Сыграй на цитре - Джоан Хэ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По моим рукам бегут мурашки, а в голове возникают вопросы. Кто он такой? Что делают монахи?
Цикада присоединяется ко мне на предпоследней ступеньке. Вода плещется прямо у нас под ногами. Узкие каменные дорожки в озере, как спицы в колесе.
– Оставайся здесь, – говорит Цикада Ку, а затем начинает спускаться по одной из тропинок. Я осторожно следую за ней.
Мы рядом с мальчиком в центре озера. Вокруг него плавают комочки зелени, похожие на миниатюрные острова. Я пристально вглядываюсь в один такой комок и отшатываюсь, едва не теряя равновесие.
Это не острова, а тела, поросшие мхом и папоротниками, их плоть пошла в пищу, а органы наполнены корнями.
Цикада останавливается перед мальчиком. Его запястья окольцовывают воспаленные красные отметины. Когда-то он, должно быть, боролся со своими цепями. Теперь он едва приоткрывает глаза, когда Цикада выплескивает воду ему в лицо. Позорная беспомощность, я начинаю отводить взгляд, когда он поднимает голову, открывая татуировку в виде камыша на правой стороне шеи.
Болотный пират Фэн.
Сначала он потрясен, его взгляд мечется между мной и Цикадой, прежде чем остановиться на леди Южных земель. Его губы растягиваются, вены напрягаются от гнева взрослого мужчины.
Удерживая его взгляд, Цикада приказывает монахам петь громче. Крики переходят в причитания. Я содрогаюсь, а мальчик… он кричит так, словно у него раскалывается череп.
– Любопытно, не так ли? – Цикада говорит над ним. – Пираты утверждают, что они восприимчивы к ци. Говорят, что она наделяет их волшебством. Утверждают, что это то, что делает их сильными. Но она также делает их слабыми.
– Оставь их в покое, – умоляет пират Цикаду, его слова искажены диалектом с болот. Теперь в нем нет ни ненависти, ни гнева. Он всего лишь пират-одиночка, прикованный к каменной плите, в то время как остальная часть его команды разлагается где-то в другом месте. – Оставь их в покое.
Их.
Я снова опускаю взгляд на покрытые растительностью тела в воде. Разлагаются не где-то в другом месте. Разлагаются здесь. Какими они были месяц назад, до того, как их плоть расцвела? Я представляю себе смрад, москитов. Я представляю, как они лежат здесь день ото дня, теряют достоинство и форму, а их души – если бы я верила в такие вещи – истязают монахи. Моя голова кружится, как будто я снова отравлена, а взгляд скользит к Цикаде. Миазму считают жестокой, и я видела, как она оправдывает свою репутацию. Но Цикада? Она удивляет меня на каждом шагу. Я восхищаюсь тем, что не могу понять ее.
Точно так же, как и презираю.
– Ты говоришь, что моя сестра прислушивалась к голосу разума, – говорит Цикада, когда мальчик умоляет. – И ты права. Очень сильно. – Она смотрит на меня. – Ее голосом разума оставалась ее совесть. Она была гением, когда дело доходило до ведения войны, но она руководствовалась своими правилами. Сестра отказалась тайно напасть на пиратов и заплатила за это самую высокую цену.
– После того как убили ее, они разрезали ее на маленькие кусочки и скормили болотным акулам. Они не оставили нам ничего, что можно было бы похоронить. – Черные глаза Цикады устремляются к замшелым человеческим островам в воде… я осознаю, это ее версия правосудия. – Сейчас люди стали жить дальше. Только я ношу траур.
Траур. Это что, траур? Разве это месть? Пираты уже мертвы. Их корабли – это грязь в болоте. Когда Миазма прикрепляет пронзенные головы военачальников к стенам империи, ее действия служат сдерживающим фактором. Этого пирата – спрятанного, последнего в своем роде – никто не поддерживает. Действия Цикады иррациональны.
Эмоциональны.
Мне стоит поблагодарить ее за то, что она поделилась со мной таким количеством слабостей, которыми можно воспользоваться.
– Миазма стояла за смертью твоей сестры, – говорю я Цикаде. – Если бы Северу было не все равно, они бы послали войска. Вместо этого они позволили пиратам стать вашей проблемой. Они хотели, чтобы вы прогнулись.
– Ты думаешь, я не знаю?
– У вас с Жэнь общий враг, – настаиваю я. – В создании союза есть смысл.
– Больше смысла в том, чтобы империя была сосредоточена на Синь Жэнь, – раздается голос позади нас. К моему ужасу, это Ку. Она ослушалась Цикаду и направилась вниз по каменной дорожке, и ее мантия волочится по воде.
В прошлом я бы бросилась к ней, взяла ее за руку, даже если бы она стала мне сопротивляться, зная, что, если отпущу ее, она неизбежно споткнется и упадет. Но теперь я ей не сестра и не защитник. А Цикада просто отвечает мне:
– Да, у нас с Жэнь есть общий враг. Но у Жэнь один враг. А у меня их сотни. Ты видела мой двор. Там полно стариков, которые сомневаются в моих способностях. Каждый день мне приходится притворяться тем, кем я не являюсь, просто чтобы усмирить их. Сделай что-нибудь, что они сочтут неразумным, и мне будут искать замену. И знаешь, что неразумно? Объединиться с Жэнь.
– Это не…
– Юг силен не из-за богатства одного, а из-за богатства многих. Мне нужен голос каждого дворянина. Жэнь может позволить себе встать и убежать от опасности. Мне нужно защищать царство.
Когда Цикада заканчивает, ее щеки краснеют еще больше, чем раньше, настоящий румянец проступает сквозь румяна. Она отрывает свой взгляд от моего.
– Ты не поймешь. Тебе не нужно прятаться. Ты показываешь себя такой, какая ты есть на самом деле, и говоришь так, как тебе нравится.
– Ты тоже так можешь, – невозмутимо говорю я. – Ты только что это сделала.
Ее губы приоткрываются, затем смыкаются. Она качает головой, смеется один раз, подбирает свои одежды, проходит мимо меня, и наконец я вижу ее. Цикаду, сбрасывающую свой панцирь. Она злопамятна, упряма, хрупка. Ребенок. Я знаю этот типаж.
Я могу контролировать ее.
– Жэнь не будет обузой! – кричу я ей вслед. – Дай мне шанс доказать тебе это.
– Что ты можешь сделать? Взмахнуть веером и наколдовать сотню тысяч стрел?
– Если я потерплю неудачу, ты можешь забрать мою голову.
Цикада смеется, на этот раз более свободно.
– Что скажешь, Ноябрь? Дадим ей шанс?
И вот так моя судьба снова прикована к Ку. Она не может знать, как сильно я нуждаюсь в этом союзе.
