Главная тайна горлана-главаря. Сошедший сам - Эдуард Филатьев

– Во-первых, не люблю речных черепах, а во-вторых – это не прогулка, а работа с засученными рукавами».

В самом начале января лефовцы написали заявление в главный партийный орган страны. Документ, подписанный Владимиром Маяковским и Сергеем Третьяковым, был вручён лично Глебу Максимилиановичу Кржижановскому, председателю комиссии по улучшению быта писателей.

«В отдел печати ЦК ВКП(б)

В комиссию по улучшению быта писателей

В Федерацию объединений советских писателей

От литературного объединения ЛЕФ

Заявление

Писатели Лефа настаивают на включении в "Федерацию объединений советских писателей" объединения Леф на равных основаниях с 3 уже вошедшими союзами (ВАПП, Союз писателей и Союз крестьянских писателей) и на предоставлении Лефу 7 мест в совете Федерации».

Поданный в ЦК документ завершал «список работников Лефа» – 38 фамилий, после которых стояло: «и мн.<огие> др.<угие>».

Лили Брик в списке не упомянута. Зато после Сергея Эйзенштейна, Дзиги Вертова и Сергея Юткевича (двадцать восьмым работником Лефа) назван и Владимир Силлов.

Вручив Кржижановскому лефовское заявление, лидер лефовцев долго беседовал с большевистским вождём.

11 января нарком Луначарский выдал Маяковскому официальную бумагу, удостоверявшую, что поэт едет в Казань, Самару, Саратов, Нижний Новгород, Пензу, Ташкент, Баку, Тифлис, Кутаис и Батум «для чтения лекций по вопросам искусства и литературы».

А 12 января «Правда» опубликовала «Злые заметки» Николая Бухарина, в которых громилось творчество Сергея Есенина:

«Идейно Есенин представляет самые отрицательные черты русской деревни и так называемого “национального характера”. Мордобой, внутреннюю величайшую недисциплинированность, обожествление самых отсталых форм общественной жизни вообще… И всё-таки в целом есенинщина – это отвратительная напудренная и нагло раскрашенная российская матерщина, обильно смоченная пьяными слезами и оттого ещё более гнусная…

… советские устремления… оказались совсем не по плечу Есенину…»

Статью Бухарина Маяковский прочёл и 14 января (читая свою первую лекцию в московском Политехническом музее) высказался и о «советских устремлениях», оказавшихся «не по плечу Есенину». Доклад поэта-лефовца назывался «Даёшь изящную жизнь!». Даже «Комсомольская правда», опубликовавшая на следующий день отчёт об этой лекции, не рискнула употребить слово «даёшь» (с ним будённовцы обычно мчались в атаки) – статья была названа «Долой изящную жизнь (Маяковский за канареек)». В ней говорилось:

«Маяковский дотошным взором обвёл переполненный зал Политехнического музея и сразу же, потрясая своим огромным кулаком, обрушился на "изящную жизнь".

– Мне ненавистно всё то, что осталось от старого, от быта заплывших жиром людей "изящной жизни". "Изящную жизнь" в старые времена поставляла буржуазная культура, её литература, художники, поэты. Старые годы шли под знаком дорогостоящей моды, и всё то, что было дёшево и доступно, считалось дурным тоном, мещанством.

Сам Маяковский неоднократно сворачивал головы "канарейкам", громил кисейные занавески и пыхтящий самоварчик. Но теперь…

– Я за канареек, я утверждаю, что канарейка и кисейные занавески – большие революционные факты. Старые канарейки были съедены в 19-м году, теперь канарейка приобретается не из-за "изящной жизни", она покупается за пение, покупается населением сознательно.

Мы стали лучше жить, показался жирок, и вот снова группки делают "изящную жизнь"…

Это приспосабливаются те, кто привык приглядываться к плечикам, не блестят ли на них эполетики.

Поэты тоже не отстают…

Так стараются выполнить "заказ" старые специалисты. Маяковский против них.

– Пролетариат сам найдёт то, что для него изящно и красиво».

Эти слова Маяковского свидетельствовали о том, что между поэтом-лефовцем и главным его советчиком Осипом Бриком что-то произошло. Ещё не совсем ясное, пока ещё трудноразличимое. Ведь это Осип Максимович убеждал Владимира Владимировича быть сторонником профессионалов-«спецов» и настраивал против «канареек» и «кисейных занавесок». А теперь вдруг поэт-лефовец выступил против «старых специалистов», передавая пролетариям право самим решать, что для них «изящно и красиво». Какая-то кошка явно пробежала между главой Лефа и его главным идеологом.

