Каждый умирает в одиночку - Джеймс Хедли Чейз

— Это легко. — Она рассмеялась коротким, холодным смехом. — Я никто. Единственная вещь, которая очаровательна во мне, так это то, как я выгляжу. Все остальное родом из мусорного ведра. Я воспитывалась в суровых условиях, и, когда я говорю «в суровых», я имею в виду по-настоящему суровых. Мой отец работал билетером на входе в театр «Геити» в Нью-Йорке. Он зарабатывал около десяти долларов в неделю. Когда я стала достаточно взрослой, чтобы бросить школу, а мне было двенадцать, когда я это сделала, я стала ходить вдоль очереди и продавать билеты. Это превосходное место для того, чтобы тебе прищемили ногу, или для парня, который дает тебе десять центов, чтобы полапать тебя. Моя мать сбежала с брокером, когда мне было три года. Я не виню ее. Должно быть, это не было особым весельем — быть замужем за тупым олухом, каким был мой отец. Но он был добрым, и я не позволю никому, кроме себя, сказать о нем плохого слова. Он угробил себя, пытаясь заработать деньги, чтобы содержать меня. Дело было в том, что я могла содержать его и себя, но он этого бы не вынес. Может быть, он думал, что синяки у меня на ногах наставил дятел, а может быть, он ничего не знал о синяках.

Я попросил:

— Прикури мне сигарету. Я не вполне уверен, что хочу слушать дальше.

Она снова рассмеялась:

— Никто никогда не хочет, но ты просил, так получай. Мой отец умер, когда мне было пятнадцать. С этого момента я обходилась вполне нормально. Я не говорю, что я вела разгульный образ жизни и что это было особым весельем, но я обходилась.

Она прикурила сигарету и вставила ее мне в рот.

— И я скажу тебе еще кое-что. Если ты не хочешь, чтобы я ненавидела тебя, никогда не предлагай мне денег, потому что я возьму их, а мужчин, дающих мне деньги, я ненавижу.

— Зачем тогда их брать?

— Я суеверна в этом плане. Если я когда-либо откажусь от десяти центов, я буду ждать потери доллара.

— Что ж, у меня недостаточно денег, чтобы сумма была достойна тебя, — хмуро сказал я, глядя в ночь.

Примерно в двух милях вверх по холму завиднелись огни Феирвью. Я прибавил ходу.

— Если ты планируешь получить что-либо от меня, сладенькая, то ты поставила не на ту лошадь.

— Не говори глупости, — кисло произнесла она. — Я ничего не ожидаю от тебя. Я всегда могу выиграть небольшую сумму денег, когда они мне нужны. Я играю в покер и могу добыть достаточно денег, чтобы хватило провести любую ночь в «Л'Этуаль». Это больше, чем мог заработать мой бедный, тупой олух. И еще, никогда не играй со мной в карты. Я жульничаю и ничего не могу с этим поделать, так что я обдеру тебя как липку.

— Ты делаешь себе превосходную рекламу. Что за странная идея?

— Ты сказал, что хочешь знать, что скрывается за знойным взглядом моих глаз. Я объясняю тебе.

— Ты делаешь это довольно скрупулезно.

Она взглянула на меня. Свет от панели приборов падал на нижнюю часть ее лица. Ее губы отсвечивали красным.

— Я сделаю тебе предложение, — неожиданно сказала она. — Как насчет того, чтобы выделить мне кровать в твоей паршивой маленькой хижине?

— Что ты сказала?

— Я предлагаю, чтобы я жила с тобой. От рентной платы за мою двухкомнатную квартиру, над которой бы глумилась и свинья, меня мороз по коже подирает.

— У меня только одна кровать, — отметил я.

— Ну, тебе не надо скромничать по этому поводу. Я бы не стала, — произнесла она и рассмеялась. — Ты хочешь сказать, что не желаешь этого?

— Ну, это походит на правду. Просто я привык быть один и люблю такой образ жизни: ничего личного.

— Вот это новость! — воскликнула она, в первый раз с тех пор, как я встретил ее, голосок звучал весело. — Моя ошибка. Я всегда пытаюсь сэкономить деньги. Это моя слабость. Забудь об этом.

— Конечно. Я забуду об этом. Интересно, на самом деле ты такая же крепкая, как и на словах?

— Попробуй — и узнаешь, — вызывающе произнесла она.

Я поймал ее на слове. Резко затормозив, я остановил автомобиль у обочины, поросшей травой. Повернувшись, я посмотрел на нее:

— Нет лучше момента, чем настоящий. Последняя дама, которую я отверг, долго преследовала меня в мыслях. Я буду крайне осторожен, чтобы этого не случилось с тобой.

Я положил ладонь ей на шею и потянул к себе. Девушка достаточно легко поддалась, но в ее глазах плясали опасные чертики.

— Ты не хочешь, чтобы я жила с тобой, — нежно произнесла она, — но ты не против остановить машину.

