Дело передается в суд - Н. Борисов

Перед домом, к которому мы подъехали, стояло с десяток людей, оживленно обсуждавших происшедшую кражу. По своей старой привычке я остановил машину за углом и, прежде чем подняться в квартиру, смешался с толпой. Не могу сказать, что я так уж много извлек из подслушанных разговоров, но все же при некоторой сноровке из подобной праздной болтовни всегда можно кое-что почерпнуть. Так я понял, что обокрали квартиру товароведа Плетнева и что воры открыли входную дверь без ключа, простым отжимом. Кто-то сказал, что Плетневым вообще не везет. Раньше у них были сплошные неприятности с сыном. Дня не проходило, чтобы его не приводили домой дворники и милиционеры за выбитые стекла, вывернутые лестничные лампочки, за драки с мальчишками из соседних дворов. Потом он остепенился, поступил в институт, стал вежливым, обходительным, но зато обнаружились кое-какие темные делишки у отца. До суда, правда, не дошло, но товароведу Плетневу пришлось перейти на другую работу. А теперь вот эта неприятность с кражей.

Убедившись, что больше мне ничего интересного узнать не удастся, я поднялся на третий этаж. На лестничной клетке стоял постовой милиционер. Дверь в квартиру Плетневых была приоткрыта.

Первый, кого я увидел, войдя в квартиру, был эксперт Михеев, который сидел на корточках перед громадным шкафом и водил кисточкой с порошком алюминия по его элегантным полированным дверцам. Петр Иванович Кунгурцев, сидя на диване, о чем-то вполголоса беседовал с хозяйкой квартиры. Следователь Воинов писал протокол осмотра, нещадно дымя при этом сигаретой и роняя пепел на уже исписанные листы бумаги. Шкаф хельга, обработанный порошком алюминия, поблескивал перламутром. На дверцах ярко выделялись многочисленные следы пальцев.

— Ну, что у тебя? — спросил Михеева Воинов.

— Следов пальцев рук много, но как они оставлены, сам понимаешь, я сказать пока не могу. Тут, конечно, и отпечатки пальцев хозяев, — отозвался Михеев.

Закончив разговор с хозяйкой квартиры, Кунгурцев наконец заметил меня. Он встал, вышел в кухню и позвал меня за собой.

— Ситуация такова. В этой двухкомнатной квартире Плетневы живут втроем — муж, жена и сын. Сам Плетнев сейчас в командировке. Сын, студент педагогического института, еще даже не знает о краже. Он, как утверждает его мать, целыми днями готовится к экзаменационной сессии в институтской библиотеке. Младший Плетнев не был дома с утра. Плетнева-мать отлучалась из квартиры всего часа на два, от пяти до семи. Дверь она закрыла на один замок, кстати очень ненадежный. Дверь воры отжали. В квартире следов взломов нет. В этом, собственно, и не было необходимости. Ящики и дверцы шкафов никогда здесь не закрываются. Похищены лучшие носильные вещи, около четырехсот рублей наличными, золотые часы и облигации трехпроцентного займа на сумму пятьсот рублей. Все это унесли в двух чемоданах, которые стояли внизу в шкафу. В них было какое-то старое тряпье, рухлядь, тут же выброшенные грабителями на пол около шкафа.

Кунгурцев кивнул в сторону стенного шкафа, на полу перед которым громоздилась гора потрепанной одежды, кусочки материалов, выкройки, комплекты пуговиц.

— Ну, вот, пожалуй, и все. Да, вот еще. Я говорю — грабители, но это неточно. Никаких данных на этот счет у нас нет. Может быть, вор был и один. Вопросы есть?

Мы вернулись в комнату, и я стал перебирать выброшенную из чемоданов одежду, но мне помешали. За дверью послышались голоса. Первым в квартиру вошел постовой милиционер и доложил:

— К Плетневым пришли молодые люди.

За спиной милиционера стояли двое хорошо и модно одетых юношей. Они в растерянности остановились у двери, не понимая, что происходит в квартире и что здесь делает милиция.

— Мы к Аркадию, — нерешительно произнес один из молодых людей. — А что случилось?

— Это приятели моего сына, — сказала Плетнева, обращаясь к Кунгурцеву. Потом она повернулась к мальчикам: — Аркадия нет дома, мальчики, а нас обокрали.

В разговор вмешался Кунгурцев.

— Петр Сергеевич, — сказал он следователю, — ребята пришли как раз вовремя. Включи их в протокол осмотра квартиры. А то ты его уже почти закончил, а понятых-дворников, которых обещал нам управхоз, все нет.

— А ты, — обратился он ко мне, — запиши, пожалуйста, приметы похищенного.

