Ангел Экстерминатус - Грэм Макнилл

Ладно, если Фулгрим хочет представления, придется ему подыграть.

— Ты называешь себя Каручи Вора?

Эльдар кивнул:

— Это скорее звание, чем имя. Раньше я был врачевателем. На бьелерайском диалекте это означает…

— Я знаю, что это означает, — прервал его Пертурабо. — «Завершающий страдания».

— Повелитель знает язык эльдар? — удивился Вора.

— Помимо прочих, — Пертурабо ответил на родном языке ксеноса — и с мимолетным удовлетворением заметил, что и Фулгрим, и сам Вора удивлены.

— Или, — тут он перешел на проторечь, полную отрывистых и глухих звуков, — мы можем общаться на языке зеленокожих.

Фулгрим рассмеялся.

— Ты не перестаешь меня поражать, брат. Никогда не думал, что у тебя такие лингвистические способности.

— Я провел всю жизнь, ведя осады, рыл окопы и разрушал города, поэтому ты так легко забываешь, что я наделен не менее проницательным интеллектом, чем остальные наши братья, — Пертурабо старался не выдать голосом, насколько такая невнимательность его обижает. — Может быть, я уступаю Магнусу в знании варпа, а Хорусу — в стратегическом гении, но зато я прекрасно умею пользоваться в своих целях тем, что другие меня недооценивают.

— Я никогда не совершу подобной ошибки, — улыбнулся Фулгрим.

— Еще как совершишь, — возразил Пертурабо и, резко отвернувшись, скрестил руки на широкой груди. — А теперь рассказывай свою сверхценную историю, ради которой моему легиону пришлось построить этот амфитеатр.

— Это рассказ о богах эльдар и об их войнах, — начал Фулгрим. — Рассказ о создании столь чудовищном и столь же прекрасном, что братья заточили его в темницу, вычеркнув из истории и памяти.

— Ангел Экстерминатус? — предположил Пертурабо.

— Да, — отозвался Вора. — Ангел Экстерминатус.

— И ты заставил меня создать Талиакрон, только чтобы пересказывать выдумки ксеносов? — Пертурабо начинал злиться.

— Это не выдумки. — Фулгрим, шагнув к брату, сжал его плечо. — Это реальность, которой самой ее природой было предначертано исчезнуть. Даже звезды были против нее, ибо оружию такой силы нельзя позволить вырваться на свободу.

Хотя Фулгрим и говорил с излишней помпезностью, ему все-таки удалось пробудить в брате любопытство. Пертурабо отлично понимал, как часто под маской легенды скрывается правда.

— Где это оружие?

— Ты знаешь, где. — Фулгрим, широко улыбаясь, посмотрел на затянутое пылевыми облаками небо. — Ты всегда это знал, брат.

Пертурабо тоже поднял взгляд к небу — и увидел кипящий водоворот варп-энергии. Звездный вихрь.

— Расскажи мне эту легенду, — приказал он.

В тени, которую отбрасывали нимфы с чашами-светильниками, за встречей примархов следили, опустившись на колени, двое. Но если зрители, до предела заполнившие ярусы амфитеатра, наблюдали за сценой с упоенным восторгом, то у этих двоих происходившее не вызывало ничего, кроме ненависти. И покров тени, и слой пыли на доспехах должны были сделать так, чтобы наблюдатели не привлекли подозрительных взглядов, но на самом деле такой опасности не было: на них никто бы не обратил внимания.

Более высокий из этой пары был облачен в темную броню, на которой все знаки отличия и символика легиона были скрыты под стратегически размещенным налетом пыли и кусками ткани, исчерканными ничего не значащими каракулями. На каждой пластине виднелось множество царапин и вмятин, которые техномастера с «Сизифея» так и не выправили. Воин смотрел на Фениксийца с неприкрытым отвращением, содрогаясь от усилий сдержаться и не броситься напролом, чтобы уничтожить убийцу Ферруса Мануса.

Воина звали Сабик Велунд, и он был из легиона Железных Рук.

Его спутник, более стройный, носил броню, чернее которой не было среди Легионес Астартес, причем дополнительно измененную так, чтобы уменьшить ее видимость во всех спектрах и свести к минимуму сигналы на любой длине волны. Его звали Никона Шарроукин — воин из Гвардии Ворона, виртуоз скрытности и палач предателей.

Оба привыкли действовать глубоко в тылу врага, но это проникновение было, пожалуй, самой рискованной операцией в их карьере — по крайней мере со времен Кавор Сарты и Криптоса.

— Меня тошнит от одного его вида, — признался Велунд, имея в виду Фулгрима, вызывавшего в нем омерзение.

