Рыцарь-призрак - Корнелия Функе

— Никуда ты не пойдешь, Хартгилл! — хрюкнул холоп Стуртона и водрузил мне на грудь грязный сапог.

Я видел: Элла стоит как вкопанная между надгробиями.

— Беги, Элла! — закричал я.

Но она не шелохнулась, и другой мертвец — поджарый парень с короткими светлыми волосами — захватил ее себе, в то время как третий упаковывал Цельду. Она ударила его костылем прямо по лысой голове, но тот издал только слегка обрадованный хрюк и вытянул костыль у Цельды из рук так легко, как если бы взял погремушку у младенца. Потом, не говоря ни слова, он потащил Цельду к своему омерзительному господину.

Стуртон неподвижно восседал на своем коне и наблюдал с лишенной выражения физиономией, как его холопы собирают добычу из живых людей. Я поискал глазами Бородая и обнаружил его распростертым между могильными камнями. Ружье лежало подле него. На один миг я действительно о нем забеспокоился, но Стуртон лишил меня возможности более детально исследовать это неожиданное ощущение.

— Отведи детей на башню! — приказал он.

Его голос — глухой и беззвучный — напоминал плохую копию настоящего голоса. Но еще ужаснее был шорох позади меня. Цельда плакала. Всхлипывая, она ругалась, но все же ее слезы говорили более чем отчетливо: «Мы пропали. Спасения не предвидится. Спектакль окончен»[25].

— Я убью тебя, Стуртон! — закричал я, пока два его холопа тащили меня к двери церкви. — Я убью тебя, сожранная червями мразь!

— И как ты это сделаешь, Хартгилл? — произнес в ответ Стуртон, неторопливо слезая с лошади. — Я же уже мертв, ты забыл? Даже твой друг-рыцарь не смог мне ничего сделать.

Я поглядел на Эллу. Она плотно сжала губы, но в глазах — ни слезинки, чего нельзя было сказать обо мне.

Дверь, которая вела на башню, была такой маленькой, будто ее сделали для детей. Следовавший за нами холоп в ней едва не застрял. Он снова и снова тыкал меня кулаком в спину, пока я шел по стоптанным ступенькам наверх за Эллой. Поднявшись до середины, мы миновали одно лишенное окон помещение. О нем я читал. Там прятался Уильям Хартгилл от Стуртона, пока его сын мчался за тридевять земель на коне в Лондон за подмогой. Все напрасно. В результате Стуртон все же его прикончил. «Так же, как и тебя, Йон», — думал я. Ничего из мести не выйдет. На этот раз проклятие Хартгиллов будет стоить жизни еще и одной из Литтлджонов. Эта мысль была еще ужаснее, чем мой страх за собственную жизнь.

— Йон! — прошептала Элла, когда мы уже почти достигли верха. — Где Лонгспе?

Ясно. Ее вопрос напрашивался сам собой — ведь она ничего не знала ни о мертвом хористе, ни о том, что он мне поведал. Да, где же Лонгспе… я хотел вызвать его уже с той самой минуты, как Стуртон возник над воротами кладбища, но, кроме его тьмы, ничего другого мне в голову не приходило, а мысль, что, может быть, я доверился человеку, который убил мальчика моих лет, парализовывала мне пальцы всякий раз, когда я собирался сжать печать.

— Он столкнул хориста из окна! — прошептал я ей. — Он тоже убийца!

Элла бросила мне свой «что это опять за мальчишечья чушь?» взгляд.

— Глупости! — зашептала она в ответ. — Зови его! Сейчас же!

Ах, и где она была до сих пор? Каждое ее слово проносилось сквозь мои мрачные мысли, словно свежий ветер.

Мы подошли к невысокой деревянной двери, которая вела наружу, на крышу башни. Холоп толкал нас к выходу. За ним следовал Стуртон. Ночь окрашивала его бледные члены в черный цвет, а лицо его было до того прозрачно, что, казалось, его мог развеять любой порыв ветра. Живой труп рядом с ним подобострастно пригибался к земле, едва только Стуртон глядел в его сторону.

— Очень жаль, Хартгилл, что я не могу своими руками тебя столкнуть в бездну! — сказал Стуртон, расправляя свое бледное платье. — Но я не слишком-то люблю облачаться в трупы каких-нибудь крестьян.

Мертвец, стоявший подле него, сделал шаг по направлению к Элле.

Я встал на защиту впереди нее, хотя она и пыталась оттащить меня назад.

— Ты просто жалкий обманщик! — проговорил я (большего мои дрожащие губы были не в состоянии произнести). — Знаешь ли ты, что я думаю? Что ты еще ни разу не дерзнул убить кого-нибудь собственноручно. Это всегда делали за тебя другие!

Мои пальцы нащупали печать Лонгспе.

— Вот! Держу пари: потому-то ты и не осмеливаешься попасть в ад! — кричал я. — Потому что ты… — Элла предостерегающе схватила меня за руку, но я испытывал слишком сильную ярость, чтобы сдерживаться. — Потому что у тебя, проклятая, мерзкая тварь, нет на совести ни единого убийства!

