Ангел Экстерминатус - Грэм Макнилл

Пертурабо улыбнулся этой визуальной загадке и открыл врата.

Шум голосов выплеснулся ему навстречу, и он почувствовал гордость оттого, что наконец воплотил свою мечту в жизнь, не изменив при этом ее смысла. Он на мгновение задержался под аркой портика: радостные голоса вызвали воспоминания о тех годах, когда Галактика еще не раскололась.

Но это время ушло навсегда, и нет смысла тосковать о нем.

— В прошлом нет живых, — прошептал Пертурабо. — Там лишь мертвецы.

Фулгрим, верный своему слову, уже ждал его.

Актеры могли подняться на сцену Талиакрона через несколько искусно замаскированных выходов, однако Пертурабо предпочел спуститься в самые недра здания и пройти по узким ступеням в середине амфитеатра, известным как «Харонова лестница». Благодаря этой лестнице из-под сцены могли появляться актеры, изображавшие духов умерших; Пертурабо же воспользовался ей, чтобы проникнуть в зал незамеченным.

Он вышел из темных и тесных катакомб на широкую сцену и на мгновение остановился, чтобы в полной мере насладиться реальностью своей мечты. Ярусы с местами для зрителей плавно поднимались по склону искусственного кратера на шестьсот пятьдесят метров, и каждое сиденье было расположено так, чтобы ничто не заслоняло сцену.

В амфитеатре собрались десятки тысяч зрителей: солдаты, легионеры, праздные зеваки и целые толпы последователей Фулгрима. При виде Пертурабо все они разразились радостными криками, и хотя ему не нравилось играть центральную роль в публичных событиях, эти бурные приветствия вызвали в нем неожиданное и приятное изумление.

Остановившись на вершине лестницы, Пертурабо поправил плащ, который подарил ему Фулгрим, прислушался к реву толпы — и различил в нем отдельные голоса. Акустика театра была столь совершенна, что зрители, сидевшие дальше всего от сцены, все равно могли расслышать даже самую тихую реплику. Пертурабо ощутил редкий прилив гордости за этот технический успех.

Скульптуры богини и ее сестер смотрели вниз с высоких арок, которые окружали амфитеатр; рядом с ними стояли героические актеры из тех времен, когда Император еще не посетил Олимпию. Феспид по праву занимал место рядом с богиней, а Метробий, его главный соперник, расположился на противоположной стороне. Арар, большой поклонник комедии, соседствовал с изящным Гегелохом, гением актерских перевоплощений, которого современники называли «героем с тысячей лиц».

Теплый свет наполнял Талиакрон благодаря огню в неглубоких чашах, которые держали нимфы в развевающихся одеждах, парящие на огромных крыльях. В воздухе чувствовался слабый химический запах, который стремились перебить более густые и терпкие ароматы специй.

Большая круглая сцена была вымощена плитами из спрессованной кварцевой и гранитной крошки, и мутное зарево радиоактивных облаков отражалось от нее слабым мерцанием. Осадки из короткоживущих изотопов после ядерных взрывов стерли звезды с неба, но Пертурабо все равно мог различить грязное пятно сильной варп-аномалии в дальнем северо-западном рукаве Галактики. От этой планеты до нее было гораздо ближе, и он даже видел отростки, которые тянулись от аномалии — тянулись к нему, искали его, подступали вплотную, словно хотели унести его с поверхности Гидры Кордатус.

Не имело значения, сколько световых лет отделяет его от этого варп-шторма: Пертурабо всегда чувствовал его, всегда, с любой планеты видел его отсвет в небе, но не знал, чему обязан такой способностью. Может быть, его органы чувств были намеренно устроены таким образом, точно так же, как Сангвиний был создан крылатым, а Коракс — наделен удивительными глазами. Возможно, причиной был сбой в его генетике, однако он обладал этим то ли даром, то ли проклятием, сколько себя помнил. Как только он узнал кое-что о природе этой аномалии, она постоянно вторгалась в его сны, вызывала кошмары и преследовала наяву.

Однажды он спросил у Ферруса, видят ли этот шторм его серебристые глаза, на что брат лишь покачал головой и смерил Пертурабо слегка презрительным взглядом, словно тот признался в каком-то тайном пороке или изъяне. Больше они на эту тему не заговаривали.

Пертурабо отогнал воспоминания и вызванное ими двойственное чувство: Феррус мертв, а его убийца сейчас стоит перед ним.

