Темные времена. Как речь, сказанная одним премьер-министром, смогла спасти миллионы жизней - Энтони МакКартен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этот решающий момент он не мог не думать о возможной оппозиции и о том, откуда ожидать противодействия. В бытность свою первым лордом Адмиралтейства Черчилль никогда не ограничивался выполнением одной лишь своей работы – к великому раздражению тех, кто его окружал. Теперь же он решил разобраться с этой проблемой. Чтобы его вмешательство не считали непрошеным и нежелательным, он создал для себя специальный пост «министра обороны, не пытаясь, однако, определять масштабы его полномочий»[126]. Это позволяло ему эффективно вести войну и управлять страной. В тот вечер он сделал три ключевых назначения: ближайший его союзник Энтони Иден стал военным министром, лейборист А. В. Александер – первым лордом Адмиралтейства, а лидер либеральной партии, сэр Арчибальд Синклер – министром авиации.
Закончив формирование военного кабинета, Черчилль погрузился в изучение писем и телеграмм, в которых его поздравляли с назначением. В 21:00 он включил радио. Невилл Чемберлен в последний раз обращался к нации: «Ранним утром без предупреждения и повода Гитлер добавил еще одно ужасное преступление в список тех, что уже запятнали его имя. Он напал на Голландию, Бельгию и Люксембург. В истории нет другого человека, который стал бы причиной столь тяжких человеческих страданий и несчастий, как он. Он выбрал момент, когда, по его мнению, наша страна повержена в пучину политического кризиса и занята внутренней борьбой. Если он рассчитывал, что наши внутренние разногласия ему помогут, то серьезно просчитался, недооценив разум нашего народа…
Это мое последнее обращение к вам из дома № 10 по Даунинг-стрит. И я хочу сказать вам одно. Почти три года я занимал пост премьер-министра, и на моих плечах лежал тяжелый груз тревог и ответственности. Пока я считал, что могу достойно сохранять мир, я страстно стремился к этому. Когда последняя надежда исчезла и война стала неизбежной, я с той же страстью направлю все свои силы на победу. Возможно, вы помните, что в своем выступлении 3 сентября прошлого года я говорил, что мы должны бороться со злом. Слова мои оказались слишком слабыми, чтобы описать гнусность тех, кто поставил все на великую битву, которая только начинается. Возможно, вам будет немного легче, если я скажу, что эта битва, которая может продлиться много дней или даже недель, положит конец периоду ожидания и неопределенности. Пробил час, когда мы подвергнемся испытанию, которое уже проходят мирные граждане Голландии, Бельгии и Франции. Вы и я должны сплотиться вокруг нашего нового лидера и направить все наши силы и непоколебимую отвагу на борьбу, пока дикий зверь, вырвавшийся из своего логова, не будет обезоружен и повержен»[127].
Это была достойная и вдохновляющая речь, которую оценили даже критики Чемберлена. Передача длилась чуть более пяти минут, после чего Уинстон вернулся к работе и работал еще шесть часов. Позже он писал об этом историческом дне в «Надвигающейся буре»: «В эти последние, насыщенные событиями дни политического кризиса мой пульс бился все так же ровно. Я воспринимал все события такими, какими они были. Но я не могу скрыть от читателя этого правдивого рассказа, что, когда я около трех часов утра улегся в постель, я испытал чувство большого облегчения. Наконец-то я получил право отдавать указания по всем вопросам. Я чувствовал себя избранником судьбы, и мне казалось, что вся моя прошлая жизнь была лишь подготовкой к этому часу и к этому испытанию.
Одиннадцать лет политической жизни, когда я был не у дел, избавили меня от обычного партийного антагонизма. Мои предостережения на протяжении последних шести лет были столь многочисленны, столь подробны и так ужасно подтвердились, что теперь никто не мог возразить мне. Меня нельзя было упрекнуть ни в развязывании войны, ни в нежелании подготовить все необходимое на случай войны.
Я считал, что знаю очень много обо всем, и был уверен, что не провалюсь. Поэтому, с нетерпением ожидая утра, я тем не менее спал спокойным, глубоким сном и не нуждался в ободряющих сновидениях. Действительность лучше сновидений»[128].
На другом конце города в роскошном номере отеля «Дорчестер» Эдвард Вуд, лорд Галифакс, раздумывал о своем будущем. В последние дни он отказался от огромной власти: планы на премьерство пришлось отложить. Но он не отказался от принципа, который всегда определял его жизнь: у каждой проблемы есть рациональное решение, и только кровь следует тратить лишь в самом крайнем случае. Как же встревожен он был мыслями о том, что человек, которому он позволил прийти к власти, придерживается абсолютно противоположной точки зрения на лидерство.
4. Святой лис
Когда Галифакс 10 мая 1940 года отказался от поста премьер-министра, зоркий американец, сэр Генри (Чипс) Чэннон, проложивший себе дорогу в высшие классы английского общества, записал в дневнике: «Я не понимаю, почему это произошло. Я не знаю более амбициозного человека, человека, обладающего столь высоким чувством долга и тем, что называют nobless onlige…»[129]
Кем же был этот человек, которого все хотели видеть во главе страны, но который в критический момент отвернулся от столь высокой ответственности?
Высокий (6 футов 5 дюймов – 195 см), бледный, с глубоко посаженными глазами, Галифакс производил странное, мрачное впечатление. У него от рождения не было левой кисти. Этот дефект он скрывал протезом в черной кожаной перчатке. Несмотря на инвалидность, Галифакс был прекрасным наездником и фанатично увлекался охотой на лис. Его можно было считать квинтэссенцией образа английского аристократа. Эдвард Фредерик Линдли Вуд родился 16 апреля 1881 года. Он был четвертым сыном Чарльза Вуда, второго виконта Галифакса. Детство его прошло в Йоркшире, но омрачилось трагически безвременной смертью троих старших братьев: они умерли, когда ему не исполнилось еще и десяти лет, что сделало его наследником пэрства Галифаксов.
Вуды были семьей очень благочестивой, истинными членами англиканской Церкви. Галифакс шел традиционным путем: Итонский колледж, затем Оксфордский университет. В 1909 году по окончании университета он решил заняться политикой.
