Божественное дитя - Паскаль Брюкнер

У нее появилась привычка шить целыми днями - она неутомимо пришивала одни и те же пуговицы, чинила и штопала совершенно новую одежду. Когда эта мания полностью овладела ею, она стала пришивать все подряд: скатерти к столу, брюки мужа к креслу, кресло к ковру... С иголкой и ниткой она не расставалась ни на секунду, а ложась спать, укладывала клубок под подушку. Все встречавшиеся ей галантерейные лавки она опустошала. Страсть к шитью погнала ее из дома за город, где она, вооружившись громадными катушками, предприняла попытку закрыть пустые пространства нитью. Она не выносила щелей и разрывов - мир был полон дырок, и их следовало заштопать. Она соединяла деревья при помощи огромных просвечивающих ковров, перебрасывала через реки воздушные мосты, приводила в порядок окружающий ландшафт. Несколько раз ее задерживали жандармы, вызванные крестьянами, и препровождали домой, конфисковав рабочие материалы. Жертвами ее становились и живые существа: она ловила мух, пчел, майских жуков, комаров, чтобы пришить им крылышки к брюшку - ювелирная работа, которая требовала большого внимания и очень тонких иголок. Она связывала нитками лапы кошкам и собакам, и те шарахались от нее, как от чумы. Несколько раз она приставала в кафе и в супермаркетах к молодым людям, предлагая пришить им волосы ко лбу, чтобы не болтались по ветру. Себе самой она крепко-накрепко зашила рот. В один прекрасный день ее муж Андре, мирно почивавший после обеда, проснулся оттого, что она пыталась шилом проткнуть ему веко с намерением прострочить глаза, - тогда он вызвал "скорую психиатрическую", чтобы ее забрали. Аделаиду поместили в ту же больницу, что и Селину, от которой Мадлен решила избавиться после смерти Освальда. Но поскольку бабушка и внучка пребывали в разных отделениях, то встретиться им так и не довелось.

Извещенный о кончине отца, Луи сказал только одно слово: "Наконец-то!" Доктор Фонтан, буквально сжигаемый злобой, в очередной раз предпринял попытку вставить ему палку в колеса: он решился пустить в ход свои последние снаряды, когда получил от Андре Бартелеми письмо, где описывались душераздирающие подробности смерти Освальда и болезни Аделаиды. Терять гинекологу было нечего: доведенный тюрьмой до крайнего озлобления, он прямо в камере принялся писать опус, озаглавленный "Как я создал Луи Кремера", изложив детально весь ход событий, начиная с первого визита Мадлен в его кабинет и объяснив природу феномена сцеплением случайных факторов с возможностями технического прогресса. Завершил же он свою исповедь ужасным признанием - любой зародыш мог бы достичь интеллектуального уровня Луи Кремера. "Луи вовсе не гений, уникальность его состоит лишь в том, что он не появился на свет". Брошюра была разослана во все средства массовой информации. Дамьен предложил подослать к врачу убийц, наложить арест на органы прессы. Луи отклонил это - все равно никто не поверит такой топорной выдумке. Действительно, ни одна газета не стала печатать откровений Фонтана, встреченных совершенно безучастно. Врач рассчитывал вызвать бурю, но потерпел полное фиаско. И Луи даже позволил себе иронический жест: он обратился к тюремной администрации с просьбой скостить доктору срок во имя милосердия и сострадания.

Избавившись, таким образом, от последних препон, Достославный Сопляк продолжил свое триумфальное шествие. На следующий день после кончины отца он прочел блистательную лекцию в женевской резиденции ООН (Мадлен доставили туда на специально заказанном реактивном самолете). Комментируя известный пассаж Платона "Что существует извечно и не подвержено изменению?", он ответил просто: "Да это же я, черт возьми, моя особа, моя персона, мое величество, а вовсе не Вселенная и не космос". Своей эрудицией он потряс женскую половину публики - кокетки млели от звуков этого скрипучего голоса. О, наш душка-мыслитель, наша цыпочка, ничего шикарнее мы никогда не видели! Как у него язык подвешен, заслушаться можно. Сколько же вмещала эта головенка! Все будущие мамаши грезили о таком же премудром змееныше! А молодые супруги в момент близости шептали: "Сделай мне второго Луи!" Всеведущий и Всемогущий Птенец настолько оглушал своей ученостью, что любое его слово принималось слушателями на веру - понимать было не обязательно, следовало только восторгаться. Он носил отныне набедренную повязку из бежевого шелка, хотя оставался невидимым в своем укрытии. Порой он засиживался за работой так долго - от тридцати восьми до сорока восьми часов кряду, - что нейроны на макушке цеплялись за крышу матки и укоренялись в ней. Луи врастал головой в этот кокон и походил теперь на перевернутое дерево. Иногда спокойствие омрачалось недостойными выходками: как отголосок прежних безобразий возникали там и здесь подпольные братства фанатичных обожателей Божественного Дитяти; школьные классы в полном составе уходили в партизаны с целью проштудировать сочинения Гомера, Мильтона или Данте; новорожденные младенцы, удрученные состоянием представшего перед ними мира, незамедлительно возвращались в мамино чрево но Преславный отказывал всем им в своей поддержке и сочувствии. Случалось, увы, и ему пасть жертвой дурных шуток: во время телефонных переговоров отдельные гнусные типы делали хамские предложения, информационное пиратство приводило к появлению сомнительных дискет. Луи прощал это: он испытывал не злобу, а жалость к людям - существам ничтожным и беззащитным. Что бы они ни делали, что бы ни говорили, величие его души было неподвластно их мерзостям. Гневаться на них было бы слишком большой честью, ибо в скором времени одним-единственным словом он избавит их от пучины страданий и дарует им вечное блаженство. На все обиды он ответит милостью.

