в чем другом. Были хорошие времена, да прошли. Ежу ясно.

Лавлир стукнул кулаком по свободному сиденью перед ними:

— Не так уж и давно, приятель. Совсем недавно я здесь отхватил Дженнифер Джонс, и за разумную цену, правда? И не для того, чтобы перепродать, Ал, а просто из любви к искусству.

Лавлир отродясь ничего не покупал из любви к искусству, и никто никогда не приобрел у него хоть что-то за нормальную цену. В своей среде он был белой вороной, потому что не позволял себе никаких сантиментов. Поговаривали, что он готов собственную бабушку обменять на два автографа носатого комика Джимми Дюрана и одну поддельную подпись Эрнеста Хемингуэя.

— То есть я всем этим занимаюсь не ради денег, — продолжил Лавлир. — Я фан. Делаю все от чистого сердца. Эти штучки правда кое-что для меня значат.

Алекс как бы между прочим изобразил на международном языке жестов: Если мне немного подфартит, скоро все вы, включая и тебя, станете по сравнению со мной ничто, то есть выдвинул вперед нижнюю челюсть, сморщил верхнюю губу и кивнул, прикрыв глаза.

— Да, — сказал он. — Без вопросов. Наше дело непростое.

Лавлир смерил взглядом прытких молодых людей из аукционной команды. Они сидели на своем помосте и свысока посматривали на толпу с телефонами. Лавлир и сам подумывал заняться сбытом американских вещичек иностранцам, да никак не мог собраться с духом и сделать первый шаг.

— Все это похоже на… Что они со всей этой барахлюндией собираются делать? Я тебе кое-что скажу, только ты не обижайся. Правда, это похоже… вот я вышел из суши-бара и пришел в свою контору-расконтору, а там в коридоре торчит сам Гари Купер, а я знать не знаю никакого Гари Купера, и он вообще для меня ноль без палочки, я люблю богатеньких япошек, пожопастее, и никогда не видел «Высокой луны»[31]. Я люблю этих узкоглазых, которые даже имени Купера произнести не могут. Только без обид.

— Я — китаец.

— Правильно, только я не хотел тебя обидеть.

— А никто и не обижается, Лавлир, потому что я китаец.

— Да-да, без обид.

Лавлир скатал свой каталог в трубочку и начал постукивать ею Алекса по коленям:

— Дело в том, дело в том, что это часть моей культуры. И никогда! Не! Возможно! Оценить все эти вещи, если сам не приехал оттуда же, откуда их привезли! Можно хоть сто раз намалевать Джимми Стюарт на стене какой-нибудь японской тюнь-сюнь-чунь конторы или еще где угодно, но они никогда — никогда! — не поймут, что значит Джимми Стюарт. Я ничего против них не имею, но ни один япошка не способен по-настоящему понять, что носил в своем сердце из сердец Джимми Стюарт. Без обид. О Господи Иисусе, ты только посмотри!

Алекс проследил за указующим перстом Лавлира. У входа стояла семейка провинциальных поклонников Пресли — все как на подбор толстенькие, увешанные дешевенькими украшениями, не знающие, куда руки девать.

— О-о! — протянул Лавлир. — Прикинь: у нас здесь настоящий «Отель, где разбиваются сердца»[32].

Провинциалы словно к полу приросли. У них не было ни шанса заполучить что-то из элвисианы — все вещички выставлялись в расчете на тугие кошельки. Самая маленькая девочка, с жиденькими волосенками и заячьими зубками; двое мальчишек, расставивших ноги на манер Пресли; отец семейства, как-то с перебором осанистый и не в тон событию вырядившийся; его мышкоподобная жена — все они почему-то тронули сердце Алекса. Своей неудержимой верой.

— Да бог с ними, Лавлир. Всего лишь фаны Пресли. Пришли сюда как в церковь. Не пялься на них. Не на что там смотреть.

— Ты что, ослеп?

