Самые счастливые времена - Барбара Уоллес

– Если бы он стал разговаривать со мной на эту тему, ему бы пришлось думать о слепоте, а он это не любил. Он предпочитал праздность, любил коктейли. Знаешь, я в восемь лет умел сделать отличный суассон-кенз. Это из джина и шампанского, если тебе интересно.

Пайпер не было интересно, из чего состоял коктейль, гораздо больше занимало то, что его делал маленький мальчик. Ей очень хотелось поддержать Фредерика, сказать, что она его понимает, что сама пережила подобное. К сожалению, пристрастие к алкоголю было не единственным недостатком ее матери.

– Я до сих пор помню его лицо. Это доказывает, что память способна хранить образы. – Он глухо рассмеялся. – Он сидел в огромном кресле и слушал музыку. Весь день. Изо дня в день. Из дома он выходил только тогда, когда его выводила мама. Я был так рад, когда меня решили отправить в школу-интернат, что мне больше не придется видеть отца в его кресле.

Облегчение, сопряженное с чувством вины. Пайпер отчетливо слышала сожаление в его голосе. Он сбежал в школу, но мама была вынуждена остаться.

– Мне очень жаль, – произнесла Пайпер. – Понимаю, как тебе было больно.

– Он был себялюбивым подонком, который не имел права жениться на маме, ведь он знал, что ослепнет. Настоящий мужчина никогда бы не позволил ей остаться.

Да, он жил бы настоящим и не давал обещаний. Пайпер охватила дрожь.

– Почему ты не допускаешь, что мама сама пожелала остаться? – Она уже знала ответ – Фредерик был уверен, что его мать осталась рядом из чувства вины.

– Откуда ей было знать, что жизнь остановится в тот момент, когда отец ослепнет? Не старайся его защитить, это напрасная трата времени. Все происходило на моих глазах, я каждый день наблюдал, как она заботилась о нем, была всегда при нем. Она погубила себя рядом с этим человеком, а я…

Готовил ему коктейли. Неудивительно, что мама отослала сына.

Сердце сжималось при мысли о том, как Фредерику было тяжело.

– Знаешь, – он поднял голову и посмотрел ей в глаза, – иногда я задаю себе вопрос: зачем им вообще нужен был ребенок?

Потому что было время, когда они любили друг друга и без опаски смотрели в будущее. По крайней мере, мать Фредерика. Пайпер потянулась к нему, чтобы успокоить, хотела сказать, что человеку непросто лишить себя права мечтать о будущем. Права желать и любить. Слезы обожгли ей горло, и она отвернулась.

– Я счастлива, что твой папа был эгоистом, – с трудом произнесла она. – Иначе мы бы никогда не встретились.

– Значит, хоть что-то хорошее он сделал.

Он провел ладонью по ее щеке, она взяла ее и поцеловала. Это был один из тех моментов, которые она будет вспоминать в будущем.

– Спасибо, что показал мне свою ужасную фреску.

– Она не моя, а принадлежит Великобритании.

Пайпер была уверена, что Фредерик считает ее своей, и была приятно удивлена, что он показал ее. Он никогда не узнает, как много это для нее значит. Она начинала понимать, с каким удовольствием и вдохновением монахи создавали свое творение. Внезапно она ощутила заполнявший все внутри страх.

Ей страстно захотелось поделиться своими мыслями с Фредериком, но как она могла объяснить это, без угрозы показаться влюбленной дурочкой? Как сказать ему, что происходящее между ними, его желание поделился с ней самым сокровенным, не боясь показать свою уязвимость, значит для нее очень много?

Три самых главных слова в жизни застряли у нее в горле. Нет, она не готова произнести их вслух. Это чувство ново для нее, и сейчас не время для признаний. Впрочем, Пайпер не была уверена, что оно когда-то придет.

– Не важно, кому оно принадлежит. Теперь это мое самое любимое место во всей Англии. Я бы хотела остаться здесь навсегда.

Черт, почему очки скрывают от нее его глаза? Ей бы так хотелось узнать, смотрят ли они испуганно, или в них мелькнула радость от сделанного признания. Что ж, первый шаг она уже сделала, надо делать и второй.

– С тем, с кем я сейчас здесь.

– Пайпер, ты знаешь, что я ничего не могу тебе дать. А быть таким же эгоистом, как мой отец, я не хочу.

– Я знаю, Фредерик. – И это разбивает мне сердце.

Он только что сказал ей, что, ослепнув, собирается жить один, чтобы не стать похожим на отца – вечно пьяного себялюбца. Как это ужасно. Фредерик может и должен желать большего, хотя спорить с ним бесполезно, он все равно останется при своем мнении.

Ей лучше отступить. По крайней мере, сейчас.

