Маски - Фумико Энти

Ибуки осторожно высвободил из-под нее свою руку. Головка женщины безмятежно скатилась на подушку, а с розовых губ, на которых не было и следа помады, сорвался лишь тихий сонный вздох.

Он бережно укутал ее плечи кремовым одеялом и босиком ступил на толстый темно-красный персидский ковер. За ширмой обнаружилась старая комната в западном стиле, заставленная с пола до потолка книжными полками. В неясном предрассветном сумраке корешки тесно наставленных томов сливались в однообразные темные полосы.

На маленьком столике – вино, кюрасо[41] и сыр, которые Ясуко захватила с собой из дома. Все так, как было вчера.

Разглядывая спящую Ясуко, безмятежную и прекрасную, словно статуя возлежащего Будды, Ибуки мысленно вернулся к странным, запутанным событиям прошедшей ночи.

Когда он открыл, как было условлено, дверь пристройки, Ясуко была одна; она повернула в замке ключ и провела гостя внутрь.

– Эти комнаты всегда тут находились? Что-то я раньше их не замечал, – сказал он, разглядывая написанный маслом портрет красавицы с распущенными волосами и деревенской шалью на плечах – той же самой, что висела рядом на стене.

– Это мама. – Ясуко склонилась и прибавила пламя в обогревателе.

– Миэко Тогано? Это она? Совсем на себя не похожа…

– Надо думать. Картина была написана в год окончания университета. Работа Минору Симодзё, – пояснила Ясуко.

Художник был очень известный. Ибуки почувствовал досаду от того, с какой легкостью ее безыскусная улыбка растопила его еле сдерживаемый гнев.

С полотна смотрело овальное личико с ярко блестящими глазами и поджатыми губками. Прекрасная работа. Игра света и тени придавала ей тяжесть и неподвижность. Ни следа той туманной красоты, которая, словно тонкий шелк, окутывала Миэко нынешнюю.

– У меня такое чувство, что на этой картине я впервые увидел ее настоящую.

– Знаю. Именно поэтому мама не слишком любит показывать ее людям. Ту силу, которую Симодзё сумел отразить в портрете, она теперь глубоко прячет…

– Да, ты права, портрет действительно может выдать ее тайны. Теперь я понимаю, почему Симодзё называют великим мастером.

– Насколько я знаю, в студенческие годы она прекрасно играла в теннис и была одной из лучших учениц.

– В теннис? Поверить не могу! – Ибуки обнял Ясуко за плечи и притянул к себе. – Давай не будем сегодня говорить о Миэко. Я пришел к тебе.

Они уселись рядышком на старинном диване прямо под картиной. От нежного прикосновения женщины у Ибуки внутри словно плотину прорвало, и все его едва сдерживаемые чувства хлынули наружу. Он взял ее личико в ладони и приник к губам долгим поцелуем. Ясуко с улыбкой приняла его, но язычок ее извивался и порхал, словно балерина на сцене, быстрый и сильный, пытался вытолкнуть его, подзадорить, играл с ним внутри маленького ротика. Возбужденный этой вызывающей, мучительной игрой, Ибуки сжал женщину в своих объятиях с такой неистовой силой, что она вскрикнула.

Ясуко, свежая, благоухающая, только что вышла из ванной. Запах духов всколыхнул в Ибуки воспоминания о ночи в Атами, когда он впервые оказался с ней в постели, но, несмотря на нарастающее желание насладиться пиршеством страсти, сумел сдержаться.

Ясуко принесла кюрасо, угостила его и сама немного выпила. Оранжевый ликер был слишком сладким и тягучим и совершенно ему не понравился, но он помнил, как тело его налилось невиданной мощью, будто в него вошла чужая, посторонняя сила.

– Тебе надо уйти от Миэко, – сказал он ей. – Однажды, когда ты сама мне это сказала, я подумал, что все это глупости, но теперь уже так не думаю… Но что бы ты ни решила, не выходи за Микамэ… Он мой враг, как и Миэко, как и любой, кто попытается украсть тебя у меня… Я на все готов, лишь бы не потерять тебя.

Прижимая ее к себе, поглаживая ее руки и плечи, Ибуки обращался к ней с этими словами, но в то же самое время у него было такое чувство, будто он переместился в другое измерение, спал с открытыми глазами в потоке пугающе яркого света. Перед приходом сюда Ибуки пил дома виски, и, хотя с тех пор сделал всего пару глотков дамского ликера, перед ним внезапно разверзся ошеломительный мир красок и света, слишком уж яркий и слишком сверкающий для обычного опьянения.

Совершенно сбитый с толку, он без всякого сопротивления поддался нежным рукам Ясуко, стаскивавшим с него пиджак и снимавшим галстук, а на мягкой щечке, такой близкой, такой родной, играла прелестная ямочка, то появляясь, то исчезая. Эта женщина, сидевшая рядом с ним, была похожа на ту Ясуко, которая постоянно льнула к Миэко. Ощущение оказалось довольно приятным, как будто она прислуживала ему, как будто он занял место Миэко.