Порывшись в карманах своего нового костюма, я не нашел там блокнота и решил вместо него воспользоваться обратной стороной театральной программки. Кунгурцев, от которого не укрылось это, улыбнулся, но ничего не сказал.

Мы еще раз допросили хозяйку и тщательно, детально записали приметы вещей, похищенных ворами.

Ребята — Володя и Борис — быстро вошли в роль понятых. Для нас это было привычной служебной обязанностью, для них же — игрой, и они с удовольствием принимали в ней участие. Юные понятые суетились, успокаивали хозяйку квартиры, поминутно задавали нам весьма наивные вопросы, чем, честно говоря, мешали сосредоточиться. Но надо отдать должное Кунгурцеву, к которому эти вопросы главным образом адресовались. Он отвечал на них спокойно, обстоятельно, без тени раздражения.

Во время второго, более тщательного осмотра мы наткнулись в куче сваленного тряпья на любопытную, не замеченную вначале вещь — массивный золотой портсигар с вырезанными на нем инициалами «Н. К.». Эта находка поставила перед нами ряд вопросов. Такая, безусловно очень дорогая, вещь должна была храниться где-нибудь в ящике стола, но никак не в куче тряпья. И почему воры, похитившие гораздо более громоздкие и в то же время менее ценные вещи, могли пройти мимо портсигара?

Самое интересное заключалось в том, что хозяйку квартиры эта находка удивила не меньше, чем нас.

— Это не наш портсигар, — заявила она. — Ни муж, ни сын не курят. Да и инициалы к нам не имеют никакого отношения.

Пока мы разбирались с портсигаром, пришел сын хозяйки, Аркадий Плетнев, высокий, интересный, спортивного вида парень. О краже он узнал, уже войдя в квартиру. С приятелями Аркадий поздоровался без всякой теплоты, — может быть, ему было неприятно, что о краже узнают в институте. На наш вопрос, где он был, ответил, что готовился в библиотеке к экзаменам. Для убедительности даже показал нам толстую тетрадь с записями.

Аркадий Плетнев подтвердил слова матери, что портсигар этот не его и не его отца.

— Может быть, вор выронил его в спешке, — высказал он вполне разумное предположение.

Оперативные работники уголовных розысков сохраняют в памяти, и при этом иногда очень долго, огромное количество самых разнообразных сведений: приметы преступников, номера угнанных машин, особые отличительные признаки похищенных вещей и фальшивых денежных купюр. Иногда все эти разнообразные сведения перемешиваются в голове в невообразимую кашу, и выудить оттуда нужный факт становится делом весьма сложным.

На следующий день дома и на работе меня неотступно преследовала мысль, что с найденным нами портсигаром я уже» где-то встречался. Но где, как ни напрягал память, вспомнить не мог. Я перебирал в памяти всех своих курящих приятелей, пытался вспомнить, не видел ли я его случайно на витрине ювелирного магазина. Может быть, он фигурировал в каком-нибудь деле? Ну конечно в деле. Как я мог забыть? Вспомнив, я сразу же побежал к Кунгурцеву.

— Петр Иванович, — обратился я к нему. — Покажите мне, пожалуйста, нераскрытое дело о краже в педагогическом институте.

Вдвоем мы быстро убедились, что в этом деле действительно фигурирует портсигар с инициалами «Н. К.». Несколько недель назад его украли во время лекции у профессора педагогического института Николая Петровича Копаева.

Профессор Копаев был крупным ученым. Весьма солидный возраст, заметно пошатнувшееся за последние годы здоровье и напряженная работа над главным трудом своей жизни — трехтомной историей педагогики от Песталоцци до Макаренко — не оставляли ему много времени на чтение лекций. Зато редкие его лекции собирали рекордное число студентов. На них старались попасть даже из других институтов. Не только стулья — места на подоконниках брались с бою. Профессор всегда чуточку запаздывал, проходил прямо в аудиторию, не заходя по дороге ни в раздевалку, ни в преподавательскую, тут же за кафедрой сбрасывал на стул свою тяжелую, немного старомодную шубу и приступал к чтению лекции. И вот во время одной из таких лекций, может быть в перемену, его и обокрали. Саму шубу, конечно, вынести из института было невозможно, но зато в карманах не оставили даже мелочи на трамвай. Профессор вообще имел обыкновение все деньги и даже документы рассовывать по карманам шубы, и понесенный им ущерб был достаточно велик, но все это мало волновало ученого. Зато профессора очень расстроила потеря золотого портсигара с его инициалами (Н. К. — Николай Копаев). Этот портсигар подарил ему самый любимый его курс, закончивший институт в 1941 году и в полном составе ушедший на фронт. Почти никто из студентов курса не вернулся обратно. Портсигар оставался бесценной памятью о них, и вот теперь его украли. Старый профессор был безутешен.