Самые счастливые времена - Барбара Уоллес

– Миссис Лестер была права, – сказала она Фредерику, когда они подходили к машине. – Он странный.

– Странный, но находчивый. Кстати, у него отличная коллекция. Даже ради одного Бергдала сюда стоило ехать. Поздравляю. – Фредерик обнял ее за плечи. – Твои поиски были удачными.

Да, удачными. И все же Пайпер нахмурилась.

– Что-то не так?

– Не знаю. Я думала, что буду счастлива найти картину, но…

– Тебе грустно, потому что все кончено. Ничего удивительного.

Дело было не только в том, что портрет Анны найден. Пайпер внезапно осознала, что это был ее единственный шанс находиться рядом с Фредериком. Теперь, когда поиски закончены, нет необходимости проводить время вместе. После возвращения в Париж их отношения закончатся?

Пайпер боялась, что все так и будет.

– Это приключение меня изменило.

Просто перевернуло всю мою жизнь.

– День еще не закончен. Приключение продолжается.

– В каком смысле? – спросила она, будто действительно не поняла его.

Фредерик остановился и посмотрел на нее так, как не смотрел никогда. В его глазах горела страсть, но было и что-то еще. Смятение? Что бы то ни было, но от его взгляда у нее кружилась голова.

– Хочешь, я кое-что тебе покажу? – спросил он, проводя пальцем по ее губам.

– Очень, – ответила она. Когда он так на нее смотрел, она была готова на все.

Глава 8

Это было самое некрасивое произведение искусства из всех, что Пайпер видела в жизни. Не такое депрессивное, как картина в галерее Бернара, но уродливое и страшное. Ей было очевидно, что над созданием фрески трудились несколько мастеров; таким образом, она состояла из отдельных фрагментов, выполненных в совершенно разной манере. В самом центре святой Михаил боролся с огнедышащим драконом, по крайней мере, в описании это существо называлось драконом, хотя Пайпер оно казалось больше похожим на корову с крыльями. Армия ангелов позади него была сплошным месивом белого с золотом с черными линиями, обозначавшими контуры тел, в то время как люди на земле… кажется, художник вообще не представлял, что он рисует. Что же касается самого святого Михаила, то губы и нос его были настолько велики, что возникала мысль, что дракон не раз крепко ударил его о скалу.

Стоящий справа от нее Фредерик смотрел на изображение восторженным взглядом ребенка.

– Святой Михаил побеждает зло, – медленно произнес он. – Что скажешь?

– Э-э-э… очень необычно.

– Ты когда-нибудь видела нечто столь отвратительное? Оно еще хуже, чем мне запомнилось.

Слава богу, а она боялась, что совсем ничего не понимает в живописи.

Они были здесь одни, руины монастыря не представляли интереса для большинства туристов, и причина была очевидна. Мало кто захочет увидеть эти ужасные фрески, сохранившиеся каким-то чудом в этом единственном помещении, и камни, разбросанные по всей остальной территории.

Пайпер повернулась к Фредерику.

– Но ты же писал статью на эту тему. – После всего прекрасного, что они увидели за эти дни, посещение монастыря стало разочарованием.

– Писал, – кивнул Фредерик, не отрывая взгляд от стены.

– Но почему? – Возможно, она многого не понимает, скорее всего, существует обоснование с исторической точки зрения.

Фредерик взял ее за руку и потянул к себе.

– Причина в том, что я считаю, что эта фреска изначально не должна была стать красивой. Создававшие ее люди знали, что обделены талантом, или, напротив, считали себя выдающимися художниками, это не важно. Картина совершенна как раз благодаря недостаткам. Ты видишь уродство, я вижу радость. Страсть.

Страсть, на ее взгляд, ощущалась лишь в речи Фредерика. Таким он был на площади Вогезов, хотя, пожалуй, тогда спокойнее.

– Из всех произведений живописи это одно из моих самых любимых. Как раз благодаря его простоте.

– Когда ты так говоришь… – Сердце было готово выпрыгнуть из груди. Она была счастлива и благодарна ему за то, что он решил поделиться с ней своими мыслями. Желая выразить свою признательность, она побоялась, что он услышит лишнее в интонациях ее голоса, и просто улыбнулась. – Если бы тебя слышали люди, им бы тоже захотелось посмотреть на это чудовище с распухшими губами.

– Бедный святой Михаил. У него такой вид, будто он переборщил с коллагеном, верно?

– Рада, что тебе довелось снова его увидеть.

– Я тоже.

