Моя жизнь как фальшивка - Питер Кэри

– Это вы про гамак?

– Без пошлостей, Микс, тебе не идет. Такая роскошная женщина – и на все готова, лишь бы успокоить этого неврастеника, добыть ему чертову метрику. Она и впрямь любила это ничтожество.

Слейтера подставили, его использовали, и я не без злорадства наблюдала, как проступают печальные складки на его лбу.

– Мать его, – решил он в тот самый момент, когда Ударник треснул в рабочий барабан. – Знаешь, что я надумал? – Он лукаво прищурился. – Куплю-ка я ему новый костюм.

– С какой стати?

Слейтер усмехнулся:

– Чтобы он сел и подумал хорошенько, какой зловещий и подлый умысел я вынашиваю против него.

Спаси нас Господи от стариканов! – подумала я.

– И кстати, – добавил он, – к интриге с метрикой это отношения не имеет. Думай что хочешь, но я был рад помочь ей, да и теперь об этом не жалею.

– Не думаю, что он примет подарок, – сказала я. Слейтер сильно обозлился:

– Почему нет, Христа ради? Ну, пускай. Ладно, сама отдай костюм этому трепачу. Скажи, это подарок от тебя.

– Нет уж, я в ваши игры не играю, Джон.

– Микс, я пытаюсь одеть этого глупого старого хрена в приличный костюм. Что здесь плохого?

Я посмотрела на Джона в упор: верхняя губа у него задергалась.

– Скучно, Сара! Право, надоело!

Оркестр – кто в лес, кто по дрова – попытался сыграть битловскую «Люби меня», Слейтер, распаковав свою стильную машинку, уже вставлял в каретку бланк отеля «Мерлин». Никогда прежде я не видела Джона за работой и залюбовалась тем, как легко крупные пальцы скользили по клавишам. Минута – и он вырвал лист из каретки, подписал и перебросил мне через стол.

– Читай! – крикнул он.

Уважаемый мистер Чабб!

Мы в отеле «Мерлин» с прискорбием узнали о том ущербе, который наша прачечная причинила вашему костюму. Горничной следовало предупредить вас, что одежда всех наших гостей застрахована от подобных несчастных случаев, и потому мы имеем возможность компенсировать вам покупку нового костюма на сумму до 500 малазийских долларов.

Искренне ваш

Рашид Абуд,

Управляющий

– Кто такой Рашид Абуд?

– Какая разница? Костюм есть, верно? Теперь ты довольна? Это достаточно гуманно?

Я видела, что Джон чем-то до крайности расстроен, и мне стало его жаль.

– Хотите, я отнесу письмо на Джалан-Кэмпбелл?

Я потянулась за подложным письмом, но Джон перехватил мою руку и крепко сжал.

– Ты считаешь меня мерзким отребьем, дорогая. Ты думаешь, я убил ее, да?

В помрачении мне померещилось, будто речь идет о Нуссетте.

– Твою маму, – шепотом пояснил он, и в глазах его блеснули слезы. – Вот почему ты язвишь меня. Ты сердишься на меня. Ты всегда меня ненавидела. Винишь меня во всем.

Наконец мы добрались до того разговора, ради которого я сюда приехала, но грудь сдавило, и я не могла вздохнуть.

– Отнесу письмо! – еле выговорила я и выбежала на улицу, забыв зонтик.

22

КОГДА ВО ТЬМЕ РАСЦВЕЛИ ТУХЛЫЕ ЗАПАХИ СТОЧНЫХ ВОД и спелого дуриана – то есть в первые мгновения тропической ночи, – я наткнулась на промасленную, оборванную фигуру на низеньком стульчике у распахнутой двери велосипедной мастерской. Старый Мореход собственной персоной воевал с какой-то железякой, зажатой в черных тисках. Каково было назначение этой штуковины, я по сей день не ведаю, но ловкость, с которой он ее обрабатывал, легко и ритмично постукивая молотком, предполагала немалый навык. И не удивительно: творец Маккоркла вот уже более десяти лет чинил велосипеды в Куале-Лумпур, на улице Джалан-Кэмпбелл.

Маленькая сердитая китаянка сидела позади загроможденного прилавка, отсчитывая резиновые ленты и раскладывая их по целлофановым пакетикам. При виде меня она резко окликнула Чабба. Я подумала – велит ему заняться клиенткой. На самом деле она запретила Чаббу разговаривать со мной.

Так или иначе, он притворился, будто не сразу признал меня. Сначала он аккуратно положил молоток на цементный пол, потом промыл свои большие руки в бензине и вытер грязной тряпкой, как последний нищий. Я не понимала тогда его сложной системы сопротивления и решила, что Чабб стыдится своей бедности.

Я протянула ему письмо Слейтера и поневоле уперлась взглядом в гноящиеся язвы на крепких мужицких ногах – казалось, свищи доходят до костей. Чабб перехватил мой взгляд, и мне вновь показалось, будто ему стало неловко. Хитроумный розыгрыш, придуманный Слейтером, Чабба не заинтересовал. Он играл в более опасные игры.

