Торговец смертью: Торговец смертью. Большие гонки. Плейбой и его убийца - Джеймс Монро

— Меня это устраивает, — сказал Крейг. — Представьте себе. Старый Макларен. Старый телевизор, — в его голосе звучала ирония, и Грирсон снова взглянул на него. Крейг не выглядел рассерженным; просто это его немного забавляло или вызывало сожаление.

— Как вас зовут? — спросил Грирсон.

— Джон Рейнольдс.

— Профессия?

— Директор компании, — сказал Крейг. — Продаем всякие большие игрушки.

— Как называется рекламная компания?

— «Дженсен, Кальдекорт и Трю».

— Роджер, — сказал Грирсон. — Когда все закончится, у Макларена будет вечеринка. Я договорился, что мы подъедем к нему, если ты не против.

— Посмотрим, — кивнул Крейг.

— Дайте мне знать, — сказал Грирсон. — Теперь расскажи мне подробнее о твоей компании, ты, грязный подонок.

Студия компании «Экспресс Телевижн» представляла собой большое здание с застекленным фасадом, расположенное среди лужаек, фонтанов и цветов. Вокруг было довольно много рощиц типа хертфордширских, которые создавали соответствующее обрамление и скрадывали некоторую угловатость здания, и сейчас весенним вечером его стеклянные стены излучали тепло многочисленных огней. У входа стоял швейцар в форме, которая представляла нечто среднее между формой офицера флота и патрульного королевских бронетанковых войск; широкие двери — безукоризненно чистые стеклянные поверхности — открывались автоматически, в лифтах пахло гвоздикой, а работники студии были так преданы своей работе, так поглощены ею, так счастливы от того, что они служат катодной трубке, что двое мужчин просто почувствовали стыд, что ничего не знают о телевидении.

Одному из сотрудников, Слетеру, было поручено просветить их. Он ввел их в курс дела в течение пятнадцати минут, затем пригласил в свой кабинет, где налил по большой порции розового джина, а потом повел в студию — через путаницу осветительных кабелей, звуковых установок и камер — в укромный уголок, из которого они могли и почтительном молчании наблюдать, как делается запись.

Крейг наблюдал за длинной процессией исполнителей: танцовщицы, одетые как райские птички; два комика в футболках; четверо молодых людей, целиком состоявших из зубов и электрических гитар, и шотландец по имени Арчи Макфи, который рассказывал шотландские анекдоты мягким голосом горца и философствовал на тему о стремительности городской жизни и о том, как плоха она по сравнению с журчанием ручья, в котором водится форель, и криками выпи посреди вересковых зарослей. Настоящее имя философа было Макларен.

Когда репетиция закончилась, Слетер вновь отвел их в свой кабинет, где угостил сэндвичами с жареными цыплятами и бутылкой мозельского вина, а затем провел в просмотровую комнату, где они смогли посмотреть всего «Храброго шотландца», сценарий и главная роль в котором принадлежали Арчи Макфи. Грирсон предпочел бы посидеть с сотрудниками студии, но Крейг, еще не совсем готовый к этому, весь сконцентрировался на экране.

Сначала промелькнул знак компании, затем ревущий дизель пролетел через мост, затем прошли волынщики, как почетная стража, грохоча подвешенными на поясе барабанами, потом под аплодисменты публики появился Арчи Макфи, рассказывающий истории и афоризмы о мудрости жителей гор и восторженно повествующий о серых холмах и пурпурном вереске. Следом появились танцовщицы, исполнившие модернистский танец, а затем комики в футболках. Рекламная пауза. Еще Арчи. Затем шотландский тенор, слегка замаскированный под принца Чарли. Снова комики. Птички из райского хора. Рекламная пауза. Зубастые молодые люди с гитарами. Снова Арчи, на этот раз поющий протяжную мелодию с завываниями для команды танцоров, причем все мужчины были загримированы под принца Чарли, а женщины — под Флору Макдональд, но в этот раз они танцевали настоящий танец, что служило сотым доказательством того, что Макларен называл упадком культуры, умершей вместе с войной. Затем вступил оркестр, мелодия которого перешла постепенно в твист, потом хор (все полураздетые Флоры Макдональд) также начал отплясывать на заднем плане, появились и начали мигать звезды, музыка смягчилась, тогда Арчи вышел вперед и снова напомнил о криках кроншнепов и плеске воды, в которой водится быстрая форель. И затем все кончилось и публика умирала от смеха, глядя, как две девушки из хора пытаются научить Арчи танцевать твист и его шотландская юбка кокетливо заворачивается, а репутация катится вниз.