– Эй, – она потянулась и сняла с него солнечные очки, чтобы увидеть, наконец, глаза. – Но ты ведь пока не слепой, и я рядом.

Серый цвет стал темнеть, пока не стал почти черным от желания.

– И ты очень красивая. Мне бы хотелось навсегда запомнить эту картинку.

Он целовал ее медленно, наслаждаясь каждым мгновением. Счастье охватывало ее, и она с удовольствием погружалась в эти ощущения. Его руки обвивали ее, и все вокруг перестало существовать, стихли птицы и ветер. Его ладонь скользнула под ее рубашку, и она тихо вскрикнула. Внезапно все закончилось, и она слышала лишь тяжелое дыхание Фредерика, щекочущее ей ухо. Смахнув с себя наваждение, она прижалась к нему. Теперь ее сердце навеки принадлежит ему. Жить только настоящим уже невозможно.

Позже, уже ночью, Фредерик лежал в кровати и смотрел в потолок. Темнота позволяла ему видеть лишь очертания предметов, но это не имело значения. Мысленно он все еще был в аббатстве, собирал по фрагментам прошедший день, чтобы не забыть ни одного мгновения. Спасибо, что показал мне свою ужасную фреску.

Какие замечательные пять дней. А он все эти месяцы даже не подозревал, какое сокровище находится в его доме. Пайпер не была похожа на тех женщин, которые оказывались в его постели, и не потому, что была американкой – человеком из другого мира. Особенным в ней было нечто не связанное с географией или культурой, и еще его поражала ее искренность и простодушие. Дело в том, что рядом с ней он словно становился выше ростом, остроумнее, смелее, ярче. Как обидно, что он не разглядел ее раньше. Сколько времени потеряно.

Что ж, теперь он все исправит. Время, которое отпущено им до ее отъезда в Бостон, они проведут так, что оба никогда его не забудут.

А потом она уедет домой… Ему стало не по себе. И он будет по ней скучать. Скучать больше, чем может сейчас представить. За последние пять дней она стала частью его самого, он понял, что жить без нее ему будет очень тяжело.

И что ему делать? Просить ее остаться? Но будет ли это честно?

Нет, лучше провести несколько прекрасных недель вместе и отпустить ее. Она должна жить, идти вперед. Пайпер встретит человека, который ее оценит, а ему останутся воспоминания – единственное, что будет с ним, когда мир станет черным.

Послышалось шуршание простыни, и Пайпер, подвинувшись ближе, положила ему голову на плечо. Он гладил ее нежную кожу – этих удивительных ощущений ему всегда будет мало.

– Я думал, ты спишь.

– Кто-то слишком громко думает. С тобой все в порядке?

Он не мог не заметить тревогу в ее голосе, и она тронула его сердце. На мгновение он позволил себе подумать: «Что, если…».

– Это не в голове, а в желудке, – отшутился Фредерик. – Мы ведь так и не поужинали.

– И кто виноват?

– Ты. От тебя невозможно оторваться. – Он поцеловал ее, усмехнувшись про себя, когда она тихо застонала. – Но, знаешь, сейчас я очень голодный.

– Я могу тебе помочь, – прошептала она, не отрываясь от его губ.

– Ты уверена? – поразился Фредерик. Кажется, его желание обладать ею удовлетворить невозможно. Как и многие другие качества в нем, желание увеличивалось, когда рядом была Пайпер.

Фредерик обнял ее, но, к его удивлению, девушка выскользнула из объятий. Какое-то шевеление – она одевалась.

– Что ты делаешь? – воскликнул он, услышав, как открывается дверь. Из коридора в комнату хлынул поток света.

– Я же сказала, – повернулась к нему Пайпер. – Я могу тебе помочь. Сейчас вернусь.

– Я знаю другой способ! – крикнул он ей вслед, но дверь уже захлопнулась.

Оставшись один, он вновь принялся разглядывать потолок. Глаза сегодня болели и чесались сильнее обычного. Скорее всего, виной тому долгое пребывание на солнце. В последние пять дней он вообще делал много запрещенного, лучше бы притормозить. Или нет? У него еще будет много времени вести себя примерно, когда он останется один.

Фредерик потерял счет времени и вернулся в реальность, лишь когда открылась входная дверь.

– Вуаля! – провозгласила Пайпер. – Вот и еда!

Он прищурился, стараясь разглядеть, что у нее в руках. Из-за потока света из коридора он мог видеть лишь светящийся силуэт.

– У нас есть яблоки, конфеты и пакет чего-то под названием «Маквитиз». Полагаю, что это печенье.

– Скажи на милость, как тебе удалось все это раздобыть?

– Миссис Лестер оставляет на столе внизу всякую всячину на случай, если гости проголодаются. Я это выяснила, когда она попросила меня утром отнести туда несколько пакетов.