– Не могу сейчас говорить, мем. Клиенты недовольны, – сказал он. – И не только клиенты-ла. – Кивком он указал на женщину, которую я приняла за его жену. – Такая угрюмая! – Чабб рассеянно повертел в руках конверт.

– Прошу вас, хотя бы прочтите

Мы вышли наружу, в колоннаду шириной ровно пять футов, как все крытые торговые ряды К. Л. – предписание великого Стэмфорда Раффлза [59], которому, похоже, и в голову не пришло, что представителям белой расы придется страдать в этих торговых рядах от клаустрофобии. Я съежилась, словно огромная белогрудая птица, а толпа неуклонно продолжала свое движение, обтекая меня и велосипедных дел мастера, сжимавшего в руках мятый конверт.

Я хотела видеть его лицо в тот момент, когда он осознает, какое счастье свалилось ему на голову. Хотела разделить его радость. Вышло не по-моему.

– В чем дело?

– Здесь написано, – заявил он, злобно заглядывая внутрь конверта, – что мне причитаются деньги. А денег-ла и нет, мем. Украли.

В язвительном замысле Слейтера обнаружились изъяны. Я поспешила заткнуть прорехи.

– Страховая компания вернет деньги мне, – сказала я.

– Какое отношение вы имеете к моему костюму?

– На квитанции указан номер моей комнаты. Главное – у вас снова будет костюм.

– Пусть так. – Он вернулся к нагромождению масляного железа и поманил меня за собой в лабиринт сломанных двухколесников. – Но костюм стоит намного меньше.

Пришлось врать что-то насчет минимальных страховых выплат. Чабб иронически приподнял бровь. Потом я догадалась, что означал этот жест: он, как и Боб Маккоркл, работал в страховой компании. Пока что, ничего не подозревая, я последовала за Чаббом к верстаку с мелкими деталями, разложенными, как в «игре Кима» [60].

Все еще держа в правой руке письмо, левой он просеивал эту мелочь.

– Откуда они взяли цену-ла? Вы им сказали?

– Да, – беспомощно подтвердила я. – Я сказала, что костюм был совсем старый.

Склонив голову набок, он посмотрел на меня. Черт бы побрал этого негодяя. Он смеялся.

– Вы очень добры, – сказал он. – Очень, очень добры.

Я почувствовала, как кровь прихлынула к голове.

– Завтра понедельник, – сказал он. – Приходите пораньше. Пойдем вместе к портному-ла. Может, я взамен дам вам стихи.

Я обрадовалась – так обрадовалась, что поцеловала его дряблую чумазую щеку.

Разумеется, со Слейтером я своими редакторскими амбициями не делилась. Тот к восьми часам вечера завладел большим угловым столом, за которым прежде располагались летчики со стюардессами. Раскрыл свою «Оливетти Валентини», с важностью обложился бумагами, погрузившись, по всей вероятности, в трескучую статью для «Новы». Вот павлин. Так-то он разменял свой талант.

– Хорошо, – сказал он, услышав, что в понедельник мы идем к портному. – Рад за беднягу.

Его великодушие могло бы насторожить меня, учитывая, как он был сперва враждебен.

– Просто нищий, – продолжал он, будто с самого начала не имел в виду ничего, кроме чистой благотворительности. – Жалкая жизнь, а, Микс?

С минуту мы помолчали. Слейтер упорно размышлял о чем-то, и я никак не могла догадаться, о чем, пока он не спросил – довольно резко, – что у меня запланировано на вечер.

Тут меня осенило: он все-таки собирается поговорить о моей матери.

– Поужинаем вместе? – предложил он.

– Если хотите.

– Я загляну через полчаса?

Хотя я добивалась именно этого разговора, сейчас от страха у меня подкашивались ноги. Я считала: этот мудак убил мою маму. Я поднялась в комнату и ждала, прикидывая, какие еще мерзкие тайны мне предстоит узнать.

Но и Слейтер, похоже, волновался не меньше. Во всяком случае, он так и не позвонил, и в тот вечер я легла спать голодной и все же с облегчением.

В понедельник спозаранку Кристофер Чабб поджидал меня. Когда я вошла в мастерскую, он поднял руки и смущенно скривился. Просторная рубашка-хаки и лоснящиеся черные брюки явно достались ему от человека покрупнее. Хоть я и славлюсь полной бестолковостью по части моды, я бы и то постеснялась такое надеть.

К счастью, по дороге я заприметила два китайских ателье, одно – всего через два дома. Как можно быстрее я повела Чабба туда. Он толком и не понял, что я делаю.

Портной был ростом примерно с Чабба, худой, веснушчатый, с маленькими ушами и сморщенным лицом былого жокея. Он вежливо улыбнулся мне, однако стоило ему глянуть мне через плечо, приветливость с лица как ветром сдуло.