Облик Фулгрима на этот раз больше напоминал времена Исствана-V: примарх был облачен в пурпурную броню, пластины которой переливались оттенками цвета от светлого до более темного. На одно плечо был наброшен подбитый мехом плащ, на поясе — золотой меч с рукояткой, обтянутой черной кожей, тот самый, который Феррус выковал в кузнях Терраватта на горе Народная.

Белые волосы Фулгрима были заплетены во множество аккуратных косичек, которые были стянуты на затылке и перевиты в жгут, лежавший на правом плече подобно спящей змее. В отблесках светильников глаза примарха казались еще темнее. Пертурабо с облегчением заметил, что он явился без своих капитанов, избрав эльдар, которого называл Каручи Вора, единственным спутником на этот вечер историй.

— Я был уверен, что ты не разочаруешь меня, брат, — сказал Фулгрим и медленно развел поднятые руки, подразумевая грандиозное сооружение, построенное для него. — Это шедевр архитектурного искусства, который достоин самой лучшей драмы. Скажи, похоже ли воплощение твоей мечты на то, какой ты ее изначально представлял?

— Сходство близкое.

— Но не полное?

— Полного никогда не бывает.

— Это пока, — заметил Фулгрим и шагнул ему навстречу, намереваясь обнять брата.

Оба примарха обнялись под гром аплодисментов, которые бесконечным эхом разнеслись по Талиакрону. Фулгрим добродушно похлопал брата по спине и расцеловал в обе щеки, но Пертурабо такие жесты были совершенно чужды, и он понятия не имел, как нужно реагировать. Волосы Фулгрима были умащены столь ароматными маслами, что он не мог не вдохнуть их соблазнительный запах.

— Брат, а плащ тебе идет, — сказал Фулгрим и широко улыбнулся.

Они разомкнули объятья, но Фулгрим все равно продолжал удерживать Пертурабо за руку, словно не хотел разрушать возникшую между ними близость. Он воздел другую руку, будто упиваясь восторгом аудитории, будто черпая из него силы.

— Мы боги, брат! — воскликнул он, и толпа согласно заорала.

Театральность Фулгрима начала утомлять Пертурабо, и он высвободил руку. Столь нарочитое братание попахивало какой-то интригой, и первым инстинктивным желанием Пертурабо было оказаться от этого представления подальше.

Встав перед ним, Фулгрим заговорил так тихо, что даже великолепная акустика Талиакрона не могла донести его слова до остальных:

— Где твои молотоносцы? — Брат наконец заметил отсутствие Железного круга. — Они бы изумительно смотрелись на такой сцене.

— Внизу, — ответил Пертурабо и отступил на шаг. Хотя на какой-то миг изъявления родственной привязанности его обрадовали, он не любил близкие физические контакты.

— Но почему роботы? — спросил Фулгрим будто невзначай. — Почему не воины из плоти и крови, которые не подчиняются доктриносхемам Механикум?

— Стражи-автоматы не спят, не ослабляют бдительность и не предают.

— Но в них нет и чувств, которые свойственны телохранителям-смертным. Они никогда не отдадут за тебя жизнь до последней капли крови, потому что так велит им любовь.

— Любовь? А любовь-то тут причем?

Фулгрим многозначительно улыбнулся, словно изумленный тем, что Пертурабо спрашивает столь очевидные вещи.

— Как можно доверять телохранителю, который не любит того, кого защищает?

— Так твоя Гвардия Феникса тебя любит? — спросил Пертурабо резче, чем хотел.

— Еще как, — ответил Фулгрим, вновь говоря в полный голос. — Я — Фениксиец, любимый всеми, я — звезда, вокруг которой вращаются мои воины. Без меня у них не будет цели, а воин без цели недостоин жить.

Зрители ответили на это очередным хором одобрительных возгласов. Пертурабо, рассеянно кивнув, встал по правую руку от брата, чтобы лучше рассмотреть завернувшегося в плащ эльдар, который скрывался в тени Фулгрима. Вблизи в этом существе стала заметна какая-то пустота — какой-то голод, который ничем нельзя насытить. Хотя капюшон скрывал лицо ксеноса, Пертурабо увидел, что у него точеные черты, полные губы и блестящие волосы фиолетового оттенка. Эльдар был красив, но все равно, в нем чего-то… не хватало.

Ладно, если Фулгрим хочет представления, придется ему подыграть.

— Ты называешь себя Каручи Вора?

Эльдар кивнул:

— Это скорее звание, чем имя. Раньше я был врачевателем. На бьелерайском диалекте это означает…

— Я знаю, что это означает, — прервал его Пертурабо. — «Завершающий страдания».

— Повелитель знает язык эльдар? — удивился Вора.