В канун Рождества - Пилчер Розамунда

– А где ты там будешь жить? Ты, кажется, сказал, что сыновья Мактаггерта продали все дома?

– Да, верно, но это не важно. Наверное, остановлюсь в гостинице или сниму дом. А может, познакомлюсь с черноволосой девицей и поселюсь с ней в хижине под камышовой крышей.

Нил рассмеялся.

– Ну ты даешь! – Он взглянул на часы, устроился в кресле поудобнее и широко зевнул. – Что ж, желаю тебе удачи, старик.

В этот момент раздался звонок.

– О черт, – сказал Нил, поставил стакан и встал. – Это явился старый зануда.

Больше он ничего не успел прибавить, потому что открылась кухонная дверь и в холле раздались быстрые шаги Джени, а затем – ее голос:

– Здравствуйте, как поживаете? Чудесно снова встретиться. – В голосе ее звучала неподдельная радость, и Сэм уже не в первый раз подумал, какая она добрая. – Проходите.

Затем что-то неразборчивое произнес мужской голос.

– О, конфеты! Спасибо. Надо будет спрятать от детей подальше. Вы на метро или удалось поймать такси? Давайте мне ваше пальто, я повешу. Нил там, в гостиной.

Джени распахнула дверь, и Нил пошел приветствовать гостя.

Сэм тоже поднялся на ноги.

– Нил! Рад вас видеть. Давненько мы не встречались. Спасибо, что пригласили меня.

– Да что вы, что вы…

– Ты посмотри, что он принес мне! – вмешалась Джени, показывая мужу небольшую коробку конфет. Она переоделась в черные бархатные брюки и белую шелковую блузу, но фартук в красно-белую полоску еще не сняла. – Мятная помадка в шоколаде – это так вкусно!

– Пустяки, – отмахнулся гость. – Пытаюсь вспомнить, сколько лет мы не виделись. Когда это было? За ланчем с твоими родителями, Джени. Да, очень-очень давно.

Повернувшись спиной к камину, Сэм внимательно разглядывал гостя. Перед ним стоял солидный мужчина за шестьдесят с повадками молодого повесы. Возможно, когда-то он был недурен собой и чем-то даже смахивал на Дэвида Нивена[8], но сейчас черты лица его расплылись, щеки покрылись сеткой красных прожилок, а выхоленные усики и пальцы пожелтели от табака. Волосы у гостя были седые, редеющие, но длинные, ниспадающие на воротник. Выцветшие бледно-голубые глаза блестели, а сильно загоревшее лицо и руки были усыпаны веснушками. Он был в брюках из серой шерстяной фланели, коричневых замшевых туфлях, синем блейзере с медными пуговицами и рубашке в бело-голубую полоску. Под высоким жестким воротником завязан шелковый галстук буйной красно-желто-зеленой расцветки, браслет от часов золотой, запонки в манжетах рубашки тоже. Он явно старался принарядиться и слегка злоупотребил одеколоном «О Соваж».

– Да, целую вечность, – подтвердила Джени, – лет семь. Наверное, родители тогда еще жили в Уилтшире. А теперь я должна вас познакомить. Это Сэм, а это Хьюи Маклеллан.

– Как поживаете?

– Приятно познакомиться.

И они обменялись рукопожатием.

– Сэм и Нил дружат еще со школы.

– Старый друг лучше новых двух. Господи, какое ужасное в Лондоне движение. Никогда еще не было таких пробок. Пятнадцать минут ждал такси.

– А где вы остановились?

– Да в своем клубе, конечно, но он теперь далеко не тот, что прежде. Первоклассный швейцар, но в остальном… Мог бы вполне сэкономить.

– Разрешите предложить вам стаканчик, Хьюи.

Хьюи просветлел лицом.

– Хорошее предложение. – Он оглядел столик с бутылками и стаканами. – Джин с тоником, если можно. И, – он похлопал себя по карманам, – вы не против, если я закурю, а, Джени?

– Нет, нет, конечно. Где-то здесь была пепельница.

Она поискала ее взглядом, нашла, вытряхнула оттуда обрывки бумаги и поставила на столик возле дивана.

– Черт побери, ну и времена наступили. Никто не курит. В Нью-Йорке кошмар что творится. Только щелкнешь зажигалкой, подходит какой-нибудь тип и стреляет в тебя. Насмерть.