Чем дальше продвигался он в своей одиссее, поглощая всю существующую литературу и философию, тем ближе становилась заветная формула - бесконечно простая и бесконечно сложная, по сравнению с которой детским лепетом были Талмуд, Коран, Библия, Евангелие и Веды. Он чувствовал ее совсем рядом, она поднималась, словно тесто, из массива текстов. При мысли, что одним очистительным дуновением слова он вручит Абсолютную истину человеческому роду, у него кружилась голова. Вскоре Младенец обретет высшую власть в своем гнездышке из розовой плоти - он отпустит восвояси этот старый мир, как если бы просто выключил телевизор. Поскольку все уже написано, достаточно все прочесть. И тогда все свершится.

Глава VI

САД НАСЛАЖДЕНИЙ

В это время в отношениях между Луи и его матерью наступил долгий период гармонии. Впервые Гениальный Чудик осознал, на какие жертвы пошла ради него Мадлен. Она отказалась от всего - даже от человеческого обличья, ибо превратилась в особу столь внушительных размеров, что при перемещениях повисшую складками кожу приходилось нести за ней, будто шлейф. Будучи нафарширована младенческим мясом, она существовала лишь в качестве футляра для драгоценного отшельника, укрывшегося в ее утробе. По доброте душевной и в силу общности интересов ребенок решил помочь ей - ведь оба они были каторжниками, скованными одной цепью, связанными одной судьбой. У Луи было теперь больше времени: он перестал принимать посетителей, покончил с лекциями и публичными выступлениями, прервал все связи с себе подобными. Привыкнув жить на вершине, недоступной для других, он не желал терять ни секунды на споры или беседы. К чему упражняться в бесплодных дискуссиях, если от него зависела сама вечность? Люди ничего не могли ему дать: либо они соглашались с ним и обсуждение теряло всякий смысл, либо пытались опровергнуть его и тогда он одним словом ставил их на место. Ему наскучили эти слишком легкие победы над оппонентами, которые тут же обращались во прах и рассыпались в похвалах, признавая свое поражение. Он осаживал их: "Ваша критика меня раздражала, но одобрение претит мне еще больше, а комплименты выводят из себя". Этими восторгами они умаляли его, низводили до уровня превосходной степени. Ни разу не столкнулся он с противником, способным серьезно поколебать его позиции, - опровержения были такими жалкими, система зашиты такой уязвимой! Что же касается великих философов, ни один не мог с ним тягаться. Даже Гегель, этот динозавр мысли и бывший идол, не заслуживал того, чтобы Луи мыл пальцы в его спинномозговой жидкости. Концептуальный недоносок - в общем, неофит жидкого разлива. У младенца не было больше учителей в сфере разума, ибо всех он познал. На небосклоне мышления он остался единственной сверкающей звездой.

Итак, он препоручил своим приверженцам просвещать человечество и готовить людей к искуплению. Ибо в лице Луи миру была явлена целая армия, настоящее правительство, подлинная нация. Десятки тысяч последователей трудились на всем земном шаре во имя его Церкви, проповедовали слово истины, помогали доставлять в дом Кремеров - который стали теперь называть "Замком" - сотни и сотни сочинений, немедленно пожираемых маленьким каннибалом. Все они существовали для него лишь в качестве покорных исполнителей, как если бы он приобрел дополнительные уши, руки и мозги, воплощающие в жизнь его приказы. По мере того как умножалась когорта верных, стремительно расширялась сфера его влияния.