Дети выживших - Сергей Смирнов

— Это трудно будет сделать, повелитель, — немедленно отозвался Занн.

— Разве трудности пугают тебя?..

— Нет, но исполнение твоего приказа потребует денег, чтобы подкупить нужных людей.

Шумаар кивнул.

— Я прикажу казначею выдать тебе любую сумму.

Занн прижал руки к груди и, бормоча: Я поражен, поражен… — пятясь, вышел из шатра, где его немедленно атаковала яростная свора. Шумаар услышал звуки ударов палкой, потом голос слуги, которому удавалось ладить с собаками.

Шумаар закрыл глаза и лег на ковер.

Луна… — сказал кто-то негромко.

Шумаар не открыл глаз. Он лишь вздрогнул, и сердце его забилось тяжко и радостно. Луна… Тогда, в данахской степи, тоже была луна. Но сейчас она не кровавая, как тогда, — а белая, как молоко. Голос продолжал говорить, не останавливаясь, и смысл слов становился непонятным, но это было неважно. Главное — голос снова заговорил.

Шумаар улыбался, не открывая глаз.

Астон лично проследил, чтобы громадный стеклянный сосуд перенесли из подземелья в каземат. Сосуд имел прямоугольную форму, с широким круглым горлом. Его положили набок, освободив от войлока.

Нгара освободили от цепей, подняли и втолкнули в отверстие сосуда головой вперед. Обод горловины был предусмотрительно смазан жиром, и могучее тело Нгара проскользнуло внутрь легко и свободно.

Теперь он лежал внутри, такой же бесчувственный, каким и был.

Астон велел всем, кроме Вадемекума, покинуть каземат. Запер двери изнутри.

— Теперь, Ваде, ты замуруешь его.

— Но… — робко сказал Ваде. — Но ведь он задохнется там, внутри, как задохнулась та соба…

Астон молча ударил его по щеке. Сильно, но не очень умело. На щеке остался красный след от пальцев.

Вадемекум, втянув голову в плечи, склонился над чаном и принялся готовить раствор.

Астон ждал, пока Ваде приготовил раствор, потом дважды обтер горловину сосуда — тряпкой, смоченной щелоком. Потом смазал раствором края тяжелой стеклянной крышки. И крышка, и горловина, были обработаны шлифовальщиком, так что крышка закрывалась довольно плотно.

Обеими руками Ваде осторожно поднял крышку и вставил ее в горловину.

Все это время Астон молча сидел в кресле, наблюдал и не сделал ни одной попытки помочь Вадемекуму. Даже когда ему очень нужна была помощь: после того, как паз был залит раствором, нужно было стянуть железные скобы, которыми крышка прикреплялась к сосуду. Ваде, торопясь и потея, закрутил до упора винты на скобах. Опустил дрожащие от перенапряжения руки и повернулся к Астону.

Астон, наконец, поднялся. Оттолкнул Ваде, и почти без усилий довернул оба винта еще на полтора-два оборота.

Сосуд был зеленоватый, и стенки были неровными. Лежавший в нем человек казался искривленным, с огромной головой и уродливо длинными ногами. К тому же стекло было не совсем прозрачным, и лицо Нгара разглядеть было трудновато — в особенности при скудном освещении.

Астон снова сел в кресло, налил себе вина и стал цедить его маленькими глотками. Некоторое время спустя Вадемекум, так и не тронувшийся с места, кашлянул, прочищая горло, и осторожно заметил:

— Странно, магистр…

— Что? — лениво спросил Астон.

— Стекло изнутри не потеет.

Астон допил вино, поднялся, потянулся с хрустом и сказал:

— Богов не существует…

Отпер двери каземата, добавил:

— Кроме меня.

Туман висел над Старой столицей; глядя со стены бастиона, Азан думал, что все Приозерье наполнено этим густым, черным туманом.

Ибо это был не просто туман. Шумаар велел выжечь сады и виноградники вокруг столицы; они мешали штурму и не годились в качестве корма для тысяч его коней.

А в подземных мастерских день и ночь горел адский огонь, кузнецы отливали новые заготовки для стволов аррадатов.

— Металл кончается, магистр, — докладывал начальник мастерских Ферро. — Мы использовали даже те заготовки, что пролежали в хранилищах много лет. Их проела ржавчина.

— Если его очистить от ржавчины — останется самый прочный металл на свете, — ответил Астон. — Много лет назад мне пришлось побывать в одной далекой стране. Это страна на островах, но народ там един, и говорит на одном языке. В этой стране делают лучшие клинки на свете. И знаешь, как? Кусок металла погружают в болото на много лет. Потом вынимают. Ржавчина — это плохая часть металла. Кусок очищают от ржавчины и снова опускают в болото. Так делают много раз. И в самом конце остается сталь, самая твердая на свете… Впрочем, я думаю, аррадатов хватит.

— У нас больше нет запасов селитры, — сообщал Игнис, ведавший производством пороха.

— Надо лучше хранить тот порох, что уже сделан. Почему мне то и дело докладывают о взрывах?

Лицо Игниса — темное, усыпанное черными пороховыми точками, стало угрюмым. Он развел руками:

— Рабы не могут выполнять такую работу. Рабочие боятся. У них слишком короткая жизнь. Где мне взять новых мастеров? Приходится брать плохо обученных новичков…

— И новичков скоро придется отпустить. Нам нужны солдаты, а не калеки.

Наконец, Астон понял, что сделать большего нельзя. Хуссарабы будут штурмовать город, а в городе полно предателей…

Шумаар не повел войска на приступ. Он приказал копать длинные и узкие траншеи, которые зигзагами вели к городским стенам.

Траншеи начали копать утром. Со стен ударил огненный залп, но не принес успеха. Каменные ядра не попадали в цель, а когда аррадаты зарядили каменной крошкой, хуссарабы попрятались в траншеи, за груды выброшенной на поверхность земли.

К вечеру траншеи приблизились к городу на две сотни шагов.

Аррадаты снова сделали несколько залпов.

А утром оказалось, что траншеи подведены почти к самому городу. Азан приказал сменить прицел, воины принялись приподнимать деревянные лафеты, но все равно угол был слишком крутым, и окончание траншей, которые к тому же теперь были соединены между собой зигзагообразными ходами, оказались вне зоны обстрела.

А потом случилось то, чего не ожидали ни Азан, ни Астон. Снизу, из отрытых в земле позиций, ударили аррадаты врага.

На бастионе неожиданно появился Первый триумвир.

Пошамкав почти беззубым ртом, он сказал:

— Нечего удивляться. Эти аррадаты сделаны в наших мастерских. Я думаю, надо выслать послов…

— Послов? — удивился Азан.

— Да, послов. Надо договориться о сдаче.

Азан с потемневшим лицом взглянул триумвиру в глаза.

— Ты слишком стар, триумвир. Ты выжил из ума.