Хьюи вынул из кармана блейзера серебряный портсигар, вытащил сигарету, щелкнул золотой зажигалкой и выпустил изо рта облачко дыма, после чего сразу расслабился и потянулся к Нилу за стаканом джина с тоником.

– Да благословит тебя Бог, мой мальчик.

– А ты не хочешь выпить, Джени?

– Мой стакан вина на кухне. Кстати, Нил, открой нам бутылочку к обеду.

– Конечно. Извините. Мне нужно было об этом пораньше позаботиться. Простите меня, Хьюи, я отлучусь на минуту. Располагайтесь поудобнее, а Сэм составит вам компанию.

Хозяева вышли и закрыли за собой дверь, а Хьюи с комфортом уселся в уголок дивана, так чтобы стакан и пепельница были под рукой, и откинулся на мягкие подушки.

– Очаровательный у них дом. Я еще не бывал здесь. В последний мой приезд они жили в Фулхэме. Я знаю Джени с детства. Ее родители – мои старые друзья.

– Она рассказывала. Вы, очевидно, сейчас с Барбадоса?

– Да. У меня дом в Спайтс-тауне. Время от времени наезжаю в Лондон тряхнуть стариной, посоветоваться с биржевым маклером, подстричься у своего парикмахера и побывать у портного. Печально, что друзья мало-помалу уходят. Каждый раз узнаю, что какой-нибудь старый греховодник откинул копыта. Да, печально. Но все мы стареем, такова жизнь.

Он погасил сигарету, сделал большой глоток и нацелился оценивающим взглядом на Сэма.

– А вы приехали в отпуск, на праздники?

– Можно и так сказать, но всего на несколько дней.

– Чем занимаетесь?

– Продаю шерстяные ткани. – Сэму не хотелось рассказывать о себе, и он спросил: – А вы давно живете на Барбадосе?

– Лет тридцать. Из них пятнадцать владел клубом на побережье, но завязал, чтобы окончательно не спиться. А до этого жил в Шотландии, там у меня был большой дом. Его всучил мне отец, чтобы не платить налоги на наследство.

Сэм заинтересовался:

– А что это за дом?

– О, большущая усадьба. Фермы, земельные угодья и все такое прочее. Викторианский громоздкий дом. Там и поохотиться есть где, и хорошая рыбалка.

– И вы жили в усадьбе постоянно?

– Пытался, старина, но зимы на той широте нешуточные. Чтобы оценить по достоинству жизнь в такой глуши, нужно быть немного отсталым человеком и любить прошлое. Все это подходило для наших бабушек и дедушек с большим штатом слуг, кухарками и домоправительницами, работающими от зари до зари за невероятно низкое жалованье. А когда я туда переехал, надо было потрудиться, чтобы просто обогреть дом. Не говоря уже про то, – он вздернул бровь и хитро улыбнулся, – что мы там не скучали. Моя первая жена обожала принимать гостей. Еды в Корридейле готовили – на целую армию хватило бы, а напитков – на армию алкоголиков. Незабвенные денечки.

Вспоминая это, очевидно, счастливейшее время, Хьюи теребил галстук, поглаживая его и пропуская через пальцы.

– Разумеется, это не могло продолжаться долго. Элейн сбежала с брокером по продаже бытовой техники, и смысла тянуть эту лямку уже не было. Тем более что половина прислуги уволилась, а банковский менеджер стал выказывать недовольство…

Сэм слушал Хьюи со смешанным чувством раздражения и жалости. Перед ним был человек, которому преподнесли сокровище на серебряной тарелочке, а он большую его часть пустил по ветру. Симпатии это не вызывало, но за бравадой Хьюи ощущалась печаль.

– …Так что я продал усадьбу, и дело с концом. И уехал на Барбадос.

– Продали? Со всеми потрохами?

– Ну, не совсем. Недвижимое имущество частично перешло другим владельцам. Ферму выкупил долгосрочный арендатор, один-два коттеджа получили верные старые слуги, которые в них жили. А остальное – дом, конюшни, землю – я продал тресту, владевшему деревенскими гостиницами. Да вы знаете, для тех, кто любит порыбачить и подстрелить фазана или перепелку.

Он допил джин и задумчиво уставился на пустой стакан.

– Налить вам еще? – спросил Сэм.

Лицо у Хьюи опять просветлело.

– Замечательная мысль. Только тоника поменьше.

Сэм взял у него из рук стакан, а Хьюи снова достал портсигар.

Наливая джин, Сэм осведомился:

– Вы долго пробудете в Лондоне?