— Давай сейчас не будем об этом. — Я начал медленно склоняться к ее лицу.

Это лицо было прелестно, и, когда мои губы коснулись ее, она издала легкий стон и упала в мои объятия. Мы сидели так некоторое время. Наши поцелуи словно остановили время.

Это продолжалось до тех пор, пока мимо не проехала машина, едва не снесшая нас с дороги своим мощным гудком. Чары немедленно разрушились. Я выпрямился, прикоснулся к губам носовым платком и поставил ногу на педаль газа.

— Напомни мне о моем праве, когда пройдет этот дождичек в четверг, — произнес я, и мы продолжили свой путь в Феирвью.

4

Ночной клуб «Л'Этуаль» стоял особняком. Вход был своего рода проездом, отгороженным от окружающего мира чугунными воротами и охраняемым парой вышибал с каменными лицами. Они пропустили нас, как только мисс Болас высунулась из окошка автомобиля. По тому, как они приветствовали ее, стало ясно, что они давние друзья. Взглянуть на меня они не потрудились.

Здание клуба оказалось трехэтажным, компактным и освещенным даже слишком ярко. На крыше, сиявший подобно маяку, блистал звездообразный знак из электрических лампочек. Над входом был обычный зелено-белый навес, а на ступеньках подъезда — стандартная красная дорожка. Привратник, открывший дверцу машины, был одет в такую форму, что последний маршал Геринга от зависти заскрежетал бы зубами.

Гардеробщица, в юбке, которая лучше подошла бы на роль жабо, и в лифе, которому явно нужно было стыдиться самого себя, взяла мою шляпу и дала номерок, бросив на меня плотоядный взгляд.

Мисс Болас сказала, что идет в дамскую комнату, и спросила, подожду ли я.

У меня не было времени ответить да или нет — она мгновенно растворилась за дверью, помеченной надписью «Дамы», оставив меня одиноким в атмосфере настолько пышной, что она грозила задушить меня. Но мое одиночество длилось недолго.

Через толпу, которая текла непрерывным потоком сквозь открытые двери, направляясь ко мне, прокладывал путь тощий парень с лицом ласки и глазами, напоминающими терн. Было абсолютно очевидно, что он собирается пообщаться именно со мной — его глаза не отрывались от меня с того момента, как он меня увидел. По покрою его смокинга я решил, что он является своего рода вышибалой. Я не ошибся.

— Ищете кого-нибудь? — спросил он голосом, которым можно было растирать орех.

— Нет. А я должен?

Он облизнул губы бледным языком, оглядел меня с головы до ног и попробовал снова:

— Ждете кого-нибудь?

— Проверь, — произнес я и пальцем указал в сторону уборной для дам. — Она выйдет через мгновение. Я надеюсь.

Он расслабился, но не очень.

— Нужно проверить, — объяснил он немножко менее агрессивным тоном. — Мы не приветствуем, чтобы гости бродили вокруг без сопровождения. Только члены, мистер, и их друзья. Есть много парней, стремящихся попасть внутрь, но которых здесь совсем не ждут. А вы думали, я не узнаю вашего лица?

— Я сам не всегда узнаю его, особенно рано поутру, — сказал я.

Он поскреб челюсть и снова пробежался по мне глазами. Я понял, что он не очень уверен во мне.

— Как имя вашей дамы? — поинтересовался он. — Чтобы сразу расставить все точки над «і».

— Мисс Болас.

Внезапно он стал выглядеть так, словно его ударили по голове.

— Ах, она. Тогда вы в отличной компании. — Несомненно, в его голосе прозвучал сарказм.

Он оставил меня и подкрался к парню явно третьего класса, только что отдавшему свою шляпу и теперь беспомощно озиравшемуся по сторонам.

Мисс Болас наконец вышла из уборной и присоединилась ко мне.

— Кто этот парень с лицом ласки? — спросил я и указал пальцем на интересующего меня субъекта.

— Это Гейтс. Он один из качков Баннистера. Он нормальный, если не раздражать его.

— Он, кажется, не очень любит тебя. Когда я сказал ему, что я с тобой, он стал выглядеть так, словно проглотил осу.

— Разве? Напомни мне, чтобы я поплакала, когда у меня будет свободная минутка, — равнодушно произнесла мисс Болас. — Забудем о Гейтсе. Что мы будем делать?

— Давай выпьем, — предложил я. — Мои нервы нуждаются в поддержке.

Она провела меня через холл, вдоль по широкому коридору, мимо двойных стеклянных дверей, над которыми висела подсвеченная вывеска, гласившая: «Зал, где мясо и рыба жарятся при публике», в большую комнату. Помещение было обставлено несколькими дюжинами стульев в форме тубы, пол застелен ковром, который заставлял вас думать, что вы идете по лужайке, за стойкой бара в форме подковы работали четыре бармена, обслуживающие со скоростью и эффективностью, которые стоили того, чтобы просто посмотреть на это.