— Я думаю, что в лице Арчи мы нашли удачного исполнителя, — сказал Слетер. — Конечно, он неплохо показал себя в шоу на местном уровне, но мне кажется, что сам он немного переигрывает, не так ли? Он проведет программу в следующем месяце. Этот легкий налет философии производит впечатление на публику. Вы не находите, что он искренен? Он действительно человек из народа, но к тому же образованный. И аудитория знает это. Вы не можете обмануть аудиторию.

Тут лицо Слетера приняло религиозное выражение, словно он искренне верил в то, что сказал.

— Мы сейчас пойдем выпьем, чтобы дать Арчи время переодеться, — продолжил он, — а затем встретим его и отправимся на вечеринку. Вы ведь поедете с нами?

Крейг кивнул.

— О, отлично. Мне хотелось бы, чтобы вы рассказали вашим людям, что мы не только показали вам хорошее шоу, но и дали возможность хорошо провести время.

Затем снова было мозельское и визит в сопровождении очень важных персон в гримерную звезды, где Арчи принял их как равных, — а разве они тоже не были весьма важными персонами? — и открыл для них шампанское. Четверо полураздетых молодых людей, теперь потерявших свои гитары, но продолжавших сверкать зубами, позволили, чтобы их представили. И каждый был исключительно мил, и в атмосфере всеобщей расслабленности Крейг впервые, после того как попал в студию, ощутил чувства, которые мог разделить.

— Ну, не забудьте о вечеринке, — сказал Слетер. — Это в Челси. Я надеюсь, вы найдете дорогу?

— Мы можем вас подвезти, — предложил Крейг. — А вы покажете нам, где это.

Слетер поколебался, потом согласился. У компании, пославшей Грирсона, были такие внушительные счета… «Лагонда» также произвела на него впечатление, как это и было задумано.

Крейг спросил, может ли он сесть за руль, и Грирсон без особого желания согласился. Слетер пробормотал что-то о том, что Тэм устроит ему нагоняй, и о стоимости аренды студии за минуту, но затем сел в машину в надежде выяснить, в чем заключаются собственные интересы Грирсона, и тот достаточно благополучно что-то ему наврал, тогда как водительское мастерство Крейга оказалось достойным автомобиля и «лагонда» ревела от удовольствия, мчась по пустынным освещенным луною дорогам. Только однажды возникла довольно рискованная ситуация, когда Крейг протискивался между двумя тяжелыми грузовиками, но он переключился так мягко, сменил передачу так точно перед тем, как рвануться вперед, что Грирсон улыбнулся от удовольствия, удивляясь, почему вдруг Слетер так притих. Тот не произнес больше ни слова, пока они не приехали в Чейни Уок, и затем первым выбрался из машины.

Квартира Макларена была расположена на первом этаже и была такой же большой и блестяще обставленной, как театральная сцена. Она была полна света, воздуха и легкомысленного веселья, все двери были открыты настежь; нее присутствующие были шведами, датчанами и финнами, за исключением одной служанки, которая была испанкой. Слетер снова вернулся к жизни, принес им индюшку и ветчины, добавил приправы в салат и налил шампанского; гем временем машина за машиной прибывали другие гости, и он мог представить этих влиятельных сумасшедших двум симпатичным девушкам, сказать Арчи, что тот был великолепен, и отправиться домой к своей жене, которая постоянно его пилила, своему какао и романам Энтони Троллопа.

Вечеринка доставила Крейгу большое удовольствие. Он пил целый вечер, и выпивка снимала накопившееся напряжение; вид Пуселли, смерть Каделлы, испытания, которые как бомбы обрушил на него Лумис. Теперь он снова был Джоном Рейнольдсом, которого интересовали станки и штампы, болты и гайки, который танцевал с симпатичными девушками, время от времени целовал то одну, то другую в оранжерее, которая, казалась, и была построена специально для этого, изображал преданного спутника Грирсона и поджидал, когда толпа немного рассосется и он сможет потолковать с Маклареном по душам и спросить, какого черта он все это изображает.

В начале вечеринки Макларен держался несколько отчуждено, был вежлив, но сдержан, словно лорд Честерфильд среди поэтов, но затем он стал постепенно меняться и сначала превратился в орущего деревенщину, затем в угрюмого Гарри Лаудера, вслух подсчитывающего стоимость индюшек, ветчины, виски и вина и придающего значение каждому слову. Большинство из его гостей было, по-видимому, знакомо с этой его манерой и, не обращая никакого внимания, продолжало пить и веселиться до тех пор, пока он не отправился на диван, где пристроил свою голову на коленях у одной из танцовщиц, угощавшей его виски из большого стакана.