Кровавые глаза Стуртона потемнели. Под тонкой, словно пергамент, кожей, виднелся скелет, словно на нем был чертовски хорошо сидевший костюм для Хеллоуина.

— Ах вот как? — зашипел он и сделал шаг в мою сторону. Потом он приложил мне ладонь прямо напротив сердца.

Я увидел кровь. Она прилипла к моей одежде. Я был Стуртоном и стоял на темном поле. Передо мной лежали два связанных человека. Их лица были вымазаны в крови, но они еще дышали. Я повелительно схватил одного из моих холопов за руку, и он выпустил дубинку, вложив мне в ладонь нож. Рукоятка была прохладной и гладкой, а в клинке отражался свет одного из факелов. Я знал, что я буду делать. И радовался этому…

Это было ужасное чувство. Ужаснее всего, что мне когда-либо довелось испытать.

Но внезапно нож исчез. Исчезло все: темное поле, связанные люди… вместо этого у моих ног валялась отрубленная кисть Стуртона.

— Забудь все, что ты видел, Йон! — произнес Лонгспе и заслонил меня. — Забудь, слышишь?

Его меч блестел от призрачно-бледной крови Стуртона.

Я почувствовал, как Элла схватила меня за руку. Она тянула меня назад, пока мы не наткнулись спиной на стену башни. Она едва доходила нам до лопаток, и мне казалось, что я уже чувствую на затылке холод бездны, зиявшей под ней.

— Только не это! Опять ты, высокоблагороднейший рыцарь! — с издевкой сказал Стуртон, извлекая меч. — Хочешь раскроить мне еще одну кожу? Можешь не трудиться. Ты не причинишь мне вреда, даже если еще столько же будешь биться со мной. Не то у тебя имя, чтобы отправить меня к чертям.

Один из холопов, взобравшихся с нами на башню, встал подле своего хозяина. А перед дверью, где была спасительная лестница вниз, стоял второй часовой. Два остальных дежурили при Цельде и Бородае.

— Не то имя? — спросил Лонгспе. — Какое же нужно?

Стуртон захохотал. Из его рукава отрастала новая рука — пальцы на ней растопыривались, словно лепестки плотоядного цветка, в то время как кисть, отрезанная Лонгспе, увядала на полу башни и рассыпалась в прах.

— А как по-твоему, благородный рыцарь? Я все еще слышу, как старик, прежде чем умереть, выкрикивает свое проклятие: «В преисподнюю, Стуртон, тебя спровадит один из Хартгиллов! И только из Хартгиллов!» Но вместо этого вот уже на протяжении пяти столетий на тот свет посылаю их я. Из мести за шелковую веревку. И еще ни один не пришел назад, чтобы исполнить проклятие старика. Они, словно агнцы, бегут рысцой на заклание и угасают. Мальчишке, которого ты так самозабвенно защищаешь, уготован тот же путь, и уже сегодня ночью.

Его холоп сделал было шаг ко мне, но Лонгспе предостерегающе направил на него острие меча.

— Думаешь, мертвая плоть способна тебя защитить? — сказал он. — Я так основательно просверлю твое черное сердце, что ты будешь дожидаться своего хозяина у ворот ада.

Холоп замешкался с искаженным от страха мертвым лицом.

— Чего ты ждешь? — накинулся на него Стуртон. — Хватай детей и бросай их через стену, или я собственноручно прикончу тебя!

Холоп опять шагнул в нашу сторону.

Но меч Лонгспе был скор, как пламя, и холоп рухнул словно распоротый мешок, наполнив воздух такой отвратительной вонью, словно в ночном воздухе рассеялась вся его прогнившая душа. Образ Лонгспе излучал светлое сияние, похожее на белый огонь, и холоп, стоявший на лестнице, в ужасе обратился в бегство, но Стуртон с проклятием вонзил ему в спину меч. Затем он опять повернулся к Лонгспе. В лице его больше не было ничего человеческого, и кожа его развевалась лохмотьями на костях, как если бы собственная ярость сдирала ее ему с тела.

— Йон, беги к лестнице! — крикнул Лонгспе, прикрывая меня и Эллу своим телом.

Образ Стуртона принял грязно-красный цвет, словно его члены напитались всей той кровью, которую он пролил. Свет Уильяма же напоминал белое сердце пламени, и мне стало безразлично все, что рассказал хорист. Я видел только этот свет и был снова оруженосцем Лонгспе, что бы он ни совершил и что бы его на земле ни удерживало.

— Элла, беги! — закричал я. — Я останусь с ним.

Но она, разумеется, не тронулась с места. Я попробовал оттащить ее к лестнице, но… она еще и сегодня сильнее меня.

— Пусти! — вырвалась она. — Ты что, не слышал, что сказал Стуртон? Йон, ТЫ должен его прикончить! Ты — тот Хартгилл, который отправит его на тот свет!