В книге Алекса была глава о гойстве фанов Пресли. И подглавка — о легендарном Бене Д. Гуделле, который собирал автографы всех, кто имел хоть какое-то отношение к Элвису, — от его акушерки до гробовщика. Вся его коллекция не стоила ни пенса. Собиратели Автографов стращали им друг друга. Обычного дилера-циника, который продавал и покупал, чтобы заработать на жизнь, он ужасал, потому что Гуделл стал верующим человеком и поклонялся он славе. Боготворил исходящую от нее ауру, купался в лучах ее зыбкого, холодного света. Когда-то Гуделл и его слепая увлеченность повергали Алекса в трепет. А теперь он чувствовал, что вот-вот сам станет таким же.

Сейчас ударит молоточек аукциониста — и будет продана ковбойка, манжеты которой расшиты драгоценными камешками. Провинциальная мамаша тяжело вздохнула и приклонила голову на плечо мужа. Он приобнял ее и поцеловал в левый висок. Мальчик и девочка почти в унисон начали дергать отца за одежду, и он их тоже прижал к себе, встревожив тем самым Алекса. Теперь они походили на семейство, которое одно уцелело во время великого потопа и сейчас, притулившись на последнем клочке земли, наблюдало, как поднимается вода, готовая вот-вот их поглотить. «Из всех гойских…» — подумал Алекс. Ему частенько казалось, что истинным Собирателем Автографов был именно Гуделл — больше, чем кто-либо другой.

Они решили пообедать в итальянском ресторанчике на углу, отделанном под Средние века, эпохи Данте. Столы в нем покрывали красно-белые скатерти. В баре стояли запечатанные сургучом бутылки кьянти. Лавлир не заказал ничего из еды, а только три виски и бутылку божоле и сразу наполнил им три полупинтовых стакана.

— Уже два часа дня, — сказал Алекс.

Лавлир захлопал в ладоши:

— Он у нас и прогулки гуляет! И выпивку выпивает! И время всем говорит! А шнурки на ботинках не завяжешь? Сможешь? Ну пожалуйста! Сделай мне такой маленький подарок.

Алекс слишком хорошо знал Лавлира и поэтому начал осторожно:

— Послушай… Я только что подумал о… ты знаешь, Иан?

Лавлир хлопнул Иана по спине:

— Иан — молодчага. Настоящий денди, а, Иан? Алекс, вот как обстоят дела: если тебе надо починить машину, ты едешь к механику; если хочешь узнать Христа, становишься католиком; если интересуешься, сколько человек может выпить за полчаса, делаешься алкоголиком. И нам оказана большая честь сидеть сегодня здесь рядом с Доувом. Иан Доув — профессиональный…

— Раздолбай, — печальным голосом промолвил Доув.

Лавлир расставил рюмки треугольником посередине стола.

— Джентльмены, — напыщенно, как в фильме «Снова в Брайдшеде», изрек Лавлир, — вздрогнули?

Они выпили. Алекс сидел как на иголках, так ему хотелось вытащить из сумки автограф Китти. Он с трудом себя сдерживал. Что бы он ни показал Лавлиру, тот во всем видел подделку — просто чтобы поприкалываться. Но на этот раз Алекс решил не доставлять ему такого удовольствия. Не даст он себя унизить, хотя бы сегодня.

Вместо того чтобы достать автограф, он осушил свою рюмку и кивнул Лавлиру — пусть нальет еще. После этого все трое рта не закрывали. Начался обычный треп: о музыкантах всех времен, о голливудских скандалах, о самых лучших фильмах, самых больших сиськах, самых первых эротических сценах и вызывающих оторопь суицидах.

— О’кей, о’кей, о’кей. — Лавлир налил в три стакана виски. — Кто первые трое в Голливуде, кому оторвало голову?

В кафе вошел Джон Багли, весь из себя разодетый, в галстуке-бабочке и так далее, а они к этому моменту уже здорово назюзюкались. Все слегка плыло перед глазами. Багли подошел прямо к стойке, но Алекс понял, что они не остались незамеченными. Чем лучше у Багли шли дела, тем дольше он вас не узнавал.