Из-за чего рассорились давние друзья, сведений не сохранилось. То ли «оппозиционер» Брик слишком резко критиковал советскую власть, которую воспевал в своих стихах Маяковский, то ли соавторы пьесы «Радио-Октябрь» по-разному отнеслись к тем похвалам и к тем критическим замечаниям, которые им довелось услышать. Но Владимир Владимирович неожиданно громогласно объявил о том, что со «старым специалистом» Осипом Максимовичем ему не по пути.

Иными словами, этой лекцией Маяковский как бы начал свою собственную кампанию против тех, кто давал «заказ» на сочинение произведений, направленных против установившегося в стране режима. Очень скоро этих «заказчиков» и исполнителей их «заказов» станут называть «врагами народа».

В этом незаметно стала вырисовываться суть тогдашней советской власти.

Размышлял об этой сути и бывший секретарь политбюро Борис Бажанов:

«Суть власти – насилие. Над кем? По доктрине, прежде всего над каким-то классовым врагом. Над буржуем, капиталистом, помещиком, дворянином, бывшим офицером, инженером, священником, зажиточным крестьянином (кулак), инакомыслящим и не адаптирующимся к новому социальному строю (контрреволюционер, белогвардеец, саботажник, вредитель, социал-предатель, прихлебатель классового врага, союзник империализма и реакции и т. д., и т. д.); а по ликвидации и по исчерпании всех этих категорий можно создавать всё новые и новые: середняк может стать подкулачником, бедняк в деревне – врагом колхозов, следовательно, срывателем и саботажником социалистического строительства, рабочий без социалистического энтузиазма – агентом классового врага. А в партии? Уклонисты, девиационисты, фракционеры, продажные троцкисты, правые оппозиционеры, левые оппозиционеры, предатели, иностранные шпионы, похотливые гады – всё время надо кого-то уничтожать, расстреливать, гноить в тюрьмах, в концлагерях – в этом и есть суть и пафос коммунизма».

Владимир Маяковский над всем этим вряд ли тогда задумывался. 16 января он покинул Москву и поехал в Поволжье.

В тот же день Лили Брик отправилась в очередную зарубежную поездку – на этот раз в Австрию. О её новом романе мы расскажем сразу же после её возвращения домой.

Бенгт Янгфельдт:

«Единственным свидетельством трёхнедельного пребывания в Вене – несколько телеграмм с просьбой к Маяковскому и Осипу перевести деньги. Для этого требовалось разрешение властей, и 3 февраля Маяковский сообщил, что он перевёл 295 долларов в венский Arbeiterbank, а оставшуюся часть пришлёт "наднях"».

Зимний вояж

Приехав в Нижний Новгород, Маяковский, видимо, сразу начал писать стихотворение, которое потом назвал «По городам Союза». Начиналось оно так:

«Россия – всё: / и коммуна, и волки,

и давка столиц, / и пустырная ширь,

стоводная удаль безудержной Волги,

обдорская темь / и сиянье Кашир.

Лёд за пристанью за ближней,

оковала Волга рот,

это красный, / это Нижний,

это зимний Новгород».

В комментариях к восьмому тому 13-томного собрания сочинений поэта даётся пояснение, что под «обдорской ширью»…

«Маяковский имел в виду пустынный Обдорский край в низовьях Оки, на широте Северного полярного круга».

А под «сияньем Кашир»…

«Имеется в виду Каширская электростанция (близ Москвы)».

17 января состоялось первое выступление поэта в Государственном театре Нижнего Новгорода. Доклад назывался «Лицо левой литературы». Афиши перечисляли тех, о ком собирался говорить Маяковский: «Асеев, Кирсанов, Пастернак, Сельвинский, Каменский и др.». Среди стихов, которые будут прочтены, значилось и «Письмо Максиму Горькому».

На следующий день Владимир Владимирович встретился с литературной группой «Молодая гвардия». Входивший в неё Борис Сергеевич Рюриков потом написал:

«Один из наших товарищей читал стихи: "Ты скажи кудрявому поэту, любишь иль не любишь ты его". Маяковский стоял и внимательно слушал. А когда чтение кончилось, он вдруг шагнул к поэту и быстрым движением руки сдёрнул с него кепку. Мы увидели наголо остриженную голову.