Сталин. Разгадка Сфинкса - Марат Ахметов

В бельгийском Спа тогдашний польский премьер Владислав Грабский, стоя по стойке смирно, просит помощи у британского лидера Дэвида Ллойд-Джорджа. Видный английский политик, не щадя ядовитых эпитетов за авантюрные действия Польши, требовал от них существенных уступок. Отступление поляков на так называемую линию Керзона на востоке, а также подвижек в сторону Германии. Лишь после этого он обещал оказать определенную помощь Польше, а также посредничество в мирных переговорах с советским правительством.

Следствием этих переговоров явилась нота от 11 июля, отвергнутая Лениным. А на основе его предложений-указаний пленум ЦК партии вынес решение о продолжении наступления на польском фронте. После ставших привычными дебатов, 23 июля Ставка Красной Армии выпустила приказы для Западного и Юго-Западного фронтов, предусматривавших в первоочередном порядке наступления на Варшаву и Львов. Причем Ставка Красной Армии, очевидно, не без влияния самонадеянного Тухачевского, отказалась от первоначальной идеи согласованного наступления обоих фронтов по сходящимся направлениям на польскую столицу. Перед командующим Западным фронтом ставится задача ускорить наступление, дабы не позднее 12 августа овладеть Варшавой.

К осуществлению операции, долженствовавшей в случае успеха принести мировую славу, Тухачевский приступает с огромным энтузиазмом. Голова у него неминуемо кружится, «стратег» слишком поздно обращается за помощью. Хотя руководство Юго-Западного фронта согласно в интересах дела выделить часть своих войск из-под Львова и сконцентрироваться преимущественно на Врангеле, активизировавшемся в Крыму.

На исходе первой декады августа у ворот столицы Польши оказывается авангард армий Тухачевского. Еще одно усилие и Варшава будет взята, тем самым будет взломано первое звено Версальской мирной системы, а затем начнется, по замыслам ленинцев, и всеевропейская революция. Штаб новоявленного Бонапарта находится в Минске, далеко от линии фронта, там Тухачевский намеревается диктовать условия мира, казалось бы, сломленным полякам. Главком С.С. Каменев довольно нерешительно координирует действия двух фронтов. Лишь когда ситуация практически вышла из-под контроля, его требование Сталину и Егорову выделить часть войск обрело конкретные очертания. Между тем, вследствие взрыва патриотических чувств и некоторой помощи лидеров Антанты, поляки беспрерывно наращивают свои силы.

А Ленин почти до самого конца второй декады августа продолжал пребывать в заблуждении. Он относился отрицательно к буржуям-посредникам и не воспринимал проволочку поляками мирных переговоров как плохой знак. 11 августа он, в частности, собственноручно написал Сталину, что «наша победа большая и будет самая полная, если добьем Врангеля»… Поляки тянут и не приехали в срок. Для нас это архивыгодно…».

Видимо Ленин находился под впечатлением от второго конгресса III Коминтерна, делегаты коего хором твердили, что в их странах революции вот-вот разразятся. Также из Лондона Ленин получал искаженную информацию от Каменева, можно даже сказать умышленную дезинформацию, о намерениях Англии в решении польского вопроса. Из самой Польши Дзержинский, И.Т. Смилга, Ю.Ю. Мархлевский слали сообщения как будто слишком короткие, не позволявшие высветить реальные политические перспективы. В Москве наркоминдел Г.В. Чичерин был плохим советчиком Ленину и, в свою очередь, дезориентировал К.Х. Данишевского, назначенного главой переговорного процесса в Минске с поляками с советской стороны.

17 августа в Минске Тухачевский издает приказ об отступлении, но было уже поздно. По центру фронта Тухачевского уже был нанесен контрудар 5-й польской армии генерала Владислава Сикорского, а затем развернулось контрнаступление главной польской группы войск, возглавляемой лично Пилсудским. Польские войска наносят сокрушительные удары, и значительная часть советских войск разбита, а 4-я армия и 3-й конный корпус Г.Д. Гая (Бжижкяна) оттеснены в район Восточной Пруссии. В течение менее чем месяца практически весь фронт Тухачевского повержен. Чему немало способствовало решение Политбюро от 19 августа, решившее сконцентрироваться исключительно на Врангеле.