Шарроукин, не отвлекаясь, все так же прижимал к окуляру шлема прицел матово-черного карабина-игольника; приклад оружия надежно упирался в его плечо. Карабин был модифицирован так, чтобы работать с разными боеприпасами и в разных режимах ведения огня, — компактный инструмент смерти, способный убивать беззвучно как издали, так и с близкого расстояния, поражая цель вихрем сплошных стальных игл.

— А ты не смотри, — посоветовал Шарроукин. — Слушай. Воспользуйся тем параболическим вокс-вором, что дал тебе Таматика.

— Он фратер Таматика. К тому же, здесь такая акустика, что мы прекрасно услышим все, что говорят эти предатели. Мне не нужен этот… вор, — он практически выплюнул последнее слово.

— Пусть так, но он может записать их слова, — напомнил Шарроукин. — Брантан и остальные тоже захотят послушать.

Велунд подумал, что Шарроукину стоит напомнить, кто такой Брантан и как следует его называть. Он знал, что Ворон вряд ли примет замечание к сведению: все-таки у их боевых групп, сложившихся случайным образом и разрозненных, была слишком нестандартная организация, так какая разница, у кого какое звание? Но нет, разница была — особенно теперь, когда Ферруса Мануса не стало.

— Он носит звание капитана.

— Ну ладно, — вздохнул Шарроукин. — Капитан Брантан точно захочет услышать запись. У меня сложилось впечатление, что принимать решения на основе косвенных свидетельств — не в его характере. Даже если источником информации будет кто-то вроде тебя, друг мой.

Велунд кивнул, пристыженный этим напоминанием об одной из целей их миссии. Обычно он рассуждал с холодной четкостью машины, но вид примарха Детей Императора вывел его из себя. Убийца Ферруса Мануса беззаботно смеялся, словно не совершил никакого преступления, и одним своим видом еще больше оскорблял честь Железных Рук, так до сих пор и не отмщенную.

Со дня предательства на Исстване никто из X легиона не видел Фениксийца, и Велунду казалось, что души погибших товарищей, жаждущие мести, возлагают эту тяжелую задачу на него. Он вспомнил, как Фениксиец одним ударом отшвырнул его от Ферруса Мануса, и сердце его заколотилось, а металлические пальцы левой руки сжались в кулак.

— Сабик, сосредоточься, — сказал Шарроукин, заметив состояние товарища. — Моему легиону тоже от них досталось. Делай, что должен, и наш ответный удар станет еще сильнее.

Велунд выдохнул. Он понимал, что Шарроукин прав, но медузианская запальчивость все чаще грозила взять верх. Расстроенный собственным несовершенством, он сосредоточился на том, чтобы вернуть равновесие эмоциям, в которых главными на время должны были стать холерическая энергичность и меланхоличное бесстрастие. В отличие от многих Железных Рук, которые быстро приходили в ярость и потому действовали импульсивно, Велунд давно научился контролировать свой темперамент.

По крайней мере так он думал — пока не увидел на сцене Фулгрима. Воспоминания о том, что сделал Фениксиец, разрушили его самообладание с той же легкостью, с какой лазерный резак проходит сквозь пластек. Если бы не вмешательство Шарроукина, он мог бы даже выдать их укрытие.

— Ты прав, — согласился Велунд, стараясь выровнять дыхание. — Я позорю себя, проявляя слабость.

— Ненавидеть их — не слабость, — отозвался Шарроукин. — Используй свою ненависть, брат, оттачивай ее как оружие, занесенное для удара, и тогда в нужный момент она станет еще сокрушительнее.

Даже проявляя столь несвойственное ему красноречие, Ворон оставался неподвижным, все так же прижимая к окуляру прицел карабина.

— Неужели ты сможешь отсюда попасть? — спросил Велунд, подготавливая оборудование вокс-вора и устанавливая ничем не примечательную черную коробку на штатив. Из его наруча вылезло несколько матово-черных кабелей, которые он воткнул в заднюю часть устройства, тут же возвестившего о начале работы тихим жужжанием.

— Да, правда, они находятся на пределе эффективной дальности моего карабина-игольника, не говоря уже о том, что это примархи.

— Но искушение есть?

— Еще какое, — сказал Шарроукин, продевая тонкий палец в спусковую скобу и слегка надавливая. Дальномер щелкнул, откалибровывая нарезку ствола. — Может, я выстрелю, только чтобы посмотреть, соответствует ли этот твой «Грозовой орел» заявленным качествам.

— Поверь, у этих предателей нет ничего летающего, что могло бы его догнать.

— Я тебе верю, но будем надеяться, что проверять это на деле не придется.