Они разглядывали фреску и молчали. Вернее, Фредерик любовался ею, а Пайпер следила за ним. С минуты их первого поцелуя на его кухне в Париже Пайпер не переставала ощущать себя словно во сне. Сюрреализм ситуации не давал ей покоя. Она не могла поверить, что у нее роман с Фредериком. Ее не покидало чувство, что она падает в пропасть. Лишь бы не упасть ниже, чем она сейчас находится.

– Хочешь, я покажу тебе кое-то еще? – прервал ее размышления Фредерик.

– Здесь? А аббатстве?

Он кивнул и взял ее за руку.

– На улице.

Вся территория бывшего монастыря представляла собой пустырь, поросший травой, желтыми цветами «черноглазой Сусанны» и заваленный разного размера валунами.

Фредерик присел на камень и потянул ее к себе, приглашая сесть рядом.

– Когда я изучал фреску, однажды пришел сюда, чтобы перекусить, – сказал он.

– Красивое место. – Пайпер достала телефон и сделала снимок. Через два месяца, когда она вернется в Бостон, ей будет приятно вспоминать этот день, впрочем, как и другие.

Оглядевшись, она заметила, что слева неподалеку кусок территории огорожен веревками и усеян воткнутыми в землю табличками.

– Что там происходит?

– Археологические раскопки, скорее всего. До постройки аббатства здесь было ритуальное место язычников.

– Не может быть.

– Это одна из причин, по которой аббатство построили именно здесь. Они изобразили святого Михаила с целью предотвратить повторение ритуалов и защитить землю от зла.

– Его лицо совсем не внушает страх. Интересно, монахи добились цели?

– Об этом надо спросить древних язычников. Насколько я помню, они проводили ритуалы в день летнего и зимнего солнцестояния.

Пайпер скинула босоножки и подняла голову к небу, наслаждаясь теплом. Вокруг было очень тихо, если не считать щебета птиц и жужжания насекомых. В этом месте было что-то мистическое. Впрочем, возможно, дело в том, кто сейчас рядом с ней.

Пайпер повернулась и сфотографировала Фредерика, который этого даже не заметил, благодаря особенности его зрения. Наблюдая за чем-то или разглядывая внимательно, он полностью концентрировался на предмете, так ему было проще увидеть все детали; со стороны казалось, что он стремиться проникнуть внутрь, разглядеть то, что не лежит на поверхности. Пайпер физически ощущала эту его особенность, исходящая от него в этот момент сила завораживала.

На этот раз во взгляде Фредерика она уловила грусть. Потрепав его волосы, она постаралась шуткой вывести его из задумчивости.

– Пытаешься разглядеть язычников? – усмехнулась она. Вдохновенное выражение сползло с его лица, и ей стало больно. – Ты сейчас где-то очень далеко.

– Прости. – Фредерик улыбнулся уголком губ. – Неизвестно, вернусь ли я сюда еще раз, хотел запомнить этот вид.

Пайпер хотела напомнить, что в этом нет необходимости, что она сделала фотографии, но смутилась и промолчала, поняв, что он имеет в виду.

– Да, я не подумала.

– Я где-то читал, что, если долго на что-то смотреть, образ навсегда сохранится в памяти. Не знаю, могут ли слепые видеть эти образы, но, если вдруг…

– Поэтому ты подолгу смотришь на Эйфелеву башню? – И на нее?

– И поэтому тоже.

Осознание того, что ждет его в будущем, нахлынуло на Пайпер и впервые показалось реальным. Об этом не хочется думать, но настанет тот день, когда Фредерик не сможет увидеть траву, солнце и даже собственную руку. Сейчас невозможно представить, как это перенесет человек, умеющий так высоко ценить красоту этого мира, человек, умеющий видеть прекрасное в уродливом.

– Что ты будешь делать? – спросила она. – Когда… – В горле встал ком, и она замолчала, так и не задав вопрос.

– Жить дальше, разумеется. Что еще я могу сделать?

– Ничего, наверное.

Он сорвал травинку и повертел ее в пальцах.

– Лучше я скажу, что точно делать не буду. Я не буду считать себя жертвой и не стану заставлять весь мир служить мне только потому, что я инвалид.

Как вел себя его отец. Он ведь это хотел сказать, верно?

– Однажды я спросил его, тогда я только узнал о болезни… Я спросил его, каково это – быть слепым.

– И что он ответил?

– Сказал, что это кошмар, что скоро я сам все узнаю.

– И все? – Он не успокоил сына, не дал ему совета? Должно быть, этот мужчина действительно был занят исключительно самим собой, раз даже не захотел поговорить с сыном, которого пугала неизвестность.

Впрочем, родители часто бывают эгоистичны. Например, ее мать больше волновало в жизни все, кроме нее, Пайпер.