Нити судеб человеческих. Часть 1. Голубые мустанги - Айдын Шем

...Три дня переселенцам выдавали по утрам хлеб из кукурузной муки, а в первый день даже накормили вкусной кашей из неизвестных круп. Уже много позже они узнали, из чего готовят эту кашу, называемую "маш - кичирик". Есть, оказывается, такой зерновой продукт, который созревает в виде крупной грозди из белых круглых зерен размером с пшеничное. Эти белые, склоненные вниз грозди увенчивают высокие кусты, полностью схожие с кукурузными, и называются они джугарой. Кроме джугары в равном количестве в казан засыпают маш - это бобовое с мелкими зелеными плодами, тоже неведомое жителям Крыма. Если в казане еще в небольшом количестве масла или жира был поджарен лук, то каша получается на диво!

Камилл чувствовал себя туристом, открывателем экзотической земли. Все было в диковинку, немного нереальным, иногда ему казалось, что все происходит во сне. Это смутное ощущение ненастоящности каждого мига сохранилось у него на многие годы. Нет, это не было сомнамбулизмом. Камилл сохранял ясность ума, принимал решения и выполнял их, в заботах о ближних был добытчиком и рачительным хозяином, в минуты опасности действовал рационально, против врага строил козни, и они достигали своей цели. Но где-то в подсознании он ощущал существование другой, истинно ему предназначенной, но проходящей мимо него реальности...

Он исследовал новую для него страну. Здесь не только у воды был другой вкус, здесь и воздух был другим, жара здесь была иной, хотя и на его родине бывали знойные дни. Трава и цветы имели другой запах, и Камилл не находил здесь многие хорошо известные ему растения. Птицы здесь были совсем другие. Возле пруда гуляли на поляне пестро раскрашенные удоды, с открывающимся как веер хохолком на голове. Вороны здесь были синими - никогда бы он не поверил, если бы ему прежде об этом кто-то рассказал. В саду дома, где проживали Камилл с мамой и папой, а также бабушка и тети с детьми, на кустах красовались цветы с твердыми и толстыми, будто слепленными из воска, лепестками - разве можно было такое себе представить прежде? Как оказалось, это были цветки граната, но для городского мальчика все это было удивительной экзотикой.

Отца Камилла, профессора Афуз-заде, назначили бригадиром полеводческой бригады из переселенцев-татар. Надо сказать, что перспективы на дальнейшее продвижение по службе у него не было, даже удержаться на этой высокой должности ему вряд ли было дано, - уволили бы за профнепригодностью. Исконный городской житель и потомственный интеллектуал - и вдруг на колхозной плантации! Надо было уходить из этого сельскохозяйственного кооператива. Уйти можно было только в районный центр, в близлежащий город Андижан спецпереселенцу, будь он даже и профессор, пути не было. Выбралась профессорская семья из колхоза имени Основоположника в кишлак, примыкающий к районному центру с интригующе древним названием “Чинабад”. Туда же перебралась вскоре одна из теток, другая же с бабушкой Камилла уехала в более цивилизованную часть Узбекистана - в столичную Ташкентскую область. Благо, что в первые год-два перемещаться в пределах Узбекистана большинству спецпереселенцев было разрешено, если только поставить в известность комендатуру при местном управлении НКВД. Позже, в году сорок шестом, чтобы переехать в другой район или область нужно было получить так называемый "вызов", который выдавала комендатура принимающей стороны, и, если будет на то разрешение комендатуры по месту вашего проживания, вам могли разрешить переезд, но только со специальным сопровождающим из сотрудников НКВД.

А профессору Афуз-заде в столичную область переехать не разрешили...

Глава 10

Для уничтожения еврейского народа, - для "окончательного решения еврейского вопроса", - германские фашисты сконструировали и построили газовые камеры. Советская же власть, то ли в силу технологической слабости, то ли ради экономии средств, решала проблему уничтожения крымских татар древним ассирийско-вавилонским способом - выселить и обречь на вымирание. Власти надеялись, что погибнет весь народ, но мы оказались живучими. Половина народа выжила. Мы всегда обманывали ожидания имперских властей...

 Аборигены "Зеленого Острова" - "Ешиль Ада", так называет наш народ свою Отчизну, оказались заброшены в самый центр Азиатского материка. Мы выжили и вскоре наладили свой быт, но не для того, чтобы «укорениться», а чтобы дождаться возвращения на Родину. И стали размножаться, размножаться. Власти испугались, а мы все размножались, размножались, размножались. Семьи крымских татар расползались по чужой земле, но нашей вины в этой экспансии не было. Нас, не помышляющих о чужой земле, насильно поселили на исконной территории других народов, не спросив на то согласия ни у этих народов, ни, тем более, у нас. В самые трудные часы нашего существования мы помнили об отнятой у нас Родине. Умиравшие завещали остающимся вернуться, во что бы то ни стало, на крымскую землю, где возник, развился и обрел самосознание наш этнос.