Его не парализовало, и физическое притяжение не исчезло, но внезапно безрассудное желание грубо схватить ее и прижать к себе что есть сил отступило. Всецело отдавшись ей, он повалился на кровать за ширмой.

В том, что с ним была именно Ясуко, Ибуки нисколько не сомневался. Но позднее, когда он выдохся и закрыл глаза, переносясь из одного невероятного сна в другой, еще более невероятный, он внезапно очнулся от прикосновения тяжелых, холодных волос в темноте. Ибуки поспешно отдернул полог у своей подушки, и в комнату полился тающий лунный свет, озаривший ускользающим сиянием женское лицо невероятной снежной белизны, на котором черными полосками выделялись словно нарисованные кистью густые брови и трепещущие ресницы… Харумэ.

Ибуки вскрикнул, резко вытащил из-под нее свою руку и поймал ладонью тяжелую прохладную прядь. Харумэ очнулась ото сна, открыла глаза и, нахмурившись, уставилась в лицо нависшего над ней мужчины. Ее полные алые губы призывно открылись, на него смотрело лицо Масугами – маска юной сумасшедшей, которую он видел в доме Ёрихито Якусидзи. Несмотря на застывшую во взгляде опасливость, Харумэ явно не боялась его, и, когда Ибуки отстранился, взгляд ее наполненных вечным мраком глаз начал удивленно блуждать по его лицу, на губах заиграла пресыщенная улыбка.

Все было не так, неправильно как-то. Не понимая, пьян он или бредит, где-то на грани сознания ощущая, что на время выпал из реальности и находится за пределами разума, Ибуки снова погрузился в мир ослепительного света.

Может, в напиток было что-то подмешано? Он только теперь окончательно пришел в себя. В подобном состоянии Ибуки пребывал во время операции по удалению аппендицита, когда ему сделали поясничную анестезию и он все слышал и чувствовал словно сквозь туманную дымку.

Ибуки оглядел себя и увидел, что на нем халат и цветастое ночное кимоно, оставшееся, по всей видимости, от Акио.

– Ты проснулся? Но ведь рано еще! – сонно пробормотала Ясуко.

Ибуки резко развернулся. Ясуко пыталась не глядя нащупать на прикроватном столике наручные часы. Он поймал ее белые пальчики и что есть силы встряхнул.

– Проснись. Мне надо у тебя кое-что спросить.

– Что такое?

Она позволила ему обнять себя и усадить.

При взгляде на это сонное, нежное, словно у малыша, пригревшегося на груди матери, личико у Ибуки защемило в груди. Он прижал к себе ее податливое тело, но она выскользнула из его объятий и поднялась.

– Я так устала… совсем вставать не хочется. – Она встряхнулась – как будто качнулась покрытая бутонами ветка. – Ты уже уходишь? – Взяла часы и посмотрела на циферблат. – Но ведь еще только пять утра! В такую рань ни один поезд не придет.

– Ты здесь всю ночь была? Или еще кто-нибудь приходил?

– Еще кто-нибудь? – изумленно склонила она голову. – С чего ты это взял?

– С того, что… странно как… мне кажется, что здесь была та женщина, Харумэ, прямо в этой постели…

– Что?! – Ясуко расхохоталась, откинув назад короткие черные волосы. – Но это невозможно! У Харумэ своя комната есть. Зачем же она пойдет сюда? Тебе приснилось, наверное. – Она недовольно надула губки. – В чем дело, Цунэо, ты что, влюблен в Харумэ?

– Да нет же, как я могу в нее влюбиться? Я с ней и парой слов не перекинулся. Но ночью ты вдруг превратилась в нее, я в этом абсолютно уверен. Я даже подпрыгнул от изумления.

– Немедленно прекрати! Получается прямо как в стихотворении из «Сказания об Исэ»: «Я ли к тебе приходила, ты ли меня навещал? Никак мне не разобраться – сон то был или явь? Проснулась я или нет?» Приди в себя, наконец! – Ясуко потрепала его по плечу, заглядывая в лицо.

– Все так странно. У меня такое чувство, что я веду себя словно идиот какой-то, но остановиться никак не могу. Оказавшись в руках такой женщины, как ты, любой мужчина в дурака превращается. – И он снова прижал ее к себе.

III. Фукаи

Еще некоторое время Ибуки продолжал встречаться с Ясуко, тайком пробираясь по ночам в поместье Тогано, в оформленную в западном стиле комнату пристройки, но лицо, похожее на маску Но по имени Масугами, принадлежавшее Харумэ, появилось в его полуночных снах лишь однажды.

Он пытался выманить Ясуко из дома, но та наотрез отказывалась оставаться с ним наедине где бы то ни было, кроме этой комнаты. И вот, терзаясь чувством вины под взглядом Миэко Тогано, он снова и снова задворками шел в пристройку.