В знак протеста против ошибочной стратегии Центра (Ленина вкупе с Троцким) и болезненного состояния Сталин практически отказывается дальше участвовать в военных операциях, понимая, что случилась огромная катастрофа: военная и, вследствие ее, политическая. Действительно, беспорядочно сдаваясь в плен, бросая обозы, орудия, раненых, советские войска повсеместно обращались в бегство. Лишь конный корпус Гая попытался прорубиться сквозь неприятельское кольцо. Изрубить его стало делом польской чести. Уланы, драгуны, шеволежеры кинулись на калмыцко-кавказскую и казацкую конницу Гая. Но он с остатками своих «храбцов» (армянин Гай плохо выговаривал слово храбрецы) пересек границу Германии, где и был интернирован вместе с другими частями.

В ноябре 1920 года в Крыму Красной Армией был низвергнут последний белогвардейский бастион. В связи с разгромом армии генерала Врангеля, широкомасштабные военные действия практически на всей территории России завершились. Однако в дальнейшем продолжали иметь место с разной степенью интенсивности и в разных регионах страны, но достаточно кровавые междоусобные военные «разборки». Оставшиеся же последствия иностранной военной интервенции были окончательно ликвидированы в России лишь в конце 1922 года, после освобождения Владивостока.

Гражданская война в России собрала более чем обильную «жатву» лишений и смертей. Согласно официозной советской «Истории гражданской войны в СССР» — число людей, непосредственно пострадавших от интервентов и белогвардейцев, составило около 8 миллионов. Здесь имеются в виду убитые на фронтах, а также умершие от голода, холода и эпидемий со стороны большевиков. Если приблизительно столько же соответствующим образом пострадало с противоположной стороны, а также обратилось в паническое бегство за рубеж по всей линии демаркации границ, то общее число потерпевших возрастет в два, а то и в три раза выше.

Страна была разорена дотла и находилась практически в полной дипломатической изоляции. Во многих городах остались лишь руины от некогда добротных зданий и сооружений. Промышленность, кроме милитаризованных отраслей, дышала на ладан. Повсеместно свирепствовали болезни и эпидемии. Суммарная цифра заболевших только сыпным тифом в 1918-1922 годах равна примерно 25 миллионам. Многие из них умерли.

На почве непрерывных лишений, голода и холода, накопившейся усталости, недовольство проявляли самые закаленные представители диктатуры пролетариата. Возмущение крестьянства грабительскими реквизициями и отсутствием товаров возрастало. Антиправительственные выступления крестьян принимали все более массовый и повсеместный характер. Их восстания громогласным эхом отзывались в городах.

К январю 1921 года было официально признано, что экономическая разруха в Советской России достигла катастрофической степени. Как на дрожжах рос лишь бюрократический аппарат. В это время угрозы полного коллапса ЦК партии резко разделился на фракции по вопросу о роли профсоюзов в период после окончания войны. В высшей степени запутанную и открытую дискуссию развязал Троцкий. Она лишь частично задевала реальный кризис в стране и наглядно свидетельствовала о смятении, нерешительности и распрях, охвативших партийную верхушку. За фасадом же дискуссии скрывались личное соперничество и, далекие от простых, взаимоотношения Зиновьева, Сталина, Бухарина, Троцкого. Лишь на съезде внутрипартийный конфликт внешне благополучно разрешился, Троцкий со своим союзником Бухариным признали поражение.

В начале марта 1921 года, в самый канун открытия X съезда РКП(б), в Кронштадте, считавшемся когда-то оплотом большевиков, вспыхнуло открытое антиправительственное выступление. Перед властями возникла перспектива возникновения агрессивного рабоче-крестьянского блока, направленного против партийно-советского бюрократического аппарата. Зиновьев как всегда запаниковал и просил подкреплений из числа делегатов съезда в лице «либо рядовых боевиков», либо одиночек-предводителей «вроде Ворошилова».

Медлить с решениями больше было нельзя. Эпоха «военного коммунизма» окончательно отошла в небытие. В конце работы съезда, когда часть делегатов брала штурмом «контрреволюционный» Кронштадт, Ленин объявил о введении в стране новой экономической политики.

Провозгласив в стране экономическую свободу, вождь сохранял политический диктат. Видимо тогда мало кто отчетливо представлял, что это решение быстро приведет к совершенно другой экономической системе — реставрации частного капитала, денежному рыночному обращению, денационализации многих предприятий, а, таким образом, существенному сужению, подобно шагреневой коже, социалистического или государственного сектора экономики.