Многие из людей, которые жили-поживали в тех азиатских краях до нашего прибытия, помогали нам насколько могли, не могущие ничем помочь хотя бы сочувствовали. Но были и такие, которые смеялись над нашей нищетой - это были те, кто сросся с советской властью.

- Смотрите, они ходят босиком! Боже мой, у них даже утюга нет! Опять пришли просить мой керамический таз для стирки, - свой надо иметь! Она просила у меня ножницы постричь волосы ребенку: что за люди, у которых даже ножниц нет! Изольда Михайловна, представьте себе - у них в их хибаре нет ни одной книги!

Эти люди не удивлялись тем, кто просил подать кусочек хлеба - просящих милостыню в войну много было во всех краях тяжело воюющей страны. Их удивляли до презрения люди, живущие рядом с ними и не имеющие самого простого домашнего скарба. Им бесполезно было рассказывать про два утюга, оставленные в кухне на полке. Про набор ножниц, ниток и иголок, который выселявший семью офицер вырвал из рук дочки. Про большой медный таз, изготовленный медниками Карасу-базара еще в восемнадцатом веке, и который прослужит в семье выселявшего нас чекиста еще сто лет, если будет на то разрешение Аллаха. И босиком мы прежде не ходили даже в худшие времена. И не носили своих сапог на плече, чтобы обуться при входе в город.

Книги... Роскошные собрания сочинений Шекспира и Шиллера издательства «Брокгауз и Эфрон». Собрания сочинений всех классиков девятнадцатого века - лучшие издания. Все маленькие изящные томики издательства "Academia"... Данте, на суперобложке черная женщина, несущая в руках горящее черным пламенем черное сердце, "Vitanova" - читал и перечитывал и не понимал. Из Шекспира больше всего любил "Макбета" и "Бурю" - там действовали ведьмы. Еще хорош по мне был Фальстаф с подушкой на голове вместо короны... Было мне восемь лет. Это было дома. Да, много лет после высылки мы называли домом то, что осталось в Крыму.

Глава 11

Все последние дни эшелон шел по пустынной степи. Жаркое солнце и сухой горячий ветер высушили здесь уже к концу мая травы и кустарники, и только редкими бурыми пятнами встречались в низинах небольшие участки почвы, поросшие жесткой растительностью, незнакомой обитателям горного Крыма. И степь эта именовалась пустыней Кызылкум, что тоже было неведомо обитателям вагона, в котором вместе с другими односельчанами тряслись уже почти две недели Фатиме с сыновьями. Пять дней провалялись они на голых досках, пока не удалось на одной из стоянок набрать несколько охапок прошлогодней соломы, после чего поездка стала казаться им комфортной. Люди в вагонах голодали - по миске жидкой крупяной каши им стали выдавать только на второй день поездки. Было плохо и с водой - редко у кого была своя посуда, чтобы можно было сделать хоть небольшой запас воды. В некоторые вагоны конвой забросил мятые, пахнущие керосином ведра, набрать воды в которые удавалось, если еще повезет, единожды в сутки. Только несколько раз за поездку удалось вдоволь напиться возле железнодорожного гидрокрана. Смертность была высокая, умерших же велели оставлять на насыпи. После того, как конвой на глазах у всех застрелил немолодую женщину, никак не желавшую отойти от тела брошенной на насыпь старушки-матери, люди уже не осмеливались прыгать из вагонов вслед за покойниками, выбрасываемыми конвойными. В вагоне, где находилась Фатиме с сыновьями, у молодой матери умер на руках трехлетний сын, но она умоляла соседей не говорить об этом конвою, надеясь, что сумеет похоронить его где-то дальше. Когда на третий день трупный запах стал распространяться по всему вагону женщина, поняла безнадежность положения и тихо вскрыла себе вены, так что из вагона ее выбросили вместе с ее сыном.

Люди не знали, куда их везут. Более или менее крупные железнодорожные станции они проезжали с задвинутыми вагонными дверьми, но могли прочитать их названия через узкое оконце или через щели в деревянных стенках. Однако эти названия им ничего не говорили, потому что народ в эшелоне был из горных деревень, малограмотный. Со страхом смотрели они на плоский пустынный ландшафт, на низкие глинобитные кибитки с одним крошечным окном на всю стену. Потомки горных тавров с ужасом думали, что им придется жить на такой выжженной солнцем земле, где, куда ни глянь, - ни гор, ни моря, ничего до самого горизонта не видно кроме этой безжизненной равнины.